Осенняя женщина

Подъезд за эти три года нисколько не изменился, несмотря на неприступный домофон. Та же вонь от мусоропровода, исписанные подростками стены, обшарпанная лестница. Все как всегда.

Кристина осторожно поднялась на третий этаж и подошла к знакомой с детства двери, обитой бордовым дерматином. Она не стала звонить, а вытащила из кармана ключи, при этом очень надеясь, что отец не сменил замки.

Нет, ключ с легкостью повернулся в скважине. Дверь приоткрылась. Кристина сразу почувствовала знакомые запахи. Внутренне дрожа, она вошла и прикрыла за собой дверь.

Тишина. Только на кухне чуть гудит холодильник, да часы над зеркалом в прихожей отстукивают время. У шкафа примостилась старая стиральная машина. Наверное, родители купили новую, а эту выбросить пожалели. Здесь же мамина швейная машинка, за которой Кристина обожала делать уроки, игнорируя свою раскладную парту. При желании на ее поверхности можно было различить примеры из таблицы умножения и кусочки стихотворений, написанные ее смешным детским почерком, которые Кристина учила наизусть.

Вот ее комната, зал, спальня родителей… Кристина заглянула в спальню. Шторы задернуты. Родители еще спят. Хотя обычно мать в такое время уже возится на кухне: папочка обожает вкусно и сытно поесть. А на эти изыски надо слишком много времени.

«Может, уйти?» — отчаянно подумала Кристина, почувствовав себя не в своей тарелке.

«И, как Скарлетт, решишь подумать об этом завтра? Ну уж нет!»

Она вошла в свою комнату и раздвинула шторы. Казалось, она только вчера покинула эту комнату с сумкой через плечо и с билетами на поезд в кармане. Только вчера слышался отцовский крик в спину: «Забудь сюда дорогу! И близко не подходи к порогу! Только попробуй! Я тебе покажу, проститутка, где раки зимуют!».

Здесь она принимала подруг, на этом ковре играла с ними в куклы, рисовала за этим столом и слушала «Ласковый май» по своему старому магнитофону «Вега». Здесь мечтала жить лучше и здесь заблуждалась по поводу своего будущего.

Кругом чисто, прибрано и тепло. В ее комнате всегда было почему-то теплее, чем в остальных. За окном осенняя слякоть и сырость, а здесь хорошо и уютно.

«Обманчивая теплота и обманчивый уют», — подсказывало тревожно что-то внутри нее. И она готова была согласиться. Все осталось прежним. И одновременно все изменилось.

«Ну и пусть! Хорошо уже то, что я здесь», — решила она и отправилась на кухню. Если уж устраивать родителям сюрприз, то пусть это будет сюрприз по полной программе.

Кухня изменилась. Появилась новая мебель, кофеварка, микроволновка, маленький цветной телевизор. Вот только на столе остатки ужина, а в раковине немытая посуда. Странно… Мать всегда блюла порядок, а главное — отец никогда не допустил бы такого «безобразия». «Или мы живем, как свиньи, или как люди. Третьего не дано», — любил повторять он, вынося каждый вечер мусор.

Кристина включила кофеварку и собрала со стола совершенно по-холостяцки расставленные кастрюли и тарелки, посыпанные сигаретным пеплом. Взялась мыть посуду. Никогда не любила этого делать, но если хотелось отвлечь себя от ненужных и тревожных мыслей, мытье посуды оказывалось весьма кстати.

Прибравшись и перемыв тарелки, Кристина отправилась в зал.

Зал! Слишком громкое слово для комнаты, в которой стоят банальная чешская «стенка», неизменные диван-два кресла, телевизор и ковер на полу. Ах да, еще люстра с пластмассовыми «висюльками», так бездарно имитирующими стекло. Все так же, как у всех. Но Кристина даже такой унылый советский интерьер не променяла бы ни на какие коврижки в мире.

Открыв двойную дверь, она хотела уже было пройти к окну, чтобы раздвинуть шторы, но замерла. На диване, свернувшись под пледом калачиком, кто-то спал.

Услышав возню Кристины, спавший под пледом вздрогнул и подхватился. Это оказалась мать. Она откинула плед и непонимающе осмотрелась. Глаза ее превратились в щелочки, и в первую минуту она их прикрыла рукой. Потом узнала немного испуганную Кристину и протянула к ней руки.

— Ой, доченька! Зайка ты моя!

Ничего не в силах больше сказать, Лидия Сергеевна зарыдала. Ошеломленная Кристина села рядом с ней и тут же разглядела на лице синяки и ссадины.

— Мамочка, мамочка, пожалуйста, успокойся, — повторяла она, как заведенная. — Ну что такое? Что случилось?

— Доченька, родная! Как хорошо, что ты пришла!

— Что это с тобой? — настороженно спрашивала Кристина, вглядываясь в родное лицо.

— Ой, не могу… Ушла я от отца нашего. Ушла, доченька. В деревню уехала. Дядя Вася крышу помог подлатать. Думала — все, стану жить. Да вот шмоток никаких с собой не взяла. Приехала обратно чего из одежды взять. А тут…

— Что тут? — с непонимающей настойчивостью спросила Кристина.

— Так отец твой! Закрыл дверь, ключи отобрал. Никуда, говорит, не поедешь!

— Я ничего не понимаю, — покачала головой Кристина. — Он что, бил тебя?

Мать только заплакала еще отчаяннее.

Кристина действительно не понимала: ведь отец, насколько она помнила, никогда, ни разу не поднимал руку на мать или на нее саму. Никогда. Он мог выговорить, мог едко высмеять. Но бить…

Синяки на лице матери заставили Кристину задрожать от негодования и злости. В невообразимо короткий момент она все поняла. Бывает, человеку жизни не хватит, чтобы увидеть правду. Но если уж он ее увидел, то всю до конца, до самого горького дна. Мать боялась отца не просто так. Не из-за своей врожденной безропотности. Возможно, в свое время Кристина просто не хотела замечать ее покрасневших глаз, очень закрытых халатов и тихого, почти неслышного существования. И оттого, что она была так слепа, так бездушно легкомысленна и эгоистична, ей вдруг захотелось самой себе надавать пощечин, хорошенько оттаскать саму себя за волосы. Но станет ли ей легче от этого?

— Ладно. Пойдем-ка, — проговорила Кристина, поднимаясь с дивана.

— Ой, дочка, не надо. Я тебя прошу! — подхватилась Лидия Сергеевна.

Но Кристина, как вихрь, уже ворвалась в спальню, резко выдернула из-под головы отца подушку и со всего размаху ударила его.

Отец испуганно, одним рывком подобрался.

— Кристина? Что… что ты здесь делаешь?

— Как что? — изумилась она, снова с силой опуская на него подушку. — Приехала домой. Соскучилась по родным и близким. Не ожидал?

— Да ты что, с ума сбрендила?! — закричал он, пытаясь закрыться рукой и другой подушкой.

— Я, папочка, в полном рассудке. А вот у тебя как с головой, хотелось бы знать? Мало тебе твоих уголовников на службе? — продолжая орудовать подушкой, приговаривала Кристина.

— Каких уголовников?!

— Которых ты лупишь!

Он вырвал у нее «оружие» из рук и встал с кровати. Тяжело дыша, они некоторое время стояли друг напротив друга.

— Явилась, значит, — нехорошо усмехнулся отец. — Знаем, знаем, что ты в заграницах своих делала…

— Замолчи, папочка. Боюсь, ничему хорошему ты меня научить уже не сможешь. Так что заткнись. Одно хочу у тебя спросить: давно ты ее бьешь?

— Не твое дело, соплячка.

— Хорошо, я соплячка. А ты кто?

— Я тут хозяин! — заорал он. — Ясно? Как сказал, так и будет. Что хочу, то и делаю!

— А если я сделаю то, что хочу, ты себе места не найдешь. Учти. Я много чего навидалась, папочка. Видела разных подонков. И худшие из них те, кто бил женщин.

— Что ты мелешь?! — лицо отца перекосила ярость. — Ты с отцом разговариваешь или с кем?

— Теперь не знаю, — покачала головой Кристина и направилась к двери, из-за которой испуганно выглядывала мать. — В самом деле не знаю. Ты мне сейчас так противен, что и передать нельзя.

— Ты такая же неблагодарная стерва, как и твоя мать! — выкрикнул он.

— Не смей, — процедила Кристина, полуобернувшись. — Или вместо подушки я возьму молоток и раздолбаю твою дурную башку. Вот так!

— Ага, давай, — злорадно засмеялся он. — Шлюхой ты была, теперь родного отца пристукни. Бери молоток, нож, топор! Он в ящике с инструментами лежит. Давай!