Угол опережения

Расскажу про Игоря П. Теперь это машинист электровоза, хороший специалист, да и в других отношениях человек замечательный. Но раньше… Помню, хорошо его помню в нашей бригаде.

Встретил я как-то на совещании своего старого приятеля. Он был немного старше меня, но начинали вместе. Правда, приятель мой больше учился, вырос, стал начальником дороги. Сидит передо мной в форменном мундире со всеми регалиями, отяжелевший, усталый, волосы седые. Большие чины — большие хлопоты. Только так, глядя на старых знакомых, на сверстников, замечал я свой возраст… Сидим, значит, беседуем, но чувствую, что-то придавило моего приятеля, что-то не отпускает.

— С сыном маята, Иван Петрович. Не знаю, что делать. Прямо руки опускаются. Устроил его после армии помощником. Дважды устраивал, да машинисты отказываются… Взял бы ты Игоря к себе. Не выбьешь сейчас из парня дурь, вовсе из него толку не будет. Взял бы в бригаду, приструнил…

Приструнил! Отцовские тревоги я понимаю, но если парня раньше не воспитали, то как в двадцать лет воспитание начинать? Теперь ремнем не намашешься, поздновато уже.

— Какой из меня учитель, — говорю. — Слыхал, небось, что толкуют: резковат Блинов.

— Слыхал… А может, Игорю то и надо.

— Если так вопрос ставишь, давай при нем поговорим.

Потом он появился, герой. Ладный из себя, красивый, сильный. Крепенький такой паренек, мастер спорта. Лицо открытое, стоит и улыбается. Я рассказал ему про разговор с отцом, а он мне лениво:

— Воспитывайте.

Ну, думаю, этого не приструнишь. В нашем деле помаленьку начинаешь разбираться в людях. Работаешь бок о бок, одно дело тянешь, рядом спишь — бригада! Всяких молодцов довелось повидать. Но тут понял, что за здорово живешь с этим Игорем не справиться. Он не выставляется, не хорохорится, а просто смотрит на тебя равнодушно и говорит: воспитывайте. Он, видать, и сам-то еще не знает, нужен ли ему паровоз. Тут ведь так: если нужен, то и говорить дальше можно. А у него на лице ничего, кроме скуки. Это, может, сильнее всего меня и задело.

— Да не воспитывать тебя отец просит, — говорю, — а в бригаду взять. Я вот и думаю: стоит ли? У нас в бригаде дисциплина.

— Да ладно вам. Слышал уже.

— Как это? — спрашиваю.

— У вас дисциплина, в школе дисциплина, в армии дисциплина… Надоело.

— Мне не послушание нужно, — говорю, а сам себе уже плохо верю. — Я работу буду спрашивать.

— Ладно, — говорит, — посмотрим.

Недели две он хорошо ездил. То есть, со мной хорошо. А только выпадало ему идти в рейс с моим напарником, Игорь начинал брыкаться. Плохо работал, небрежно. «Сойдет и так» — любимая поговорка. Однажды является. Вижу: с похмелья парень. В поездку, конечно, я бы его не взял. Но мы ставили машину на профилактику, и я решил не подавать виду. Пусть работает. Он покурил, позевал и — из будки. Я загородил ему дорогу. Он прищурился. «Ну-ка», — говорит и движение рукой сделал. Я поймал его руку, держу и молчу. Он тоже молча смотрит на меня, глаза холодные. Хотел руку вырвать, я не отпускаю. И плечом его, к котлу. «Дело, — говорю, — надо кончить сперва…» На другой день я ничего ему не сказал. Да и вообще старался меньше его наставлять, раз уж ему воспитатели надоели. Но спуску не давал. Он тоже упрямо гнул свою линию. Такая молчаливая война. А потом — то ли Игорю фордыбачить надоело, то ли он вкус к работе почувствовал — выходки его прекратились. Он сдал испытания, ушел на электровоз, сейчас ездит машинистом. Хорошо ездит.

Но это все случаи чрезвычайные, да и немного их было… Мы про опыт начали, про то, как его передать. На заводе проще, там учитель и ученик трудятся бок о бок. Мастер всегда рядом, подскажет. Знает, что подсказать: все промахи и ошибки ученика на виду. А тут проводишь парня в поездку и душа за него болит. Конечно, инструкции и правила он изучил, профиль дороги ему известен. Но как он ведет себя на подъеме или спуске? Где тормозит? Где потерял дорогие минуты? Любой отрезок пути, даже самый простенький и короткий, по-своему проходишь. Ну хорошо, о метеоусловиях, допустим, он не забывает, помнит про ветер и дождь, а ведь они каждый раз другие, эти ветра и дожди, каждый раз новое решение требуется… Или так: провел, скажем, кто-то удачно состав и сегодня ведет точно такой же по весу. Но все равно это другой поезд! Подвижной состав иной, состояние ходовых частей у него свое, а значит, и сопротивление движению иное. Там недосмотрел, здесь потерял минуту, скорость упала… Вот и получается: ошибок больших вроде нет, а рейс средний.

В депо, разумеется, был машинист-инструктор, но многое ли он мог сделать, если за ним, кроме ста машинистов, числилось еще сто двадцать помощников. Тут уж не до тонкостей и мелочей, вроде пережога топлива. Лишь бы подопечный не допускал грубого брака.

Надо было помочь молодым, я-то знал, какая это суровая, а подчас жесткая школа — опыт. И еще мне как-то хотелось отплатить за участие и помощь, которыми, слава богу, судьба меня не обделила.

Однажды Блинов отправился в рейс с молодым машинистом. Привычные команды: «Клапаны открой! Пошел на пяти — подтяни реверс». Это была не первая его инспекторская поездка, но то ли промахи ученика были слишком явными (они будто подсказывали решение), то ли просто созрела, наконец, его сокровенная мысль об учебе в рейсе. Блинов в этот раз как-то особенно ясно понял, что там, в классе, после поездки, молодой машинист ничего не сможет рассказать о своих ошибках. Он их попросту не помнит. Учить надо на месте! И нечего ученику стоять у тебя за спиной, пусть работает сам. Опыт должны хранить руки, кончики пальцев…

Друзья поддержали Блинова, начальство дало «добро», и скоро опытные машинисты Василий Адамов и Петр Сидоров отправились в инструкторские поездки. Так возникла школа практической помощи, получившая название «Реверс».

Стал уходить в рейс с молодыми машинистами и Блинов. В первых поездках больше присматривался, старался не навязывать ученику своей воли, никогда не отбирал управление и лишь изредка бросал короткие советы. После поездки следовал тщательный ее разбор, долгие беседы, а иногда и споры.

Вот как рассказывал Блинов об одном из таких уроков. Речь, кстати, идет о молодом Борисе Петровиче Карпеше, ныне Герое Социалистического Труда, почетном железнодорожнике и тоже опытном наставнике. Сегодня каждый третий машинист в курганском депо ученик Карпеша:

«После одной из поездок подошел к его паровозу.

— Здравствуй, Борис. Не прихватишь с собой?

— Так вы, Иван Петрович, только что из рейса вернулись.

— Да не сидится что-то дома…

В пути примечаю: идет на двух клапанах, остальные открыть боится. А поезд в двести осей. И с торможением оплошал. Сбил на уклоне скорость до тридцати километров. Пока тормоза отпустили, стрелка на шкале скоростемера до отметки в 10 километров упала. Нервничает он, с лица потемнел, а я молчу. В парке уже сказал ему: «Заглянешь к вечеру». Уходя, услышал, как говорил он горько своим ребятам: «Перед самим Блиновым опозорились».

Вечером не задержался, пришел, как наказывал. Отослал я дочку из комнаты, сел напротив. Жалко вдруг стало его, боль, тревогу в глазах его углядел. Понял, ждет справедливого суда. Подробно рассказал о всех ошибках.

— Вот ты всего два рабочих клапана открыл, а надо пять, и пуск пара реверсом регулировать, тогда не пойдет вода из котла. Над торможением работай. Тут, как хорошему музыканту инструмент, нутром поезд чувствовать надо. С места грубо состав берешь. Учись у Бекетова. Стакан с водой на подкрылок поставь — не сплеснется. Уголек знай: донбасский, челябинский, прокопьевский или смесь какая в тендер засыпана. Какую температуру в котле ожидать? Тут тоже азбука заложена, с маху ее не изучишь. И не горячись, помни, что и не таких настырных жизнь в землю носом тыкала.

— А в поездке нельзя было подсказать?

— К чему? Ты и так волновался, хуже, чем в обычном рейсе поезд вел. Здесь спокойнее разобрались. А вообще-то ты прав, Борис, грамоту эту в поездке преподавать надо…

Учил я его не только вождению, но и уходу за ведущими узлами, заправке антинакипином, чистке котла, засыпке угля. Не сразу он классным машинистом стал, годы на это ушли. Хотя талант к поездной работе у него несомненен. Не каждый в тридцать два года Звезду Героя получает, авторитетом среди знатных машинистов пользуется. Здесь одной работы мало, человеческие качества на первое место выпирать должны»[2].

2

«Огонь человеческий». Челябинск, 1974, с. 98—100.