Страница 2 из 10
ревела бы в три ручья. А ты что скажешь, Рин? - проворковала она, повернулась к
нему и как бы невзначай коснулась запястья.
Не надо обладать выдающимися умственными способностями, чтобы понять, что
Люсьена к нему неровно дышит. Оно и понятно: тело как у античного бога, без малого
два метра роста, светлые волосы до плеч и задорные голубые глаза.
- Скажу, что сегодня кое-кто перестарался, - он выразительно посмотрел на одного
из близнецов.
- Ну извините! - прыснул тот. - Это вы там приятными вещами занимаетесь, а мне -
кровать расшатывай. Могли бы и сами расстараться.
Я беззлобно швырнула в него салфеткой.
- Тогда нас на следующий день закроют.
- Вот это вряд ли, - Рин пристально смотрел на меня, и мне вдруг показалось, что в
глазах его я прочла отражение своих мыслей: "А что, если?.." -- От такого дохода в
казну они не откажутся.
У него холодные глаза, но я погружалась в них, как в студеное озеро в жаркий день.
Зной - мягкий, как патока и жаркий, как приморское солнце после полудня,
обволакивал, не позволяя закрыться. Хотелось хватать губами воздух, чтобы от его
прикосновений-поцелуев на теле вспыхивали ожоги. Чтобы сильные пальцы сжимали
запястья, чтобы нестерпимо ломило поднятые над головой руки, но я не смела
просить остановиться.
М-да, Луиза. Кажется, кому-то надо меньше пить.
- Помнишь, как на репетиции я пытался порвать на тебе платье?
Нет, он точно решил урвать свое, а я сейчас не могу сопротивляться. Не могу или не
хочу? Может ну их, эти принципы, ко всем демонам?
- Расскажешь? - Люсьена, до той поры мирно сидевшая рядом с Рином, вцепилась
ему в локоть.
- Оставлю это Луизе.
Вот ведь паршивец! Ну что же, хочется ему представления - будет ему
представление! Я облокотилась о стол, слегка наклонила голову.
- Один из любимых моментов публики - когда муж разрывает на Сильви платье, - я
облизнула губы, дотянулась до бокала с вином, отпила. - На мне остается корсет,
нижние юбки и кружевные панталоны. На самом деле ткань уже была надрезана:
когда на репетиции мы пытались проделать это с совершенно целым нарядом, я
заработала синяк на бедре, потому что у Рина с силой сорвалась рука.
Потом мы вместе хохотали над тем, как сценарист представлял эту картину и
несколько раз пробовали повторить. Тщетно. Одно дело разорвать легкое девичье
платье из кисеи, совсем другое - атлас или натуральный шелк. Сильви, как замужней
особе, уже полагались такие наряды.
Я задумчиво поглаживала края бокала. Его взгляд однозначно говорил о том, что он
не прочь увидеть меня без юбок и корсета. На сцене мы делали то, что хотела видеть
публика, и немного перестарались: невозможно выразить то, чего не чувствуешь. Но
жизнь Сильви не принадлежала мне - ни на минуту нельзя забывать о том, что
играешь. Так почему бы не позволить себе сыграть... всего на одну ночь.
Почувствовать себя желанной, любимой. Заснуть рядом с мужчиной, проснуться
вместе. Всего лишь недолгий обман, но какой сладкий!
Я поднялась, он вскочил следом. В том кабинете мы оставили близнецов,
расстроенную Люсьену и остатки приличий. В другое время я бы задумалась о
чувствах девочки, но сейчас мне было не до нее. Темное низкое небо, занавешенное
тучами поздней осени, манящие уютом окна, свет газовых фонарей, говор на разные
голоса, смех, цоканье копыт по мостовой. Холодная морось - не то дождь, не то снег,
не только не отрезвила, напротив - ударила по горячим губам иглами контраста.
Рин подсадил меня в кэб, запрыгнул следом и поцеловал страстно, яростно, жарко.
Правое предплечье опалило болью, словно кто-то приложил к коже раскаленное
железо. Я вскрикнула, а точнее застонала ему в губы, но он не остановился:
отшвырнул мою накидку, расстегнул платье. Совершенно не стесняясь, скользнул
руками под сорочку, высвобождая налитую грудь, сжимая ноющие от напряжения
соски.
На миг перед глазами помутилось, словно меня целиком окунули в расплавленный
металл. Я не взвыть, ни застонать не могла, только хватала ртом воздух. Рин
почувствовал или увидел - не знаю, но тут же отстранился. Вместо распаленного
желанием мужчины я видела перед собой перепуганного мальчишку - такого, каким
он впервые перешагнул порог кабинета антрепренера.
- Луиза, ты в порядке?
Самый дурацкий вопрос, который только можно себе представить. Впрочем, сейчас
мне любой вопрос показался бы дурацким: каким чудом я не спятила от такого, если в
детстве мне порез пальца казался концом света - непонятно. Приступ миновал, но
правое предплечье под рукавом продолжало пульсировать тянущей болью. Трясло в
ознобе, и Рин поспешно притянул меня к себе, закутывая в свой плащ.
Он вынес меня из кэба, на ходу бросил экономке, миссис Купер, просьбу вызвать
целителя, направился к лестнице. Колотя хвостом, навстречу нам вылетел Арк -
огромный черный дог, но почувствовав неладное, заскулил, шумно потопал следом.
Мы поднимались, а точнее, поднимался Рин, я же безвольной куклой обмякла в его
руках.
- Где твоя спальня?
- Первая дверь налево.
Не такой уж у меня большой дом. Всего три комнаты наверху, две из которых -
гостевые. Впрочем, гости у меня бывали редко: кто захочет делить кров со
скандальной, пусть и известной актрисой? Пламя свечей мерцало приглушенными
огоньками, я позволила себе прижаться щекой к сильному плечу Рина и закрыла глаза.
2
Когда вошедший в спальню аптекарь, мистер Крауч, застучал нечищеными
хлипкими для такой погоды штиблетами по полу, я открыла глаза. Тот бесцеремонно
прошелся по дорогому, между прочим, белоснежному ковру, оставляя на нем комья
грязи, решительно отодвинул в сторону бледного хмурого Рина: лоб его прочертили
глубокие морщины, а в глазах застыла тревога. Я что, так паршиво выгляжу?
- Подайте стул, молодой человек! И посветите.
Мистер Крауч был тощий и высокий, как корабельное дерево. Он снял цилиндр,
обнажив лысеющий череп, на поданный стул водрузил саквояж и достал оттуда
видавший виды стетоскоп.
- Сознание теряли?
- Нет, - сказала я.
- Да, - произнес Рин.
Я бросила на него испепеляющий взгляд: терпеть не могу признавать свою слабость.
Не падала я в обморок, так, ненадолго задремала. За это время он всего-то меня
переодел, укутал покрывалом, и миссис Купер успела за аптекарем сбегать,
подумаешь. То, что у меня вся спальня перед глазами плывет сплошным персиковым
цветом, не считается.
- Сорочку опустите, - недовольно произнес мистер Крауч. Сразу видно, что подняли
его из кровати: край рубашки торчит из брюк, жилет забавно скособочен: верхняя
пуговица застегнута в среднюю петлю. - Как себя чувствуете?
Хороший вопрос. Меня бросало то в жар, то в холод, то и дело от корней волос до
пяток прокатывались затихающие отголоски боли, виски ныли, правую руку дергало,
как от сильного пореза, внизу живота собиралась тяжесть - томительная, жаркая,
болезненно-сладкая. Да, весьма необычные ощущения: то ли помирать собралась, то
ли мужика подавай.
- Голову поднять не могу, - я запуталась в завязках, но все-таки справилась с ними и
чуть приспустила сорочку, - все тело ломит.
В грудь мне тут же ткнулся потертый коричневый рожок: передвигая его то ниже, то
выше, аптекарь придерживал трубки для ушей, которые держались на расшатанном
соединителе и честном слове. Он осмотрел меня, несмотря на протесты все-таки
сунул в рот серебряный термометр, измерил температуру, пожал плечами.
- Не в положении, случаем?
- Всевидящий упаси!
Я люблю секс, но и о предохранении и последствиях всегда забочусь: все-таки не