Начнём с воробышков?

А если бы это была Марго? Или Лена? — задал себе вопрос Перфилов. И, увы, не увидел в этом большой разницы.

Телевизор бормотал, полицейский, смешливо пофыркивая, ловил каждое слово.

— Извините, — поднялся Перфилов, — я бы сходил помыться.

— Ваше право, — сказал сержант, — только из квартиры не выходите.

— Я постараюсь.

Из комода Перфилов достал чистую футболку.

— Эй! — перегнувшись через подлокотник, остановил его полицейский у самой двери в ванную. — Я надеюсь, вы обойдётесь без глупостей?

— Какие глупости можно совершить в санузле? — спросил Перфилов.

Сержант посмотрел, не мигая.

— Например, самоубиться. Так многие делают, если с комплексом вины.

— Извините, пока не собираюсь, — язвительно произнёс Перфилов.

Но заряд желчи пропал втуне, поскольку сержант снова уткнулся в телевизор.

В ванной Перфилов почистил зубы, смочил волосы, причесался и переодел футболку. Унылое лицо в зеркале нехотя растянуло губы и тут же сомкнуло их в кривую линию.

Перфилов присел на край ванны.

Где сейчас найти Вовку? И дадут ли ему с ним поговорить? Пожалуй, ещё арестуют. Что там нашепчет старшему лейтенанту Вениамин Львович? Это ведь он и труп обнаружил, и полицию с медиками вызвал. Больше некому — соседи из третьей по площадке квартиры неделю как уехали то ли в Турцию, то ли в Таиланд.

А нашепчет он…

Ощущение безысходности, тщетности усилий, нелепости происходящего и самой жизни накатило с такой силой, что Перфилов скрючился на бортике, почти упираясь грудью в колени. Господи, ну только начнёт всё налаживаться, только в никчёмном существовании появляется какая-то цель, на тебе!

Ему неожиданно вспомнилось, как он шипел Николаю: "Сдохни!".

Сбылось. Буквально день понадобился на исполнение желания, шестерёнки мироздания сцепились и закрутились в нужную сторону.

Возможно, вовсе и не Вовка, а он… навибрировал!

Перфилов наставил на себя палец, уткнул в кожу рядом с пупком

— Сдох…

— Гражданин, — в дверь стукнули. — Что у вас тихо?

— Вы дурак? — выдавил Перфилов и торопливо, словно сержант видел сквозь дверь, убрал палец. — Может я на унитазе сижу!

— Ну, извините, если так, — полицейский, судя по голосу, смутился. — Сидите, пожалуйста. А то тихо у вас.

— Спасибо за разрешение.

В окончание разговора Перфилов спустил воду. Сержант, кажется, убрался. Нет, тут и сдохнуть не дадут. Перфилов пополоскал руки и вышел в коридор. Затем, опомнившись, для достоверности брызнул в унитаз освежителем.

— Я всё, — сказал он, появляясь в комнате.

Полицейский молча указал на диван.

— Вы тоже можете, если что, — мстительно предложил Перфилов.

Сержант издал непонятный звук. Словно поперхнулся.

— Спасибо, не хочу.

Стукнула входная дверь.

Участковый, вернувшийся с конфиденциального разговора с соседом, выглядел озадаченным.

— Лёша, постой снаружи, пожалуйста, — попросил он сержанта.

— На лестничной? — спросил тот.

— Да, можешь сходить до ларька, ты же хотел. И мне сигарет прихвати.

— Кента?

— Да, пачку.

— Я мигом!

Сержант, нахлобучив кепи, стрелой вылетел из квартиры.

— Так, — участковый, оставшись с Перфиловым наедине, потискал папку, — мне тут ваш сосед…

— Вениамин Львович?

— Да, из квартиры напротив. Он тут мне рассказал про вас.

Перфилов почувствовал, что бледнеет.

— Про вибрации?

— И про это, — кивнул Синцов. — И про то, что вы ушли с новоселья за мальчиком. И про то, что вы женщинами не интересуетесь.

— А если я ничем не интересуюсь? — спросил Перфилов.

— Тогда мне вас жаль, — сказал Синцов. — Вениамин Львович убеждён, что вы как бы ходячее воплощение несчастий, распространяете негатив. Он считает, что вы, не в прямую, конечно, но повлияли на смерть Полуяркого.

Перфилов поиграл желваками.

— И вы ему верите?

— Нет. Я верю фактам. Есть труп. Будет акт судебно-медицинской экспертизы, появится повод для каких-то выводов. Хотя ваше поведение мне не видится поведением человека, у которого за душой всё чисто.

— Мы с Вениамином Львовичем тоже чуть не подрались.

— Он сообщил. Вы же учитель истории?

— Да.

— Вы очень буйный для учителя истории.

— Это официальное обвинение? — спросил Перфилов.

Синцов усмехнулся.

— Я вот что хочу вам сказать, Руслан Игоревич. Я к вам присмотрюсь. В тихом омуте… Есть, знаете, такая прослойка в социуме — одинокие, тихие, затюканные обстоятельствами люди. Учителя, разнорабочие, дворники, продавцы, у которых нет ни особого желания, ни возможностей к самореализации в профессии и вообще в жизни. Да… И тогда они находят себе хобби. Иногда безобидные, вполне рядовые, а иногда…

Участковый выразительно посмотрел на Перфилова.

— Вы верите, что если я наставлю на вас палец, — сказал Перфилов, — и скажу: "Сдохни!", то вы сдохнете?

— Нет. Но мне будет неприятно.

— Это всё, что я сделал Николаю.

— Хорошо. А мальчик?

Перфилов помедлил.

— Если хотите, мы сдружились.

— Ему шесть лет.

— Тогда вы можете спросить у него.

— Я спрошу. В любом случае, мне ещё придётся переговорить с его матерью, — Синцов сел в кресло. — А пока я, с вашего позволения, зафиксирую ваши же показания.

Он раскрыл папку и принялся заполнять уже наполовину исписанный листок.

— Она вам расскажет! — сказал Перфилов.

— Смотрите телевизор, — посоветовал участковый. — Звук только убавьте чуть-чуть.

— Вы уже предубеждены насчёт меня, — горько сказал Перфилов, выключив телевизор к чертям.

Синцов поднял голову.

— Чего вы переживаете, если ни в чём не виноваты?

— Не знаю. У вас было такое, когда всё, что с вами происходит, кажется каким-то бредом? Когда все составляют о вас какое-то мнение, чего-то непременно хотят, добиваются от вас каких-то слов или поступков и сами же их извращённо понимают? Будто вы и не сам живёте, а как шарик в механизме — перескакиваете с одной лопатки на другую по чужой воле?

— У меня есть начальство, — сказал Синцов, вновь окунаясь в бумаги, — и часто я действую по его воле.

Перфилов сморщился.

— Я не про это! Я про то, что, когда ты хоть сколько-то не управляешь своей жизнью, вернее, твоей жизнью пытаются распоряжаться все, кому не лень, жить уже совсем не хочется.

Участковый перестал писать.

— Зачем вы мне выговариваетесь? Я не буду вам сочувствовать. У меня есть труп. Я занимаюсь трупом.

— Я хотел объяснить…

— Я учёл, — перебивая, сказал Синцов. — Дайте мне дописать.

Перфилов умолк.

В тишине слышалось, как с нажимом давит из себя буквы шариковая ручка.

— Ну, вот, — где-то через пять минут заявил Синцов, — готово.

— Перехватил последнюю пачку! — шумно вытирая ноги, с порога крикнул вернувшийся сержант. — Целая одиссея вышла!

Он появился в комнате, улыбаясь до ушей.

— Лёша, ты как нельзя вовремя. Спасибо, — поблагодарил Синцов подчинённого и спрятал сигареты в карман. — Сколько с меня?

— Сотня.

— Совсем сбрендили, — сказал Синцов, роясь в нагрудном кармашке формы. — Скоро пачка тысячу стоить будет!

Он отдал деньги сержанту и развернул папку к Перфилову.

— Вот, Руслан Игоревич, прочитайте и подпишите.

Перфилов склонился к бумаге. Сверху было оттиснуто: "Показания свидетеля происшествия". Ниже имелась дата, город Разгуляев и несколько строчек, предупреждавших об ответственности за дачу ложных показаний, глава УК, статья, подпись.

Далее вполне разборчивым почерком участкового приводился от первого лица рассказ самого Перфилова: не видел, не слышал, ночью спал. В короткой приписке говорилось: "Отношения между мной и Полуярким Н.М. были натянутые".

Перфилов дочитал, согласился и, попросив ручку, расписался под предупреждением и текстом показаний.

— Я бы попросил вас, Руслан Игоревич, по возможности день-два никуда не выезжать из города, — сказал Синцов, возвращая папку. — Во избежание всяких недоразумений.