Страница 38 из 64
Зал взорвался криками: «Да! Да! Слушайте! Гарибальди прав!»
- Ничего, - сказал себе Пьетро, - ничего. Сан-Марино нас примет, они нейтральное государство. В горах к нам придет еще больше добровольцев. Мы их вооружим и вернемся на юг.
Он, внезапно, представил себе карту Италии:
- Это еще два десятка лет воевать, - понял Пьетро, - не меньше.
Он поднял глаза к триколору: «Но страна должна быть единой, так и случится».
Учредительное собрание единогласно приняло предложение Гарибальди, кто-то запел «Братья Италии», с задних скамей начали стрелять в потолок. Гарибальди, сойдя с трибуны, велел Пьетро:
- Езжай. Даю тебе двое суток, не больше. На следующей неделе мы должны двигаться на север. Синьоре ди Амальфи привет передавай, и отцу твоему тоже, - он улыбнулся, - от меня и Аниты. Скажи ему, что борьба только начинается.
Пьетро вышел в теплую, звездную ночь и прислушался. С запада доносились редкие раскаты артиллерии французов. Он посмотрел на конную статую Марка Аврелия: «Правильно. Нельзя подвергать опасности Рим и мирных жителей. Иногда надо подождать, чтобы потом добиться своего».
Он уловил какой-то шорох сзади, почувствовал, как ему в спину упирается кинжал. Легким, неуловимым движением потянувшись за своим, повернувшись, Пьетро вонзил клинок в руку нападающего. Тот выругался, выронив оружие. Пьетро, сдавив его горло, спокойно спросил: «Кто тебя послал?»
- Французы..., - в темноте глаза человека заблестели. Он, кашлял, хрипел: «Отпусти..., Я тебе скажу..., Твою жену хотят убить...»
- Врешь, мерзавец, - усмехнулся Пьетро и достал пистолет: «Мы с тобой прогуляемся в одно место, там тебе развяжут язык».
Он приставил оружие к виску мужчины и велел: «Пойдем!»
Гарибальди, окруженный офицерами, стоял на мраморных ступенях Нового Дворца. «Генерал, -позвал Пьетро, - у нас здесь наемный убийца!»
Он толкнул мужчину в круг. Тот, упав на колени, поднял руки: «Я все, все скажу, только не убивайте меня!»
Кто-то из легионеров выстрелил, пуля ударилась в булыжник, человек взвизгнул. Гарибальди, пожевав сигару, приказал: «В казарму его!». Мужчину увели. Синьор Джузеппе взглянул на Пьетро и вздохнул: «Спасибо тебе. Ты не жди, пока…, - он не закончил, поведя рукой в сторону казарм.
- Просто позже отправлюсь, - Пьетро достал свой кинжал: «Пойдемте, генерал, надо его как следует допросить».
На каменном полу, подвала виднелись брызги крови, пахло смолой от догорающих факелов. Пьетро, пощекотал пистолетом, затылок Чезаре Кальоне: «Твое тело мы вернем французам, разумеется. С запиской: «Смерть предателям». У тебя нет права называть себя итальянцем, мерзавец».
Кальоне поднял избитое лицо и прошептал: «Какой же ты дурак, капитан ди Амальфи..., Дурак..., -Пьетро выстрелил, отступив, чтобы не запачкаться. Кальоне мешком свалился на пол. Гарибальди велел: «Отвезти это дерьмо к позициям французов и выбросить там. Ты отправляйся, капитан, -Гарибальди вздохнул, - полночи с ним потеряли».
Пьетро зло ударил труп ногой: «Мы теперь знаем, кому из нас опасаться убийц. Этот Кальоне не последний, кого они посылают, я уверен».
В рассветных сумерках Пьетро дошел до Трастевере. Быстро умывшись, переодевшись, он вывел на улицу своего коня.
- Ничего, - мужчина взглянул на хронометр, - обвенчаемся не утром, а после обедни. Лошадь, конечно, не хочется гнать, но там она отдохнет немного.
Пьетро взял ружье. Уже в седле он обернулся. Небо над крышами Рима посерело, гасли звезды, с запада дул прохладный ветерок.
Скоро здесь будут французы, - мрачно подумал Пьетро, - а на севере австрийцы. Окажемся между молотом и наковальней. Венецианская республика еще держится, туда мы и будем пробиваться.
Он быстро миновал центр города. Выехав на широкую, вымощенную еще римскими плитами Кассиеву дорогу, Пьетро пустил коня быстрой рысью.
Он въехал в Рончильоне, крохотный городок серого камня на вершине холма, когда в церквях били к обедне. Кассиева дорога была пустой. Пьетро, свернув на тропинку поуже, что вела к городу, оглянулся.
- Как тихо, - он прищурился от яркого солнца: «Сейчас увижу Лауру, папу..., Отец Джеймс нас обвенчает, в часовне, папа будет свидетелем, и сразу к озеру поедем».
Он посмотрел на густой лес вокруг и вздрогнул. Птица, хлопая крыльями, что-то хрипло крича, закружилась над верхушками деревьев. Пьетро отчего-то перекрестился и пришпорил коня.
- Еще исповедь, - он спешился на пустынной площади перед собором: «Я сегодня человека убил, прямо перед свадьбой. Но ведь это у меня не в первый раз».
Пьетро преклонил колени перед мраморной чашей со святой водой и заглянул внутрь. У триптиха, изображавшего страдания Иисуса, горели свечи. Он увидел отца Мерфи, в черной рясе ордена иезуитов. Священник стоял на коленях перед фреской.
Пьетро, опустившись рядом, улыбнулся: «Отец Джеймс, вот и я. А где Лаура, где мой отец? - Пьетро посмотрел вокруг: «Сейчас придут?».
Темные глаза Мерфи были заплаканы. Он взял Пьетро за руку: «Пойдем со мной, милый». Мерфи был его наставником в Английском Колледже. Когда Пьетро, в ноябре прошлого года, признался ему, что хочет оставить учебу, отец Джеймс только покачал головой: «Иисус не благословил нас брать в руки оружие, Пьетро. И тем более убивать людей».
- Иисус, - ответил Пьетро, - был на стороне угнетенных и бедняков, святой отец. Если бы он жил сейчас, он бы встал в наши ряды. А что его святейшество против такого...- Мерфи прервал его: «Даже не продолжай. Католик не может сомневаться в решениях папы римского и нарушать его волю».
Зимой отец Мерфи уехал из Рима сюда, в маленький город. На прощание он вздохнул: «Господь, Пьетро, даст тебе знак, как жить дальше, я в этом уверен. Если тебе понадобится утешение, Иисус привечает грешников, ты знаешь».
- Пойдем, - повторил отец Мерфи.
Они остановились на пороге часовни. Пьетро сказал себе: «Не верю. Это сон, кошмар. Я сейчас закрою глаза, потом открою их, и этого не будет».
Пахло кровью, порохом, и, совсем немного, апельсиновым цветом.
- Я волновался, - едва слышно сказал иезуит, - их долго не было. Ты написал, что надо их ждать к полуночи. Пошел к развилке дорог, и там..., - он повел рукой и не закончил. «Я молился за их души, Пьетро».
Он опустился на колени. Лаура лежала, рассыпав каштановые, густые волосы. Карие глаза смотрели в потолок, лицо было бледным, спокойным.
- Как будто спит, - Пьетро осторожно прикоснулся к ее изящной голове. Затылок был разнесен пулей. «Как у того, - понял Пьетро, - у того..., Кальоне..., Он мне говорил, предупреждал..., Если бы я его отпустил, ничего бы этого не было. Они медленно ехали, я бы их нагнал. Господи, это я, я во всем виноват...»
Отца застрелили в висок. Пьетро увидел пятна пороха на его руках.
- Они защищались, - Пьетро приник к груди отца и заплакал, уткнув лицо в его рубашку. «Папа, папа...-шептал он, - папа, прости меня, пожалуйста...».
- Кто? - не поднимая головы, спросил Пьетро. «Кто это был?»
Отец Мерфи помолчал: «Мы нашли только..., их, милый мой. Поплачь, - он погладил мужчину по плечу, - это святые слезы, они угодны Иисусу. Я похороню твоих родных, конечно».
- Надо мстить, - Пьетро сжал зубы и не выдержал. Он разрыдался, взяв в ладони лицо Лауры. «Господь даст тебе знак, - вспомнил он. «У него отмщение и воздаяние, у Бога..., Я от него отвернулся, я считал себя неуязвимым..., Господь наказал меня».
- Нет мне прощения, - он увидел, как его слеза падает на бледную, будто высеченную из мрамора щеку Лауры. «И дитя тоже, - Пьетро прижался к ее лицу, - дитя, наш ребенок..., Господи, дай мне искупить мою вину, я прошу тебя. Я грешен, грешен перед Иисусом, перед святой церковью».
- Нет мне прощения, - прошептал Пьетро. Отец Мерфи, стоя рядом, вложил в его руку распятие: «Есть».
Часть вторая
Осень 1854 года, Крым
Марта вышла на зады холщовой, госпитальной палатки. Присев на камень, нагретый осенним солнцем, девушка вытащила из кармана серого, строго платья сестры милосердия, простой, деревянный портсигар. Она чиркнула спичкой. Затянувшись папиросой, Марта стала перечитывать письмо от прабабушки.