Страница 19 из 22
— До каникул — ещё месяц, — сказал Перфилов. — И я никуда не собирался.
— Ну, мало ли… — Синцов встал, пожал руку. — На неделе я к вам ещё заскочу.
— И я, — подал руку и сержант.
Они прощались, будто хорошие знакомые. Перфилову было странно, его пожатие вышло вялым.
— До свидания, — сказал Синцов, пропуская сержанта вперёд себя. — И насчёт мальчика…
— Что? — напрягся Перфилов.
Участковый вздохнул.
— Вы всё-таки не его отец.
— Я знаю.
Синцов посмотрел Перфилову в глаза и повторил:
— До свидания.
Перфилов повернул защёлку замка.
Несколько секунд он стоял, слушая удаляющиеся шаги, затем приник к "глазку". Лестничная площадка была пуста.
Чувствуя слабость, Перфилов добрёл до дивана. В глазах плыло, в голове бултыхались мысли про арест, про Вовку, про Вовкину мать, которая уж точно наговорит всякого, обиженная вчера Лена добавит своего…
А трупа-то я и не видел, подумалось вдруг ему.
Может, всё это неправда? Всё это, чтобы я и Вовка не смогли разобраться с мухами и воробьями? Нет, слишком глупо.
Перфилов вытащил из-под головы подушку и положил её на лицо, прижал руками. Вот так. И не дышать. Через полминуты он не выдержал и отправил подушку броском на пол, а сам, закашлявшись, сел на диване.
Что ж так всё складывается?
Пребывая в каком-то зыбком, дремотном состоянии ума, Перфилов полтора часа ждал повторного визита полицейских. Собрал зубную щётку, мыло, пару носков и трусы. Долго бродил с завёрнутым в газету набором по квартире, натыкаясь на стулья и косяки. Потом зачем-то спрятал свёрток в нижнем ящике комода.
Нычка, да-да, нычка.
Он оделся, постоял одетым и разделся, решив, что его, возможно, будут обыскивать. Внутри тонко и муторно звенело.
Время текло, отмечаясь солнечным пятном, ползущим по стене и диванной спинке. Перфилов замирал на каждом постороннем звуке и думал: может, у них в воскресенье короткий день? Работают по полдня, затем расходятся по домам. И уже в понедельник…
Он согрел и выпил чаю, зажевал куском хлеба, подсознательно, наверное, готовя себя к простой тюремной пище.
У него не было никаких иллюзий — его обязательно обвинят в смерти Николая. Найдётся след! Какая-нибудь гематома. Микроволосок от его брови, застрявший в складке кожи на руке. Вот же фамилия — Полуяркий! Эх, Вовка, Вовка…
Но как Перфилов не настраивал себя, что ему, в сущности, что смерть, что тюрьма — никакой разницы, от лёгкого стука с лестничной площадки всё в нём оборвалось.
— Кто? — хрипло спросил он, бросив себя на дверь.
В голове уже гремело: "Откройте, полиция! Именем Российской Федерации…", поэтому он не сразу сообразил, что слышит совсем другое.
Детский голос.
— Дядя Руслан, я не могу дотянуться до звонка.
Вовка!
Распахнув дверь, Перфилов поймал мальчика за ворот синей рубашки и затащил в квартиру. Вовка не сопротивлялся.
— Ты понимаешь, что ты наделал!? — встряхнул его Перфилов, поставив посреди комнаты. — Ты человека убил!
Вовка запрокинул голову.
— Дядя Руслан.
— Ты убил человека! — нависая, проорал Перфилов.
— Это не я!
— А кто же? Ты разве не злился на него?
Вовка промолчал.
Глаза его наполнились слезами. Он прижал кулачки к горлу.
— Я вовсе не хотел, дядя Руслан!
Мальчик всхлипнул.
— А кто хотел? — Перфилов стукнул его по плечу, затем отвесил подзатыльник. — Ну, разозлись на меня! Давай! Ну же!
Он опрокинул Вовку на пол.
— Дядя Руслан, я совсем немного злился!
— Немного — это до смерти?
Перфилов шлёпнул мальчика по щеке. Вовкина голова мотнулась, слёзы брызнули из глаз и прочертили мокрые дорожки по щекам.
— Дядя Русла-а-ан!
Он протянул к Перфилову руки, как ребёнок, которого надо пожалеть и успокоить. Как ребёнок, которому нужно сказать, что его любят, что его не оставят, что всё плохое уже позади.
Но Перфилов пошёл по краю.
— Что ты ноешь! — наклонился он. — Думаешь, пожалею? Думаешь, отец вернётся и пожалеет? Злись на меня!
— Дядя Русла-ан…
— Тебя никто не любит, Вовка! — плюнул словами Перфилов. — Понял? Ни мать, ни отец, ни я. Понял?
— Вы дурак, да?
Вовка поднялся, но Перфилов не дал ему убежать и, поймав, опрокинул снова. Не было другого пути. Как ещё объяснишь, как?
— Ну, злись!
Мальчик со свистом втянул воздух и посмотрел на Перфилова исподлобья. Глаза его превратились в щёлочки. На подбородке дрожала мутная слеза.
— Я жду, — подначил Перфилов. — Давай-давай. Я тебя не выпущу, пока ты не разозлишься.
Вовка засопел. Его пальцы сжались в кулачки.
— Что-то я ничего не чувствую, — сказал Перфилов.
Он качнулся, пытаясь сесть удобнее, и комната вдруг поплыла перед глазами. Возможно, сделала оборот. Во рту стало кисло. От лодыжек к бёдрам, покусывая, пополз противный, колкий холодок.
— Что-то слабо, — через силу произнёс Перфилов.
Вовка скривил губы. Лицо его побледнело, плечи от шумного, напряжённого дыхания заходили вверх-вниз.
— Сильнее.
Перфилов оскалился.
Кровь запульсировала в ушах. Тело одеревенело. Воздух в лёгких кончился. Ощущения сделались отрывистыми, фрагментарными, пропала куда-то левая рука, онемела шея, комната раздробилась и поменяла цвет.
— Моло… дец… — просипел Перфилов. — А теперь всю з… злость — сюда.
Он выставил перед Вовкой пульт от телевизора — всё, что смог выудить, слепо ощупывая диван ладонью.
— Сюда.
Перфилов успел увидеть, как кнопки срываются с пульта, улетая под потолок, как пластиковый корпус, испустив дымок и роняя батарейки, мнётся и осыпается чёрной пылью, успел даже подумать: "Вот оно, чудо", и только потом потерял сознание.
— Дядя Руслан!
Возвращаться в жизнь было на удивление сладко. Несмотря на болезненную ломоту в пояснице и привкус крови на языке.
— Что…
— Дядя Руслан!
В крике было столько радости, что Перфилов решился открыть глаза.
— Дядя Руслан, вы живой?
Из рябящего небытия проявились комната, полная света, и близкое Вовкино лицо, мокрое от слёз, но улыбающееся.
— Я? — спросил Перфилов, двигая рукой. — Вроде живой. Вроде живой… я.
— Я хотел вам воды…
Вовка помог ему сесть.
— Не надо воды.
Перфилов перевёл дух, потому что, приводя себя в вертикальное положение, вдруг выбился из сил. К тому же обнаружилось, что в беспамятстве он свалился с дивана на пол.
— Вы точно живой? — с беспокойством спросил мальчик.
— Ты лучше… — Перфилов привалился спиной к выдвижной боковине. — Ты это… Тебя же мать ищет, наверное.
— Не, дядя Руслан, — сказал Вовка. — Она с полицейскими уехала.
— Что, и не заперла тебя дома?
— Заперла, — сказал мальчик и потрогал Перфилову лоб лёгкой ладошкой. — Только я через окно выбрался.
— Ясно. Ты прости, что я…
В горле у Перфилова засипело, и он закашлялся, содрогаясь всем телом.
— Вы же нарочно меня злили, дядя Руслан? — спросил Вовка, вытирая щёки.
Перфилов закивал, прижимая кулак к губам. Кашель толкал и толкал изнутри. Сухой, похожий на щелчки плёткой кашель.
— Я сразу понял, — сказал мальчик.
— А пульт выжил?
Вовка вздохнул и виновато сцепил указательные пальцы.
— Дядя Руслан, вы не злитесь, я вам ещё комод…
— Комод?
Перфилов повернул голову.
Комод, добротный, пузатый, под старину бельевой комод был страшен. Ему досталось по полной, он окосел, облупился и ужался, часть ящиков вывалилась, часть, похоже, взорвалась изнутри, усыпав пол щепками и ошмётками одежды. Правая ножка отсутствовала, а по левому боку наискосок проходила подозрительно-чёрная, похожая на налёт сажи полоса.
— Да-а.
— Но вы же не умерли, да? — спросил Вовка.
— Пожалуй, пока мне достаточно и этой попытки, — сказал Перфилов. — Ну-ка, помоги.
Он встал на колено. В меру своих маленьких сил Вовка помог ему перебраться на диван. Они синхронно выдохнули.