Быть корейцем...

Лишь в немногих городах мира средневековые укрепления сохранились до наших дней. К началу XIX века развитие военной технологии сделало городские стены бессмысленными. Защиту городов в новых условиях стали обеспечивать линии фортов, вынесенные на многие километры от городских окраин. Стены и узкие извилистые улицы превратились в немалое препятствие для транспорта. Поэтому в течение XIX века старые европейские города стали терять свои былые укрепления, которые беспощадно сносились во время перепланировок. Стены уцелели только в тех городах, которые пришли в упадок и не имели ни денег, ни необходимости приспасабливаться к новым условиям (это позднее превратило их в важные туристские объекты – наподобие Суздаля).

В начале XX века корейское правительство и генералы тоже понимали, что с военной точки зрения сеульские стены потеряли своё былое значение. Однако правительство знало, что простые люди по-прежнему не имели представления ни о пулемётах, ни о динамите, и продолжали верить в военное значение старых стен. Снос стен мог привести к беспорядкам, и власти оттягивали политически опасное решение.

Поэтому, когда в 1901 г. трамвай впервые соединил центр города с его северными предместьями, было решено не делать для трамвайной линии проёма в городской стене. Трамвайные вагоны должны были пользоваться узкими воротами Намдэмун. Это было политически важное, но технически непростое решение: вагоны еле проходили в ворота, между бортом вагона и стеной оставалось 30–40 сантиметров! Ситуация осложнилась, когда в 1905 г. начала действовать железнодорожная линия Сеул-Пусан. Железнодорожная станция располагалась вне городских стен, на месте современного Сеульского вокзала. Это привело к резкому увеличению транспортного потока, проходившего через ворота Намдэмун. Именно тогда в столице появились первые пробки.

Чиновники городской администрации подавали прошения, предлагая снести старые стены, но эти предложения не раз отклонялись. Только в 1907 г., когда Корея уже фактически потеряла независимость, соответствующее решение было наконец принято. Работы по разборке стен начались около ворот Намдэмун. Сами ворота, к счастью, были сохранены, но вот примыкавшие к ним участки стен были уничтожены. В результате возникла большая площадь, которая и поныне окружает ворота Намдэмун. Новая широкая улица соединила эту площадь с Сеульским вокзалом. Другим городским воротам повезло меньше – например, Содэмун (Западные Ворота) были уничтожены в 1915 г., когда проводился очередной этап работ по сносу городских стен.

Только 2,5 км старых стен – около 15% их первоначальной длины – сохранились до наших дней. В последние годы, правда, предпринимались попытки восстановить сеульские стены. В Корее медленно растёт интерес к архитектурным памятникам. Но это – другая история…

Внешняя политика старой Кореи

Внешняя политика старой Кореи (то есть Кореи XIV-XIX веков) во многом не походила на внешнюю политику государств европейского средневековья. Корее приходилось действовать в совершенно другой ситуации, ведь Дальний Восток тех времён был мало похож на современную ему Европу или Россию.

В чем же заключались основные различия? Во-первых, на Дальнем Востоке всегда было много меньше независимых государств, чем в Европе. Европа XIV-XVI века – это море мелких княжеств, королевств, курфюрств и вольных городов, количество государственных образований на этом континенте до середины XIX века исчислялось сотнями. В Восточной же Азии на протяжении последнего тысячелетия мы имеем дело, по сути, с одними и теми же игроками – Японией, Китаем, Кореей, Вьетнамом и, до недавнего времени, парой кочевых государств на территории Маньчжурии или Монголии (в различные эпохи это были государства монголов, чжурчженей, киданей). Конечно, в отдельные периоды картина была несколько сложнее: например, тот же Китай мог быть раздроблен на несколько отдельных – и враждующих – государств, а Япония могла представлять из себя конгломерат княжеств под чисто номинальной властью императора или сёгуна. Однако в целом за последние 10 веков в Восточной Азии едва ли когда-либо существовало более полутора десятков стабильных государств – и это при том, что и по размерам, и по населению Восточная Азия заметно превосходит Европу. Немногочисленность государств во многом лишала дипломатов возможности маневра: традиционная европейская дипломатия была, в первую очередь, искусством построения сложных коалиций, а на Дальнем Востоке для подобных мероприятий было куда меньше возможностей.

Во-вторых, крупнейшие европейские государства были более или менее равны по своему военному и экономическому потенциалу. Конечно, время от времени то одна, то другая держава вырывалась вперёд, но отрыв её от соперников обычно был не слишком велик: добиться полного господства в Европе не смог никто. На Дальнем Востоке ситуация была иной: когда Китай находился под властью единого и компетентного правительства, он доминировал в регионе практически безраздельно, заметно превосходя по своему потенциалу все остальные страны, вместе взятые. Отражением этой реальности и стала китайская внешнеполитическая доктрина. Согласно ей, все народы мира делились на три группы. К первой принадлежали «цивилизованные люди», то есть те, кто владели иероглифической письменностью, следовали заветам Конфуция и подчинялись непосредственно императору, который был не просто правителем Китая, но и Императором Вселенной. Как легко догадаться, в эту группу входили только сами китайцы. Вторая группа включала «полуцивилизованные» (или «полудикие» – дело вкуса) народы. У этих народов образованные люди также владели человеческой (то есть китайской) речью и следовали заветам Конфуция, но простонародье жило по старинке и оставалось, таким образом, дикарями. Властители этих стран сами правили своими не совсем очеловечившимися подданными, но от них также ожидалось, что время от времени они будут выражать свою покорность Императору Вселенной. В эту группу входили корейцы, японцы, вьетнамцы, а также некоторые иные народы Северного и Юго-Восточного Китая. Наконец, третья группа включала в себя безнадёжных дикарей, которые, строго говоря, не являлись людьми в точном смысле слова: древнекитайского они не знали, Конфуция не почитали и правильных, Конфуцием предписанных, ритуалов не соблюдали. К этим народам относились тибетцы, индийцы, арабы, русские, немцы – список можно продолжать до бесконечности. Система эта не была расистской в нынешнем понимании: если дикарь выучивал «правильный» язык и осваивал «правильную» культуру, его считали вполне человеком, но отношение к его непросветившимся соплеменникам от этого не менялось.

Все соседи Китая, среди которых преобладали «полуцивилизованные» народы, должны были учитывать эту доктрину в своей внешней политике. Реагировали они на неё по-разному. В некоторых случаях (в Японии, например) местная власть, при всём уважении к конфуцианству и китайской культуре, наотрез отказывалась признавать китайского императора Повелителем Вселенной. В этих странах тогдашние политтехнологи не уставали заявлять, что их собственные правители ничем не хуже (и даже, если вдуматься, лучше) китайских. В других же случаях местные властители соглашались играть по китайским правилам, и заверяли всех – искренне или не совсем – что они изо всех сил стараются цивилизоваться и со всем почтением относятся к свету разума и культуры, который сияет, конечно же, из дворца китайского императора. Корея пошла именно по этому пути, который и получил название «садэ» – «служение большому».

В современном корейском языке само словосочетание «садэ» стало почти что ругательством. Корейские историки утверждают, что именно этот треклятый принцип стал первопричиной всех корейских проблем и несчастий. Однако нам не мешает отнестись к этому вопросу спокойнее. Нельзя не признать, что прокитайская внешняя политика, последовательный союз с Китаем были для Кореи правильным стратегическим решением. Конечно же, союз этот был неравноправным – и не мог быть таковым, ведь и по населению, и по основным экономическим показателям Китай превосходил Корею в десятки раз. Однако союз этот немало давал Корее. Самым главным из его плодов была внешняя безопасность. Хорошие отношения с Китаем означали, что опасаться нападения с его стороны Корее не приходится. Вдобавок, Китай неоднократно подчёркивал, что в случае любого нападения на Корею он придёт ей на помощь, и это обещание в целом соблюдалось – ведь Корея представляла из себя важный буфер, защищающий Китай от нападения с северо-востока. В конце XVI века китайские войска внесли огромный (и теперь неохотно признаваемый) вклад в разгром японского вторжения. В конце XIX века Китай опять попытался оказать помощь Корее, хотя и неудачно – слишком уж был он в тот момент слаб сам. В результате при династии Ли (1392–1910) Корея могла позволить себе иметь очень небольшую армию, которая, по сути, представляла из себя внутренние войска, предназначенные только для выполнения полицейских и охранных функций. Расчёт был на то, что в случае серьёзной войны на помощь придут китайцы. Правда, Корее приходилось держать сильный флот, чтобы отбиваться от набегов японских пиратов, но военные расходы всё равно оставались низкими. Наконец, на протяжении большей части только что завершившегося тысячелетия Китай был одной из самых передовых в культурном и технологическом отношении стран мира, так что дружественные отношения и активная торговля с этой страной немало способствовали развитию корейской науки, техники и культуры.