Страница 74 из 81
— Это свидетельство большого могущества, но еще не двор.
В самом деле, Сен-Клу и не было двором, если не считать скуки, знакомой любому двору. Однако, вчитываясь в письма Й, Ф. Райхарта, бывшего капельмейстера Фридриха II, одного из тех иностранцев, что с такой жадностью стремились познакомиться с консульской четой, мы представляем себя на приеме у Жозефины в резиденции, в которой до нее жили брат Людовика XIV, затем Регент, Орлеаны и, наконец, Мария Антуанетта. Кстати, г-жа Бонапарт разместилась именно в бывших покоях королевы, в левом крыле дворца.
Когда человеку оказана честь быть представленным первому консулу и его супруге, он отправляется в Сен-Клу сразу пополудни. Парадный двор, ныне высящаяся над Сеной терраса, откуда взору открывается весь Париж, кишит ливрейными лакеями и солдатами консульской гвардии. В салоне ожидания — туда попадают по лестнице, построенной Миком для Марии Антуанетты, — посетителей встречают четыре «статс-дамы» в «элегантных, но очень простых утренних туалетах». Дворцовый префект представляет новоприбывших дежурной статс-даме, В день представления Райхарта в этой роли священнодействует г-жа де Лористон. Она кажется немцу «еще чуточку плохо подкованной по своей части». По его словам, «все с ее стороны ограничивалось легкими наклонами головы и улыбками. Как и другие дамы, она была в белом индийском муслине с белой кашемировой шалью на голове». Посетителей принимал также Дюрок, правитель дворца. «Нос, подбородок, щеки — все отличалось у него тем же недостатком, что глаза: чрезмерной округлостью, из-за которой черты его как бы смазывались и на физиономию ложился отпечаток известной неопределенности», — говорит Лора д'Абрантес.
В четыре часа приглашенные, с бьющимся сердцем, препровождались в салон для приемов. Дамы становились в зале кругом, мужчины размещались позади них. В сопровождении двух дворцовых префектов «невысокого роста» появлялся Бонапарт и начинал обход собравшихся. «Он приблизился к третьей даме, когда вошла г-жа Бонапарт в сопровождении двух других низкорослых префектов. Она в свой черед начала обход зала, а так как была более кратка в беседе, нежели муж, то и не замедлила встретиться с ним. Она показалась мне более старой и худой, чем я думал, и выказывала больше учтивости и предупредительности, чем этого требовало, вероятно, ее положение». На ней был «утренний туалет из белого атласа с широкой кружевной отделкой; на темно-каштановых волосах сверкало что-то вроде диадемы из трех рядов камней, среди которых выделялись три античные камеи».
Когда «смотр» кончался, начинался «торжественный марш». Жозефина усаживалась у камина, и послы подводили к ней впервые прибывших в Сен-Клу иностранцев. Они называли их, а г-жа Бонапарт при каждом имени наклоняла голову и, наполовину привстав, произносила: «Очень рада… Очень приятно… Счастлива вас видеть!»
В Сен-Клу Бонапарт завтракает чаще всего в одиночку и — если позволяет погода — на террасе, расположенной на одном уровне с его кабинетом. Обедают здесь чуть позднее, чем в Париже, потому что в шесть вечера — обеденное время в Тюильри — Жозефина и Бонапарт совершают в коляске прогулку по парку.
По воскресеньям консул с женой присутствует на мессе с музыкальным сопровождением, которую служит епископ Версальский, и сидят на тех местах, где помещались прежде король и королева. Тем самым Жозефина оказывается в более высоком положении, нежели два других консула, роль которых все очевидней уменьшается. Камбасерес просто подает руку г-же Бонапарт, чтобы провести Жозефину через галерею к ее молитвенной скамеечке. «Было довольно пикантно наблюдать в великолепной галерее Сен-Клу за лицами бывших членов Конвента, этих современных Брутов, которые столько раз клялись у алтаря Отечества, что тот, кто попытается узурпировать верховную власть, падет под их ударами, — замечает г-жа де Ремюза. — Вот он, узурпатор, в самой гуще их он играет роль повелителя столь же умело, сколь неловко они подвизаются на амплуа придворных».
10 октября, перед концом дня, за Жозефиной приезжают в Сен-Клу из Мальмезона: Гортензия рожает. В десять вечера г-жа Бонапарт становится бабушкой крупного мальчугана.
— Вот наш дофин, — кричат женщины, окружающие Гортензию.
Дочь Жозефины на седьмом небе от счастья. Луи, кажется, тоже счастлив. Не в силах отделаться от мысли, что жена его понесла от своего деверя, он поклялся, что, если ребенок появится на свет до истечения девяти месяцев, он в жизни больше не подпустит к себе Гортензию. К счастью, маленький Наполеон Шарль родится через девять месяцев после пребывания родителей в Мальмезоне. Но передышка, данная Луи своей жене, оказывается короткой.
Конец октября 1802. Жозефина снова в консульской поездке. Евгений сопровождает мать и отчима, отбывающего в Руан верхом, в то время как жена следует за ним в карете. Проезжая через Мант, кортеж съезжает с дороги на Эврё для осмотра поля боя при Иври[264]. Бонапарт приказывает восстановить обелиск, воздвигнутый там, где Генрих IV отдыхал после сражения. В семнадцать часов, въезд в Эврё, где «г-жа Бонапарт, доступная и благожелательная», «позволяет» двадцати девушкам продекламировать ей стихи и поднести букет цветов, «скромный дар невинности».
На фасаде префектуры Эры виднеются сплетенные шифры г-на и г-жи Бонапарт, сопровождаемые словами: «Неизменен и в браке, и в победах». Начинаются речи. Мэр заявляет Жозефине:
— У меня пятеро детей…
Ей слышится «пятнадцать», и она приходит в восторг…
На другой день консульский караван минует Лувье и ближе к вечеру достигает Руана. 3 1 октября Бонапарт и Жозефина присутствуют на мессе, которую в капелле префектуры служит архиепископ Камбасерес, брат второго консула. Прелат не осмеливается протянуть дискос главе государства и его супруге. Поэтому Бонапарт, вернувшись в свои апартаменты, восклицает:
— Этот человек не оказал мне почести, положенной государю: он не дал мне поцеловать дискос. Я, конечно, плюю на его дискос, но желаю, чтобы кесарю воздавалось кесарево.
И на другой день пишет второму консулу: «Г-н архиепископ, которого здесь очень любят и чтут, соблаговолил отслужить для нас мессу, но не предложил нам святой воды и не произнес проповедь. Мы возьмем свое завтра, в День всех святых».
1 ноября Бонапарт, стоя, шесть часов подряд принимает городские власти. Жозефина стоически переносит эту каторгу с «любезностью и кротостью, неизменно отличающими особу, к которой были обращены знаки почтения», — гласит «Монитёр».
Тем не менее она находит время написать Гортензии:
«Курьер уезжает, и я еле успею от всего сердца расцеловать тебя, твоего мужа и своего внука. Мы все здоровы, в Руане царит радость; население с самого приезда Бонапарта толпится под его окнами и ежеминутно желает его видеть. Люди не знают, каким еще именем его назвать, это форменное безумие. Посылаю тебе песенку, которую распевают на улицах… Прощай, за письмом уже пришли. Бонапарт и Евгений обнимают, а твоя мать всей душой любит тебя».
После пятидневной остановки поездка в Гавр, где местный кюре встречает Жозефину такими словами:
— Одним из прекраснейших дней станет для гаврского кюре и его причта этот день, когда им дозволено принести дань восхищения вашим добродетелям.
То же повторяется в Дьепе, Жизоре и Бове. Жозефина на редкость умело играет роль государыни. В Дьепе девочка Эрминия Флуэ подносит ей букет. Жозефина снимает с себя один из браслетов и надевает его на руку Эрминии, которая, ничуть не оробев, протягивает ей другую руку, и Жозефина со смехом снимает и отдает ребенку второй браслет.
Повсеместно население следует примеру Руана, где Жозефине подарили сорок горшков варенья и столько же бутылок вина. Гурне-ан-Бре подносит ей сыры, корзину бургундского и пятьдесят фунтов масла, «великолепной продукции нашего края».
Как только муниципальный совет Бове узнал, что 13 и 14 ноября через их город проедут г-жа Бонапарт и первый консул, мэр г-н де Лашез зарылся в архивах ратуши и ознакомился с «протоколами, касающимися посещения города королями Франции, в частности въезда в него Генриха II и Екатерины Медичи в 1555».
264
Иври — место победы Генриха IV в 1590 над войсками Католической лиги.