Осенняя женщина

И вдруг, как гром среди ясного неба, на относительно безоблачном горизонте появился Жора…

У детей был тихий час, и персонал садика садился в это время обедать. Кристина часто пропускала эти посиделки с беззлобными сплетнями на десерт, предпочитая гулять в соседнем парке неизвестного учреждения. И тут ее кто-то окликнул. Причем окликнул так, что Кристина вдруг задрожала как осиновый лист. Отчаянный, почти осязаемый ужас, похожий на вязкую прогорклую конфету, заставил пересохнуть горло.

— Рыжик!

Перед ней оказался обычный молодой человек в чуть затасканной куртке и свитере грубой вязки, но она видела гнусного урода, на лице которого нашли местечко все мыслимые пороки, зажигавшие его глаза бесовской веселостью.

Если бы у Кристины имелось хоть немного времени для передышки, наверное, она смогла бы не показать свой страх. Определенно смогла. Иногда у человека открывается второе дыхание или откуда-то из непонятных источников возникают невероятные силы противостоять любым напастям, включая дурные воспоминания. Под действием этих сил — даже если жизнь и не начинается с чистого листа — спасительный туман забвения окутывает то, на чем пристальный внутренний взгляд не хочет останавливаться.

Но Жора появился в неподходящее время, да он к не должен был больше появляться в ее жизни после того, во что ввязал ее, чему способствовал. Жора обязан был исчезнуть, провалиться сквозь землю, сгореть заживо, утонуть в ванне, попасть под машину, стать жертвой бешеной собаки или нарваться на врача-неуча. Но он стоял перед ней. Немного потрепанный, лишившийся своей пестуемой холености, что, впрочем, не мешало ему нагло и бесстыдно стоять перед ней и улыбаться!

Как он улыбался! Словно они расстались добрыми друзьями. Вид у него был самодовольный. Самое ужасное, что когда-то он ей таким нравился, несмотря на весь свой эгоизм в постели. Хотя нравилось не столько то, что он из себя изображал, сколько его жилистое и проворное тело. Помнится, она даже считала его неотразимым и мужественным. Причем умевшим показать эту мужественность с выгодной стороны. Как оказалось, Жора тщательно заботился только о первом впечатлении. На все последующие ему было глубоко наплевать.

— Замечательно выглядим! — оскалился Жора, окидывая Кристину взглядом, будто она только что сошла со сцены стриптиз-клуба. Этот взгляд был так окровенен и нелеп среди белого дня в пустынном осеннем парке, что Кристина ощутила прилив крови в лицу.

— Не твоими стараниями, — потупившись, почти прошептала она, сделав попытку пройти мимо.

— Эй, эй! Не так скоро, зайка моя! — смеясь, поспешил Жора за ней.

— Я не твоя зайка, — перебила его Кристина и с тревогой спросила: — Как ты меня нашел?

— Секрет фирмы. А вообще я тебя несколько дней пасу, Рыжик. Ты оказывается, перебралась в центр. Ты когда приехала?

— Тебя это не касается.

— Снимаешь квартиру?

— Не твое дело.

— Постой! Куда ты так спешишь? Дети, что ли, плачут? — заметил он с издевкой и встал у нее на пути, не давая пройти.

— Ну? Чего тебе? — Кристина, не показывая отчаяния, отступила.

— Радости хочу, — проворковал он, подходя ближе. — Радости общения со старой знакомой, которой я когда-то очень помог в жизни.

— Да уж… Помог, — дрожащим голосом отозвалась она. — До сих пор помощи твоей забыть не могу. Поэтому, прошу, уйди. Уйди, чтобы я тебя никогда больше не видела. Никогда!

— Рыжик, перестань. Давай поговорим, — в его голосе слышались знакомые заигрывающие нотки.

— Не о чем нам говорить. Сгинь! Понял? Удивляюсь, как у тебя еще хватило наглости явиться!

— Все еще злишься на меня?

— А тебя что, совесть заела? — зло засмеялась Кристина.

— Совесть? — задумался он и с нарочитым ироничным удивлением спросил: — А мне оно надо?

— Тебе? Как видно, нет. По поводу же моей обиды можешь не волноваться. Я не привыкла обижаться на душевно и умственно убогих. Обычно такие люди даже не понимают, что кого-то обидели. Да ты меня и не обидел вовсе. Просто продал. Как, многими уже за это время поторговал?

— Чуть потише можешь? — все еще улыбаясь, но в то же время тревожно осмотрелся ее собеседник.

— А что такое? Жорику страшно? Жорик боится дядей-милиционеров, которые могут посадить его в тюрьму? Бойся, Жорик, бойся. Потому что если ты не оставишь меня в покое, твои страхи вполне могут воплотиться в реальность.

— Все сказала?

— Ага. Все.

— Теперь слушай меня. Мне Хайнс недавно звонил. Просил выяснить, не приехала ли ты сюда. А если приехала, то сообщить ему об этом. Усекаешь, о чем речь?

Бум!

Грохнись рядом авиационная бомба, Кристина и ухом не повела бы, такой непереносимый ужас сковал ее.

— Что, все еще не горишь желанием видеть меня?

— Ты… ты… — слова замерзали на ее языке, и она ударила его в грудь. — Ты просто скот. Скот! Скот!

Жора схватил ее за руки и прижал к себе.

— Рад слышать, что ты меня по-прежнему высоко ценишь. Но прибереги свой темперамент для другого случая.

— Какого случая? — тяжело дыша, спросила она с ненавистью.

— В жизни бывают разные повороты, Рыжик. И, как мне кажется, я жду тебя на одном из них.

— Лучше я поверну обратно.

— Мой друг Хайнс ждет не дождется, — усмехнулся Жора. — Похоже, ты вела себя с ним очень и очень плохо. Он даже подозревает, что это ты вышла на полицию и сдала им его бизнес. У него большие неприятности и убытки, Рыжик. Из-за тебя.

— Была бы счастлива, если бы так и случилось. Отпусти руку.

— А если не отпущу? Закричишь?

— Не хочу доставлять тебе такое удовольствие, — ответила она с отвращением.

— А когда-то ты хотела этого больше всего на свете, — Жора привлек ее к себе и жарко задышал в лицо. — Я имею в виду доставить мне удовольствие. Помнишь?

— Ты совсем дурной, Жора, или как? — прищурилась Кристина.

— Я не дурной. Просто у меня сейчас трудное время… Хочу, чтобы рядом билось настоящее женское сердце. У тебя настоящее женское сердце, Рыжик? — он больно сжал ее руку выше локтя, при этом с жадностью глядя ей в глаза, словно очень хотел найти в них отражение ее боли. Не только физической, но и душевной.

Кристина стойко выдержала его взгляд, хотя ужасное беспокойство овладело ею. Да так, что в горле пересохло.

Если Жора и изменился, то явно не в лучшую сторону. Интонации его голоса, резкая, злая манера кривить губы, складки у глаз — все вопило об этом.

— Мне больно, — сказала она, стараясь освободиться от его железной хватки.

— Знаю. Нам всем иногда очень, очень, очень больно. Жизнь такая.

— Ты мне будешь рассказывать о жизни?

— Если хочешь, могу рассказать.

— Не хочу. Благодаря тебе я и так узнала слишком много. Одно интересно: как ты мог так поступить со мной? Как ты мог?

— Как? — Жора изобразил непонимание.

— Ты знаешь.

— Тебе нужна была работа. Ты ее получила. Что еще? Ты сама этого хотела. Неужели ты была такой наивной и ничего не понимала? Да все ты понимала. Все! Гувернантка в немецкую семью! Мне сейчас худо станет! Каждый дурак и каждая дура знают, зачем туда едут молодые девчонки.

— Если бы я знала, то не поехала бы! Не поехала! — почти плача, прокричала Кристина.

— Может быть, и не поехала. Сейчас это уже не имеет значения. Главное теперь — что я скажу Хайнсу о тебе. Подумай об этом. Можешь не спешить. Я терпеливый. Вот телефон, по которому меня можно застать, — он сунул ей в карман визитку. — Но мне кажется, ты долго думать не будешь. Не в твоих интересах.

— Не пугай меня, Жора, — чуть успокоившись, процедила Кристина. — За три года я такого насмотрелась, что тебе в страшных снах не привиделось. А уж тебя-то, гад ползучий, и подавно не испугаюсь. Не силься! Можешь поцеловать своего Хайнса сам знаешь куда.

В ее голосе прозвучало столько презрения, что Жора на мгновение растерялся.

— Знаешь, в тебе есть драйв, — прищурился он. Лицо его в этот момент являло собой образец самоуверенности. Выступающие скулы обозначились еще больше из-за возросшего напряжения. Она хорошо видела, как он весь подобрался, взъерошился, и приготовилась к худшему сценарию. Жора был способен на любую подлость. Просто любую, без всяких границ и моральных установок. Он был страшен, как пуля без центра тяжести. — Именно это мне нравится в женщинах, — продолжал он. — На вялых коров пусть западают тухлые ботаники. А мне по душе настоящий огонь. Даже если он горит в такой злобной маленькой хомячихе, как ты. Кусайся, пока я тебе не сверну шею.