Страница 33 из 43
Кира готова была провалиться сквозь землю, но Антонина Петровна вовремя перевела разговор на другую тему.
У Степановых был старенький «Москвич». Выезжая за город, они брали с собой Алешу и Киру. Вадим Сергеевич в таких поездках участвовал редко — предпочитал в свободное время шастать с ружьем по болотам.
Между тем Алеша делал серьезные успехи в музыке, и настал день, когда Кира решилась продемонстрировать его достижения. Это событие приурочили к дню рождения Алеши. Кира с удовольствием наблюдала украдкой за Вадимом, как с некоторых пор стала называть его про себя, за тем, как он, изумленный и обрадованный, внимал игре сына. Кроме него и Степановых в маленькой комнате Киры собрались соседи. С Анной Ивановной Воротилин познакомился впервые. Она ему очень понравилась.
— Такие, как она, — сказал он, — вносят в дом удивительное спокойствие. Глядя на них, кажется, что жизнь — вечна.
Поздно вечером гости ушли, а Алеша остался. Он считал, что должен помочь убрать посуду, поскольку вечер затеян из-за него. Воротилин удивился, но возражать не стал.
Не уехал Алеша и на следующий день — как выяснилось, ему было уютно в доме учительницы.
Часов в двенадцать позвонил Вадим Сергеевич и попросил разрешения приехать на обед. Кира растерялась и ответила слишком поспешно:
— Конечно же, ради бога, приезжайте скорей!
Он приехал вместе с Георгием. Это был отличный день. Мужчины чувствовали себя свободно и выпили много. Кира не осуждала. Она догадывалась, что обоим нужна разрядка после сильного, может быть, очень сильного напряжения, но сама об этом не расспрашивала — найдут нужным — расскажут. В их работе много такого, чего посторонним знать не полагается.
И они рассказали. Собственно, рассказывал больше Степанов. Оказалось, самолет, на котором летел Вадим, после преодоления звукового барьера начал «мандражировать». Говоря научно, появилась вибрация. Воротилин увеличил скорость, но вместо того чтобы исчезнуть, вибрация усилилась. Это означало неладное в самой конструкции самолета. В любую секунду он мог развалиться в воздухе. Надо было идти на посадку, как сделал бы всякий другой, в том числе и Степанов. Воротилин решил выяснить все до конца. Все увеличивая и увеличивая скорость, согласно начальной рекомендации, он стал передавать на землю обо всем, что видел, чувствовал, понимал… У него имелся богатый опыт и знания, которых недоставало другим. Переданное на землю записывалось на магнитофонную ленту. После, когда все благополучно закончилось, ленту прослушивали в присутствии конструктора и заказчиков.
— У этого человека, по-видимому, вовсе нет нервов! — воскликнул председатель комиссии.
— Этим сведениям цены нет! — сказал конструктор и потребовал копию записей в свое КБ.
— Так что же все-таки произошло? — спросила Кира, когда Степанов замолчал.
Летчики взглянули друг на друга, Георгий пожал плечами.
— В общем-то, ничего особенного. Как и предполагал Вадим, самолет начал разваливаться. Машина вошла в штопор и… загорелась. Вот этого Вадька и не ожидал.
— Не ожидал, — сознался Вадим, — а ведь должен был! В этот раз произошло замыкание. Допустим, случай исключительный. А в бою? В бою могло произойти то же самое. Достаточно небольшого осколка, чтобы перебить кабель, и совершенно здоровая машина загорается! В лучшем случае…
— В лучшем? — как эхо, откликнулась Кира. — Что же тогда — в худшем?
Мужчины переглянулись и замолчали. Вадим принялся разливать оставшееся вино, Степанов, взяв гитару, тихо наигрывал «Пару гнедых».
Алеша неслышно подошел сзади и прижался к Кире.
— Они не хотят вам говорить, потому, что вы женщина. Самолет просто взрывается, вот и все. И ничего не остается. Несут гроб, а в нем — ничего…
Кире показалось, что еще секунда и она грохнется без чувств.
Степанов перестал играть, Воротилин спросил Алешу:
— Тебе не кажется, что нам пора домой?
Кира запротестовала.
— Я ночь не усну, — сказала она, глядя в глаза Воротилину, — но дело не во мне. Нужно, чтобы ребенок услышал другое. Счастливый конец, если можно… Придумайте что-нибудь. Нельзя же так…
— А чего придумывать? — засмеялся Воротилин. — Самый что ни на есть счастливый конец. Как в американском кино. Нажал кнопку, благополучно катапультировался…
— В ста метрах от земли, — заметил Степанов, и лицо его было задумчивым.
Воротилин отшутился.
— И это неплохо. Как-никак, новый рекорд. Ну, сел удачно. Парашют раскрылся вовремя. Вышел к деревне. Вижу — чайная. Рядом — автомашины. Вхожу. Все, кто там был, на меня глаза вытаращили. В таких костюмах раньше, помню, марсиан рисовали. Мне бы, дураку, сесть да поздороваться, а я прямо с порога: «Товарищи, кто может со мной в лес съездить, парашют привезти?» Молчат, смотрят. Я опять то же самое. Опять молчат, смотрят. Ну, думаю, черт с вами! Присел за столик, прошу официантку: «Принесите чего-нибудь поесть». Та тоже смотрит и молчит. «Да что вы здесь все, глухонемые, что ли?» И шагнул сам к стойке… Батюшки, что тут началось! Официантка взвизгнула и за дверь, остальные кто куда. Один через окно выпрыгнул, орет: «Шпиёна пымали! Парашютиста!» Смотрю, человек десять мужиков, по виду — шофера, обходят меня с трех сторон. Видимо, живьем решили взять. Ну, поскольку мне бежать некуда, я сел за стол, придвинул к себе чью-то тарелку и давай уплетать за обе щеки. Щи, надо сказать, оказались отменными. Ем я, значит, мужики вокруг стоят, не знают, что делать дальше. А тут мальчонка… Пролез между ними, подошел ко мне и спрашивает: «Вы дяденька, взаправду шпион?» «Нет, — отвечаю, — летчик я. Мой самолет загорелся, а я с парашютом выпрыгнул. Вот сейчас доем эти щи и пойду за ним». — «А можно мне с вами?» — «Отчего ж, пойдем вдвоем. Я смелых уважаю». Тут кто-то из мужиков догадался: «А документы при себе есть?» «А как же, — отвечаю, — есть. Они у шпионов всегда в полном порядке». «Это верно, — соглашаются, — только ведь и мы тебя за шпиона не так чтобы точно принимали… Видишь, и отношение к тебе хорошее: накормили и прочее… А только и за своего признать сразу не можем, не взыщи. Вот отвезем в милицию, тогда, может, и в гости позовем…» На том и порешили. Ну, пока в милиции личность устанавливали, да в часть звонили, да потом за парашютом ездили, время и набежало. Только через шесть часов я был на аэродроме, а еще через два — у вас. Вот и вся история. Конец, как видите, счастливый.
«Боже мой! — думала Кира, глядя в его смеющееся лицо, — кажется, я люблю этого человека!» Она подумала «кажется», хотя на самом деле уже знала, что любит…
Незаметно подошла зима. Алеша почти все время жил у Киры. Вадим Сергеевич приходил в дни, не занятые полетами. Случалось, его разыскивали по телефону Ордынцевой. Однажды он принес лыжи. Целых три пары, и до самой ночи налаживал крепления. На следующий день было воскресенье, а эта лыжная прогулка планировалась давно. Больше всех волновалась Кира. Она не вставала на лыжи с довоенного времени. Однако все обошлось. Воротилин больше занимался сыном, а на Киру, казалось, не обращал внимания. Когда мальчик устал, он отправил его домой с попутной машиной, а сам, словно выпущенная на волю птица, помчался с крутизны, крикнув Кире: «Не отставайте!» Она смотрела, как он стремительно уносится вниз, как взвихряется снег позади него, как, постепенно уменьшаясь, его силуэт ползет по ровному белому полю. Вот он остановился и крикнул:
— Ну, что же вы? Боитесь?
Нет, она не боялась упасть и разбиться. Ей не хотелось показаться смешной. Но он крикнул, и сомнения исчезли. Раз он зовет, значит, так нужно. И не будет ни смешно, ни глупо. Она зажмурила глаза и сильно оттолкнулась…
Потом она лежала на снегу и смотрела в небо, а Воротилин спешил к ней издалека, торопливо взмахивая палками…
Затем он поднял ее на руки и понес, время от времени останавливаясь, чтобы немного отдохнуть. Лежа у него на руках, Кира снизу рассматривала его широкий, почти квадратный, подбородок, острый кадык и раздувшиеся от напряжения крылья носа. Лицо его покраснело, на шее виднелись вены, он все чаще останавливался и наконец сказал почти сердито: