Страница 2 из 64
Она прошла в умывальную. Открыв серебряный кран, вымыв лицо, женщина подушилась ароматической эссенцией. Постояв немного, успокоившись, Батшева пошла вниз. Пора было проверить, как накрывают обед.
На кладбище было тихо. Эстер стояла, опираясь на трость, глядя на свежевырытую могилу. Гроб, что привезли из Вашингтона, был перенесен в изящное, темного гранита отдельное здание. Там располагалось похоронное общество.
Она повертела в руке камешек и положила его на серую плиту. Могила Мирьям была в женском ряду. Завтра, рядом с ней, должны были опустить в землю Сару Горовиц, урожденную Стефанию Бенджамин-Вулф.
- И меня здесь похоронят, - равнодушно подумала Эстер. «Господи, я еще помню, как я Хаима сюда привезла. Больше шестидесяти лет с тех пор прошло». Она всегда говорила о смерти с привычным спокойствием акушерки, видевшей на своем веку тысячи трупов матерей и младенцев.
Эстер удовлетворенно улыбнулась:
- Мы откроем женский медицинский колледж. Больницы везде появились, и в Бостоне, и в Нью-Йорке, и в Вашингтоне. Будем обучать девушек, они станут сестрами милосердия, врачами…Бедная Мирьям, - она вздохнула, - с эпидемиями мы не умеем пока бороться. Одна вспышка холеры в Нью-Йорке, и не стало никого, ни Мирьям, ни Мораг, ни Теда с его женой. Хоть внучку Тедди они оставили, - Эстер стояла, вдыхая прохладный ветер с моря, слушая крики чаек.
- Дебора тоже, казалось бы, и огонь, и воду прошла. Вместе со Шмуэлем в Батавии жила, туземцев лечила, а умерла дома, в Амстердаме. Порезалась при аутопсии, заражение крови. В три дня сгорела, как Давид ее. Но внуков успела увидеть, - Эстер сжала сухой, унизанной кольцами рукой трость с набалдашником слоновой кости:
- Девяносто пять мне, а живу. Кто бы мог подумать. Впрочем, Аарон тоже немного до девяноста не дотянул. Жена его обратно в Польшу отправилась, как Авиталь замуж выдала. И что Судаковы за Святую Землю цепляются? Упрямцы. Авиталь, не будь дура, сразу после хупы уехала, в Амстердам. Бойкая девочка. Это она в мать, не в Аарона. Тот никогда своей выгоды не понимал, праведник. Живет со Шмуэлем, двоих детей родила…, Так и надо. Столько денег на общину в Святой Земле уходит, с каждым годом все больше. Из нашего кармана, между прочим. Хотя это заповедь, конечно.
Сзади раздались мягкие шаги Натана. Сын был в отменно скроенном сюртуке, в фетровой, дорогой шляпе. Аккуратная, с проседью, каштановая борода, пахла сандалом.
- Все собрались, мама, - сказал он почтительно. «Ждут нас».
- Подождут, - отрезала Эстер. «Зря, мы, что ли, здесь всех содержим - от раввина до сторожа при кладбище?»
Она привыкла к тому, что ждали всегда ее. Имя Эстер было написано золотом на мраморе в синагогах, от Ньюпорта до Иерусалима. Бедные невесты на Святой Земле получали деньги из фонда миссис Горовиц. Каждый год она жертвовала на еврейских сирот, на ешивы, на строительство синагог. Натан только выслушивал ее указания и подписывал чеки. В Вашингтоне не было двери, в которую Эстер не могла бы зайти. Президент Полк разговаривал с ней стоя, и обедал у нее в доме, как и сотни других сенаторов, чиновников, и промышленников. Ее сопровождал благоговейный шепот. Она помнила Джорджа Вашингтона, и была вдовой двух героев Войны за Независимость.
Натан взял мать под руку и вдохнул запах хорошего табака. Эстер до сих пор курила, не на людях, конечно. Ведя ее к синагоге он, осторожно, сказал:
- Может быть, не стоило устраивать этот брак, мама? Ты помнишь, как Дэвид был влюблен в Стефанию. Может быть…, - он не закончил. Эстер, кисло, заметила: «Тедди был против этого. Они слишком близкие родственники. И Стефания любила…его, - она дернула уголком рта. Вот уже девять лет Эстер отказывалась произносить имя младшего внука.
- Хватит об этом, - отрезала мать. «Что было, то прошло. Стефания, ты извини меня, дура. С десяток раввинов сказали, что дадут ей развод, сразу же, у нее муж вероотступником стал. Она предпочла умереть агуной. Молодая женщина была тогда, двадцати пяти лет. Вышла бы замуж за хорошего еврея, рожала бы детей…»
- Она уже один раз вышла замуж за хорошего еврея, мама, - вздохнул Натан. Эстер велела: «Язык свой прикуси, Натан Горовиц, ты…его воспитал, ты и твоя жена. Это вы, - она остановилась и уперла в сюртук сына костлявый палец, - вы во всем виноваты».
- Да, мама, - согласился Натан. «Мы. Не будем больше об этом. Пойдемте».
Он вел мать к синагоге, поддерживая ее под локоть, и вспоминал резкий голос Тедди: «Не могу сказать, что я рад этому браку. Больно все поспешно. Первый раз слышу, что за два месяца можно присоединиться к еврейскому народу».
- Она девушка, - примирительно сказал Натан, закуривая сигару, - ей легче. И потом, - он пожал плечами, - сам понимаешь, у нас, как бы это выразиться…
- Свои раввины, - сочно заметил Тедди и протянул ему черновик брачного контракта.
- Читай, - велел он и поднял руку. «Я знаю, что вы свой подписываете, но без этого, - Тедди указал на лист бумаги, - я согласия на свадьбу не дам. Стефании еще двадцати одного не было, она несовершеннолетняя».
Они сидели в библиотеке особняка Бенджамин-Вулфов. Натан, посмотрел на раскрытые, большие окна, что выходили в цветущий сад. На мраморной скамье стояла плетеная корзина, томно жужжали пчелы. Рыжеволосая, красивая девушка в домашнем, светлом платье, сидела рядом, покусывая травинку, изучая какие-то ноты.
- Хватит рассматривать мою невестку, - добродушно заметил Тедди. «Жаль, что ты на сцене ее не видел. Вам же нельзя оперу слушать».
Натан вспомнил, как больше тридцати лет назад, Мораг пела ему в Бостоне, и немного покраснел. Из корзинки донесся звонкий, детский плач. Тедди улыбнулся: «Тоже, наверное, актрисой будет, как мать. Колетт хочет продолжать петь, когда Марта подрастет. Гастролировать она не будет, в частных концертах станет выступать».
Женщина ласково достала из корзинки укутанного в кружева младенца. Тедди подмигнул Натану: «Сходил Тед в оперу, в Нью-Йорке. Колетт у нас тоже из Квебека. Она из тех семей, что еще прошлым веком из Акадии в Луизиану переселились. Мы своим корням не изменяем, - Тедди отпил кофе: «Читай, читай».
Они с матерью поднялись по ступеням к входу в синагогу. Натан, открыв дверь, пропустил Эстер вперед: «Тедди, конечно, себя обезопасил. Деньги в трастовом фонде. Внуки Тедди получают их по достижении восемнадцати лет. То есть, половина достанется Джошуа. То есть нам. А тот…, - Натан, на мгновение, раздул ноздри. «Но кто знал, что все так повернется? Разве я предполагал, передавая сыновьям банковские вклады, что Элияху…Он все отдал этим мормонам, дом, драгоценности Стефании, все деньги, что мы им выделили...»
Невестка стала нехотя, запинаясь, говорить о том, что случилось в Цинциннати, только через год после того, как она бежала из города в одном платье, с Джошуа на руках. В газетах уже печатали статьи о многоженстве в новой секте. Стефания, опустив голову, тихо сказала: «Это то, что он хотел…, хотел..., нет, нет, не могу…Он меня бил, каждый день, и при Джошуа тоже. Он сказал, что Господь явился ему во сне, и передал новые скрижали завета, потому что те, что получил Моше на горе Синай, они неверны. Когда я говорила, что грех есть не кошерное, грех, то, что он хочет…, хочет несколько жен, - он меня бил».
Стефания разрыдалась. Эстер, мягко коснулась ее руки: «Надо было нам написать, милая. Мы бы приехали, и образумили бы его. Ничего бы такого не случилось».
Женщина подняла темные, большие глаза. Натан, внезапно, поежился: «Она на Мораг, похожа, -подумал он. «Та тоже иногда так смотрела».
- Мама мне говорила, - Стефания поднялась, и, шурша черным платьем, прошлась по гостиной.
- Бабушка Онатарио ей рассказывала. О вендиго, - она сцепила длинные пальцы, и сглотнула. «Простите, тетя Эстер, я знаю, это язычество, грех…Он был именно такой, - Стефания помолчала, -вендиго. Его бы никто не образумил, - плечи женщины затряслись. Она, пробормотав что-то, выбежала из комнаты.
Мать только затянулась сигаркой: «Если бы он женился на хорошей еврейской девушке, ничего бы этого не было. Что за чушь, какие еще вендиго…, - она поморщилась. Натан, изумленно, сказал: «Но ты сама хотела, мама…, И они были очень увлечены друг другом, ты помнишь».