Страница 23 из 64
Джон слышал. Он услышал и сейчас. Мать постояла несколько мгновений, а потом всхлипнула: «Это хорошо, мой милый. Поезжай к папе, договорись обо всем. Венчайтесь, и привози сюда свою Полину».
Джон замялся. Юноша, наконец, решительно сказал: «Мы летом с ней отплывем в Америку, на три года. Она будет учиться в Оберлин-колледже, в Огайо, туда принимают женщин. А я у дяди Натаниэля поработаю. Он юрист, и я тоже, хоть я последние годы, в основном, в седле сидел, а не за кодексами законов. Но мы вернемся, - торопливо добавил Джон, - вернемся, мамочка, ты не волнуйся».
- Ты из Южной Африки вернулся, - рассудительно заметила Ева, - Америка цивилизованная страна, и родственники у нас там есть. Все хорошо будет, милый. Пишите мне, - велела она. Джон, облегченно, улыбнулся: «Конечно, будем. Можно я пару дней с тобой поживу, мамочка, - попросил он, - папа все равно, занят еще, - он указал на север.
- Зачем ты спрашиваешь? - удивилась Ева: «Ты мой сыночек. Живи столько, сколько надо. Что там тетя Вероника прислала? - поинтересовалась она.
- «Цветок Скалистых Гор» - Джон ухмыльнулся: «Я пролистал, когда завтракал. Об английской леди. Она едет в Америку навестить родственников. Ее крадут мормоны, и она становится пятидесятой женой старейшины тамошнего. Бойко написано, как обычно у тети Вероники. Потом в нее влюбляется..., - Ева подняла ладонь: «Хватит, хватит. А то мне неинтересно будет читать. За Полиной там присматривай, в этом Огайо, - отчего-то добавила мать.
Джон вспомнил карту Северной Америки и рассмеялся: «Юта там далеко, и вообще, мормоны крадут девушек только в романах, мама. У них недостатка в женщинах нет, поверь мне».
- Все равно, - велела Ева, и хмыкнула: «Собаку бы завести, да врач запрещает. Вдруг убежит, а как болезнь передается, доктора не знают. Нельзя рисковать. Жаль, веселее было бы».
- Ничего, - уверенно сказал Джон, - как мы с Полиной из Америки вернемся, у тебя внуки появятся, мамочка. Будем каждую неделю к тебе приезжать, обещаю.
Юноша бросил камешек в воду и ласково сказал: «Сейчас пообедаем, а потом я тебе буду читать письма, мамочка».
Они пошли к дому. Ева, обернувшись, посмотрела на тихое море: «Все будет хорошо».
Пьетро отложил перо и посмотрел на ровные строки. Она должна была скоро вернуться. Мать повела ее в ателье к тете Сидонии, в эмпориум, сшить новые платья для Америки. Он прислушался. Дом был тихим, отец уехал на стройку. Пьетро перечитал письмо:
- Нет, нет, все не так. Все плохо. Господи, почему я могу написать проповедь так, что ее перепечатают все газеты, а любовное письмо у меня не получается.
- Потому что здесь надо писать правду, - прозвучал настойчивый голос у него в голове. «Не обманывай себя, Пьетро. Все, чем ты занимаешься, это суета. Тот самый жемчуг, что мечут перед свиньями. Посмотри на своих прихожан. Одной рукой они осеняют себя крестным знамением, а другой, подписывают распоряжения, согласно которым где-нибудь в Индии, или Африке умирают туземцы на плантациях. И все ради того, чтобы в Лондоне, дамы наряжались в шелка, а джентльмены распивали французские вина. Конечно, дядя Мартин не такой, и кузен Питер тоже, но все равно..., -Пьетро насторожился. Внизу хлопнула дверь.
- Если она согласится, - Пьетро сложил письмо, - я поеду с ней в Америку. Там священники нужны. Надо проповедовать индейцам. Там есть новые штаты, церквей еще мало, каждые руки пригодятся. Мама переживет, ничего. Тем более это всего на три года. А если откажет, - он посмотрел на себя в зеркало и пригладил темные волосы, - тогда ты знаешь, что делать.
Пьетро давно об этом думал. «Сейчас, - он вышел на лестницу, - сейчас и решишь».
Полина держала в руках букет фиалок. Она была в дневном, закрытом платье глубокой, темной синевы, отделанном брюссельским кружевом. Девушка улыбнулась, подняв голову:
- Кузен Пьетро! Ваша мама пошла, встречаться с издателем, а меня кузен Питер отвез в Британский Музей, показать галереи Кроу. Такая прекрасная коллекция.
Она сразу сказала тете, что ее брат погиб в Париже. Вероника только перекрестилась: «Говоришь, много народу на его похороны пришло?».
- Почти двадцать тысяч человек, - кивнула Полина: «Волка..., то есть, Мишеля, - его очень любили, тетя».
- Мальчишки сиротами остались, - Вероника поднялась и прошлась по гостиной, обставленной в готическом стиле, увешанной гобеленами. Она вздохнула, опираясь на резную, черного дерева спинку стула:
- Я матери твоей напишу, конечно, поддержу ее. Ты, пока в Ливерпуль не уехала, под нашим крылом поживешь. Кто-то из кузенов тебя в Мейденхед отвезет, к тете Марте. Мы с тетей Сидонией твоими платьями займемся...
Все было просто.
Дядя Мартин сразу сказал: «Каюту мы тебе возьмем самую лучшую. Багаж пошлем в Ливерпуль заранее, чтобы тебе налегке ехать. Выбери книги, что понадобятся..., - он быстро написал что-то. Полина, неуверенно заметила: «В колледже библиотека есть, дядя Мартин».
- Ну и что? - он поднял бровь. Полина увидела пришпиленный к сюртуку пустой рукав: «Никогда бы в жизни не заметила. Он одной рукой ловчее многих управляется».
- Я привык, - смешливо сказал дядя, почесав седоватый висок.
- Двадцать лет без нее. Все твои кузены тебе скажут, что в университете лучше иметь свои книги. Поедешь на Чаринг-Кросс, в этот магазин, - он протянул Полине записку, - они сразу все в Ливерпуль отправят. О деньгах не думай, - он поднял ладонь, - ты семья. В Бостоне о тебе Фримены позаботятся, а в столице мой старший брат. Кто-нибудь тебя довезет до этого самого Огайо.
- А почему не Фримены? - удивилась Полина.
- Ты с ними не сможешь в одном вагоне ехать, и в одной гостинице жить, - коротко объяснил Мартин, запечатывая письмо: «Они цветные».
- Что за отвратительная косность! - возмутилась Полина: «В Европе, давно...»
- И в Англии тоже, - дядя прервал ее.
- К Америке тебе привыкать придется, - задумчиво сказал он.
Джон уехал к матери, на прощанье, поцеловав Полину. Он весело заметил: «Когда вернусь, отправимся в Мейденхед, и договоримся о венчании. Ты пока молчи, иначе, - он рассмеялся, - тетя Вероника и тетя Сидония начнут светскую свадьбу организовывать».
Полина взглянула в серые глаза кузена Пьетро: «Он на отца похож, конечно. А на тетю Веронику, как раз глазами».
- Я вам письмо принес, кузина Полина - он, отчего-то покраснел: «Вы не обессудьте, я плохо пишу, -Пьетро замялся, - о таком. Возьмите, - он протянул девушке бумагу и добавил: «Я на крыльце подожду».
Он вышел на гранитные ступени. Присев, священник опустил голову в руки. Это было словно наваждение. Он видел ее каждый день, любовался белокурыми, чуть вьющимися волосами, большими, синими глазами. Пьетро водил ее гулять в парк, показывал строящееся здание парламента, над которым работал отец, и собор Святого Павла. О Боге они не говорили. Полина только, как-то раз, заметила: «Меня крестили, но моя мать атеистка. Я понимаю, - она вздохнула, -кузен Пьетро, некоторым людям нужна религия». Девушка поискала слово: «Как утешение».
- Утешение, - пробормотал сейчас Пьетро, ожидая ее: «Она права, конечно. Я и найду, - он повернулся и поднялся, - Полина вышла наружу, - утешение. Если она мне откажет».
- Кузен Пьетро, - Полина протянула ему письмо, - я очень польщена, но я люблю другого человека. И он меня тоже. Мы с ним обручились, - ее щеки мгновенно покраснели, - и скоро поженимся. Но я была бы вам обязана, если...
- Я джентльмен, - коротко сказал Пьетро, разорвав записку: «Не стоит, и говорить об этом, кузина. Простите, - священник наклонил темноволосую голову, - я вынужден вас оставить. Дела». Он прошел через парк на Ганновер-сквер, застегивая сюртук: «А мама? Она не перенесет такого, как я могу?»
Вокруг было тихо, солнечно, Ганновер-сквер была пуста. Пьетро, остановился у входа в церковь Святого Георга: «Если я останусь здесь, - пронеслось у него в голове, - то это все бессмысленно. Никого другого, кроме Полины, мне не надо. Притворяться, играть в любовь, жениться ради приданого..., Делай то, что задумал. Господь о тебе позаботится, отец Пьетро».