Страница 65 из 77
— Что хотите… Знаете что, сходите-ка мне за газетой.
— За какой?
— За любой.
— Не знаю, найду ли такую, — обиженно отозвалась Жоржетта.
У нее появилось смутное ощущение, что поход за газетой не продиктован никакой особой необходимостью — если не считать таковою желание хозяина услать ее подальше. Тем временем Сиберг вовсю стучал на машинке, не обращая на нее больше никакого внимания. Она сухо ответила, что, дескать, ладно, она идет, и недовольной походкой вышла из кабинета.
«Афанасий в экстазе ожидал зова Господня…» — легко печатал Сиберг. Проклятье вот-вот снимется, наконец-то с него спустит свой дурной глаз этот святой, которого он уже не мог видеть: Афанасию оставалось каких-то несколько строчек, он не перевалит за 205-ю страницу, «…и зов Господень прозвучал».
Одновременно с телефонным звонком. Сиберг помянул Всемогущего, хлопнул по бокам машинку, которой это уже начало надоедать, снял трубку и нелюбезно произнес:
— Алло!
— Алло, мэтр?
— Опять вы! — пробурчал он.
То была она.
— Уж и не знаю, как перед вами извиняться, мэтр…
Этот лицемерный голос! Голос, который словно заламывает в отчаянии руки!
— Так и не извиняйтесь! И не называйте меня «мэтр»! — прорычал он, хлопая по бокам машинку, которая и без того уже была на взводе, а теперь и вовсе обозлилась и решила при первом же удобном случае заклинить свои табуляторы.
— Мне неловко, я чувствую, что беспокою вас… Похоже, вы немного нервничаете. Если вы предпочитаете, чтобы я позвонила несколько позже…
— Говорите, что имеете сказать, да поторопитесь: сейчас вернется моя служанка, и мне бы не хотелось, чтобы она…
— Ну разумеется! Уж я-то знаю, что это такое!.. Вы, конечно, догадываетесь, для чего я позволила себе вам позвонить?
Сиберг, набрав в грудь побольше воздуха, произнес, чеканя слова и давая им веско упасть:
— Послушайте-ка меня, мадемуазель… Пажине: деньги у меня кончились. Понимаете? Кон-чи-лись! Или вы думаете, что я их печатаю?
— А ваши книги? А Афанасий?
— С Афанасием я до сих пор еще не разделался! И все из-за вас! Как вы думаете, легко ли сосредоточиться в промежутках между вашими телефонными звонками и встречами с вами в музеях?
— Уж поверьте: если б это зависело только от меня!..
— Встаньте-ка на мое место, черт побери!
— Я на нем уже стою! Как раз поэтому мне и необходимо еще…
— Ни гроша! Вы слышите?
— …на двадцать пять процентов больше, чем в прошлый раз.
— Как? Как? Как?
— Да-да, я понимаю.
— Нет, но у вас что-то с головой? Нет, но вы отдаете себе отчет… Где я, по-вашему, возьму…
— Я к вам не с ножом к горлу: скажем, послезавтра, в четверг, в шестнадцать часов, в музее Человека.
— О-ля-ля! Ля-ля!
— …у скелета питекантропа.
— У скелета питекант… О небо, чем я перед тобой провинился?
— Что такое? — оскорбилась так называемая Пажине, — вам не нравятся питекантропы? Вы что, расист?
Столь грязное обвинение оказалось последней каплей, и Сиберга прорвало.
— Вы с вашими музеями! — зарыдал он. — Видеть больше не могу эти музеи! Ненавижу музеи! От ваших музеев меня тошнит! Понимаете?
— Еще как понимаю! Знали бы вы, как я вас понимаю!
— В мире есть и другие места помимо музеев! Не знаю, ну там парки, скверы…
— Ну конечно же! Вы совершенно правы! Это куда веселее! И почему вы раньше не предложили? Всякий раз, когда у вас появятся мысли по усовершенствованию наших встреч, наподобие этой, высказывайте их без колебаний. Итак, по-прежнему послезавтра, в четыре часа пополудни, но в Люксембургском саду. Перед Кукольным театром.
Она дала отбой. Сиберг бросил дьявольскую трубку на адский рычаг, вырвал из машинки страницу 205, на которой, с удобством устроившись на тончайших листах бумаги, вдобавок проложенных копиркой, треклятый Афанасий ожидал в экстазе, скомкал ее и швырнул в корзину для бумаг, тут же опрокинул корзину, потом разодрал записную книжку, сломал шариковую ручку, распотрошил фломастер, раздавил вечное перо, разодрал свой бювар, истоптал свой коврик, бухнул кулаком в стол, изорвал свой «Малый Ларусс» в мелкие клочки и рассеял их по ветру[26], и наконец осыпал ударами бока пишущей машинки, которая, потеряв терпение, тотчас отказала, даже не подумав подать, как это предусмотрено трудовым законодательством, заблаговременного письменного предупреждения.
Запыхавшийся, с разламывающейся от ненависти к Гадюке и от денежных забот головой, он не услыхал стука в дверь и не пригласил войти, вследствие чего с газетой под мышкой вошла Жоржетта.
— Смотри-ка! — удивилась она, — у вас был сквозняк?
Она положила газету на письменный стол посреди обломков ручек и клочков «Лapycca».
— Вот газета, — объяснила она, указывая на газету. — Я так и попросила: любую. И мне ее дали.
— Спасибо, — отозвался Сиберг, усиленно думая: «Где взять денег?»
— Так я могу убирать в кабинете?
— А? Нет!
Деньги… деньги…
— А уборка бы тут не помешала! — заметила Жоржетта, обозревая поле битвы. — Вы не читаете газету?
— А? Нет!
Деньги… деньги…
— Тогда, может, я ее почитаю — мне все равно нечего делать.
— А? Да!
Деньги… деньги…
Жоржетта пренебрегла всевозможными геноцидами, массовой резней, должностными преступлениями, заговорами, государственными переворотами и покушениями, которыми полнились дипломатические страницы этого издания, а сразу погрузилась в хронику происшествий.
Тем временем Сиберг суммировал: содержание Гадюки номер три, платежи, связанные с приобретением квартиры и современной обстановки, не говоря уже о ежегодных отчислениях в Фонд Дополнительной Пенсии для Религиозных Авторов (ФДПРА), в Социально-Страховой Фонд Писателей, Перешедших в Католичество (ССФППК), в Фонд Медицинского Обеспечения Не Получающих Жалованья Болландистов (ФМОНПЖБ), в Фонд Обеспечения Старости Независимых Агиографов Парижского Региона (ФОСНАПР), и сравнивал результат с авансом, который ему уже согласилось выдать под Афанасия издательство Блюмштейна.
— Смотри-ка! Вот это интересно!
Это восклицание Жоржетты вывело Сиберга из приходно-расходных размышлений.
— А? Что? Что там интересного?
Жоржетта помахала газетой:
— Да вот этот снимок! Они говорят, это фото мужчины, который исчез!
— Действительно, очень интересно!
Деньги, деньги!
— Но я же видела этого мужчину! — возбужденно продолжала Жоржетта.
— Тем лучше для вас, — с отсутствующим видом проронил Сиберг. Про себя он обращался к Афанасию со спешной и горячей молитвой:
«Возможно, я был с вами резковат, но вы не были бы святым, если б не умели прощать! В этом деле мамочка рискует жизнью, бедняжка, а я — писательской карьерой!..»
— Смотри-ка! Вот это интересно!
Досадуя, что его перебили в столь возвышенном общении, — он прокричал:
— Ну, что там еще?
— В заметке пишут, что этот мужчина пропал в субботу утром! А я как раз и видела его в субботу утром! У того господина, к которому прихожу убирать по субботам: господина Летуара!..
«На мамочку вам, возможно, наплевать, — возобновил Сиберг свое обращение к Афанасию, — но если рухнет вся моя карьера, то не увидит света и ваше жизнеописание! Так что…»
— Смотри-ка! Вот это интересно!
— О-ля-ля! — в отчаянии воскликнул Сиберг.
Жоржетта истолковала этот возглас как приглашение поделиться подробностями:
— А в статье-то про господина Летуара даже не упоминают! Тут пишут, что никто, дескать, не видел того, другого господина с тех пор, как он вышел из дому…
— Выходит, вы видели не его, вот и все!
«…Так что из сострадания и в своих же собственных интересах, святейший Афанасий, помогите мне! Сделайте так, чтобы я нашел деньги!»
— Да нет же, это был точно он! Я прекрасно помню! Даже то, что, когда он пришел к господину Летуару, у него был очень недовольный вид, — я еще подумала, что добром промеж них дело не кончится!
26
«Сею по ветру (знания)» — девиз издательства «Ларусс», помещаемый на переплетах энциклопедий и словарей.