Страница 58 из 75
Но он… в разгар поцелуев он вдруг замирал, высвобождался из ее объятий и погружался в мрачные раздумья. И затем начинал говорить о Неаполе.
Что его там ждет? Вел ли уже Руффо переговоры с замками? Подписал ли уже договоры? Договоры, которые опозорят государство и которые все-таки навсегда останутся договорами. Имеющими юридическую силу, заключенными от имени короля.
Разумеется, у Фердинанда были добрые намерения. Он оказал Нельсону честь, предоставив ему самому все решать. Но тем самым он переложил на его плечи всю ответственность, получил возможность в любом случае объявить виновным именно его.
А если с ним поступят несправедливо, и это покроет его позором, запятнает его честь…
Что делать? Что делать?
Она слишком хорошо его понимала. Понимала его сомнения, стремление к ясности, желание иметь путеводную нить на том пути, который ему предстояло преодолеть. Но, в сущности, разве не было все совсем просто?
Нельсон — английский солдат. Его путеводная звезда — величие Англии. Его святой долг — защитить Англию от всего, что может оказаться ей во вред. А Фердинанд — союзник Англии. То, что постигнет его, постигнет и Англию. Кто восстал против него, восстал и против Англии. Чужой народ, чужие обычаи, воззрения, законы — разве это имеет значение?
Солдат Англии — одновременно и солдат Фердинанда.
Здесь король, там мятежники. Может ли пострадать честь человека, действующего против мятежников так, как он и должен действовать, будучи солдатом короля?
И разве они не предатели, эти союзники врага? Разве распространяются на них законы мирного времени? Не сами ли они подчинили себя законам войны?
Законы войны…
Не они ли та путеводная нить, та заповедь, которую он силился отыскать?
Глава тридцать первая
К Неаполю. Еще одна ночь.
Эмма оставалась с Нельсоном на юте. Облокотившись рядом друг с другом о парапет, они смотрели на сверкающие в лунном свете волны. Разговаривать осмеливались только шепотом.
Ожидание грядущего легло на них тяжким грузом. Воспоминание о прошлом вплетало в это ожидание темные нити.
Сегодня было двадцать четвертое июня. Прошло ровно полгода с того дня — двадцать четвертого декабря, когда в этих же водах, по которым «Фоудройант» сейчас прокладывал блистающую серебром борозду, «Вэнгард» вел жестокую борьбу за спасение. «Вэнгард» нес отчаявшихся беглецов в неведомое будущее; «Фоудройант» возвращал торжествующих мстителей к верной победе.
И вот в первых лучах солнца появились дымящийся Везувий, Пунта делла Кампанелла, Сорренто, Кастелламаре, райский амфитеатр Неаполя с его мысами, островами, горами…
Высоко над городом, вонзаясь в расплавленное золото неба, — башни и бастионы…
Санто-Эльмо.
Протянув руку, Нельсон указал наверх.
Над Санто-Эльмо еще развевался трехцветный флаг Французской республики. Но над Кастель Нуово, Кастель д’Ово, Понте делла Маддалена, над Прочидой, над британскими и сицилийскими суда ми, в гавани — везде реяли белые флаги перемирия!
Свидетельство предательского договора? Знак позора?
Резко прозвучал голос Нельсона, обращенный к офицеру у сигнальной мачты.
Взвились пестрые флажки, образуя меняющиеся сочетания. Корабли эскадры ответили, и на каждом из них величественно поднялся королевский флаг Сицилии и распростерся под британским Георгиевским крестом. И в это же время над морем разнесся гром королевского орудийного салюта. Угрожающее, подобное реву рассвирепевшего чудовища, прокатилось это приветствие над мятежным городом.
На кораблях, стоявших в гавани, началось движение. Внезапно повсюду появились сицилийские флаги. И со стороны входа в гавань ответили пушки быстро приближающегося стройного брига.
Эмма узнала его с первого взгляда. Когда-то «Мьютин» принес в Неаполь первую весточку об Абу-Кире.
Капитан Хост поднялся на борт.
По поручению Фута он как раз собирался разыскать адмирала в Палермо или у острова Маритимо. Передать ему оправдания Фута и текст соглашения, достигнутого с «патриотами».
Ибо была подписана капитуляция. В ночь с двадцать первого на двадцать второе, два дня тому назад.
Вопреки категорическому, часто повторявшемуся запрету короля, Руффо предоставил запятнавшим себя кровью мятежникам возможность беспрепятственно покинуть город, гарантировал им полную безнаказанность, оказал военные почести и признал за ними права воюющей стороны.
Если такова награда за государственную измену, то какой же честолюбивый солдат посвятит тогда королю свой меч, свою жизнь?
Флот с шумом вошел в гавань. Остановившись у окончания мола, он в боевом порядке встал на якорь: от Прочиды к нему подошли канонерки и суда, вооруженные мортирами, чтобы защитить его фланги. В это же время Нельсон обменялся сигналами с Футом.
Внезапно белый флаг Руффо исчез. Вместо него взвился британский военный флаг, разрывая перемирие и капитуляцию.
Фут явился на «Фоудройант». В оправдание своей подписи сослался на королевское всемогущество Руффо. Нельсон холодно его выслушал.
— Я не признаю ваш образ действий. Единственным вашим оправданием служат добрые намерения. Да и где вам одолеть коварство кардинала Руффо. Этого низкого человека, который теперь старается создать в Неаполе новую партию, враждебную королю[58]. Вот вы и поставили имя британца под позорным документом. Вы другого мнения? Тогда ваш долг — протестовать[59]. — Он мгновение ждал, но Фут молчал. — Хорошо, Смотрите только, как вам оправдаться перед королевой!
Он сделал прощальный жест. Фут, побледнев, поклонился и ушел.
Для того чтобы на британское имя не упала даже тень упрека в несправедливости, следовало сообщить об отмене перемирия и капитуляции французам в Санто-Эльмо и «неаполитанским якобинцам» в Кастель Нуово и Кастель д’Ово. Составив обращение к ним, Нельсон дал им два часа сроку на то, чтобы сдаться. И только при этом условии разрешил французам беспрепятственный вывод войск.
Он сделал три копии и отправил их через капитанов Трубриджа и Болла кардиналу Руффо с просьбой передать эти копии по соответствующим адресам и объединить свои отряды с вооруженными силами капитанов.
На той же лодке, которая доставила капитанов к Понте делла Маддалена, Руффо прибыл на «Фоудройант».
Нельсон приветствовал наместника салютом из тринадцати орудий, встретил его на трапе и провел в свою каюту, где его уже ждали Эмма и сэр Уильям.
Начались переговоры.
Руффо протестовал против возобновления военных действий, настаивал на сохранении условий капитуляции и дал объяснение относительно тех обстоятельств, которые заставили его эту капитуляцию подписать.
После недавнего письма короля, сказал Руффо, он все время опасался, что с минуты на минуту появится «Галлиспана». Надо было приложить все усилия, чтобы овладеть замками раньше. Переговоры велись при постоянном согласовании их с Футом и при его участии. Имя капитана под документом — гарантия его законности.
Вместо Нельсона ему отвечал в качестве переводчика сэр Уильям. Монархи, сказал он, не имеют обыкновения вступать в переговоры с мятежными подданными. Договор содержит не только полное признание республики в качестве воюющей стороны, он также ставит королевство в нетерпимое положение. Получается, что люди, которые публично осыпали королевский дом бесстыдными оскорблениями, теперь вправе, не принося даже извинений, противиться воле короля и королевы в их же собственной столице. И пребывание там разрешено им не благодаря королевской милости, а является их законным правом, которое они добыли, как равные у равных, силой оружия.
Руффо возразил. Если бы капитуляция заслуживала такого безоговорочного осуждения — чего он, однако, не признает, — то тогда, пожалуй, имелись бы основания не подписывать ее. Но это ни в коей мере не дает права не выполнить уже заключенное соглашение.
58
Исторический факт. (Примеч. авт.)
59
В 1807 году, после смерти Нельсона, Фут пытался оправдаться, издав брошюру, в которой заявил, что поведение Нельсона повело к нарушению договора; он бросил ему упрек в том, что Нельсон, поддавшись чарам леди Гамильтон, позволил превратить себя в орудие мести Марии-Каролины. Если Фут придерживался этого мнения и в 1799 году, он как человек чести должен был протестовать, а в случае, если бы это не возымело действия, подать в отставку. (Примеч. авт.)