Страница 27 из 79
Результат: в начале XXI в. Седой Урал – одна из самых проблемных биосферных территорий не только России, но и мира.
Но, как известно, Россия всегда вынуждена решать свои проблемы самостоятельно. У европейских стран другая традиция: они умело делегировали техногенную нагрузку в колонии, а впоследствии – в так называемые страны третьего мира.
Перенесение экологических проблем в третьи страны
До начала XX в. предприятия индустрии не переносились из промышленно развитых стран. В Латинской Америке, Африке, Индии колонизаторами развивалась преимущественно добывающая промышленность. На рудники и лесозаготовки в колониях не распространялись никакие экологические законы, действующие в метрополии.
Можно привести много примеров экологической напряженности в колониях. Вырубка лесов на Мадагаскаре вызвала эрозию почв на 30–35 % территории острова. Она погубила многие виды уникальной местной фауны – в том числе, гигантскую (до 5 метров ростом) нелетающую птицу воромпатру (эпиорниса, прообраз птицы Рухх арабских легенд) и гигантского лемура, передвигавшегося на двух ногах (ставшего прообразом средневековой легенды про «человечков с песьими головами»).
В Восточной Африке пришлось создавать национальные парки для спасения остатков местной фауны.
В Мексике нефть перед транспортировкой накапливали в открытых отстойниках: фактически, рукотворных озерах. Нефть инфильтровывалась в породу, проникая в водоносные слои, вызывая загрязнения на 5 % территории Мексики.
В Конго местные экосистемы были разрушены, а население уменьшилось на треть вследствие хищнической добычи каучуконосов.
Развитие местной промышленности и появление местного капитала скорее приветствовались, как «шаги прогресса» и удачные результаты «несения цивилизации». Но и на текстильных производствах Индии, и на производствах Китая или Мексики тоже не действовало экологическое законодательство. Продолжительность рабочего дня достигала 18 часов.
Дешевизна и сырья, и готовой продукции из колоний покупалась ценой:
• сверхэксплуатации «туземцев», не сравнимой даже со сверхэксплуатацией рабочих Британии в XVIII в.;
• гибелью значительной наиболее ответственной и патриотически настроенных к свой стране части коренного населения колоний;
• снятием всех и всяческих природоохранных ограничений.
«Центр мира» навязал всему остальному миру не просто промышленное развитие, а неравноправное участие на условиях, которые диктовали колонизаторы.
В числе этих условий были и те, что неизбежно вели к социальной и биосферной катастрофе. Успешное индустриальное и постиндустриальное развитие промышленно развитых стран в XX-XXI вв. обеспечено биосферным геноцидом (экоцидом) стран третьего мира. Промышленный прогресс СССР обеспечен экоцидом на значительной части территории собственной страны. Это формула политической экологии. Каждый рывок к прогрессу за счет бездумного срабатывания биосферного ресурса приводит к регрессу.
Последствия промышленного переворота
Последствия промышленного переворота многообразны. С точки зрения политической экологии, основные результаты таковы:
Запад еще прочнее стал «центром мира» – информационный, технологический, промышленный и военный разрыв между Европой и остальным миром увеличился;
• на порядки возрос прессинг на природу – и в метрополиях, и в колониях;
• возникла качественно новая инфраструктура, важнейшими точками которой стали промышленные центры; несоизмеримо увеличились и транспортные потоки;
• потоки вещества и энергии, извлекаемые из природных систем и преобразованные человеком, возросли на порядки; более того, человечество научилось безвозвратно выводить природный ресурс Земли в космическое пространство – качественно новая и никак не просчитанная ситуация, требующая немедленного анализа возникших и возможных последствий;
• возникла реальная экологическая угроза для жителей основных промышленных центров, что вызвало к жизни начатки экологического законодательства.
Закономерности эколого-экономического баланса
Материал, изложенный в первой части, позволяет сделать несколько принципиально важных утверждений. Понятно, что всякое экономическое процветание имеет свою экологическую цену, поскольку не бывает технологического рывка и создания новых форм хозяйства вне природной среды. Закономерности, о которых мы говорим, принципиально не новы. Однако мы взяли на себя труд систематизировать их и представить в виде логичных рациональных определений, назвав «закономерностями эколого-экономического баланса».
1. Все революционные изменения способов производства ведут к биосферной катастрофе, в т.ч. и для тех видов, которые за эту катастрофу ответственны.
Революция массовых загонных охот верхнего палеолита стала возможна только ценой оверкилла, который завершился грандиозной биосферной катастрофой.
Революция земледелия и скотоводства привела к разрушению ландшафтов во многих местах, появлению Сахары и опустыниванию Переднего Востока, обеднению видового разнообразия везде, где земледелие возникало.
Создание мировой системы хозяйства привело к перестройке всех ландшафтов, обеднению биоты в масштабах Земного шара.
Промышленный переворот и становление машинного производства вызвали экологические напряжения в невиданных до того масштабах.
Этот вывод понуждает нас оценивать последствия любой новой технологической революции. Наказание культур, этим принципом пренебрегающих – их занесенные песками и затянутые солончаковыми болотами руины.
2. Экологические последствия новых форм экономической деятельности малопонятны для современников и участников процесса.
Более того – в экономическом рывке они могут видеть только новые возможности. Земледельцам сама постановка вопроса об экологической цене их труда казалась бы абсурдной. Расчистка лесов и истребление хищников казались богоугодным делом, почти молитвой. Возможность сравнительно сытой и стабильной жизни, прокормления все большего числа людей были очевидным благом, о цене которого бессмысленно спрашивать.
Промышленный переворот изначально оценивается как в высшей степени положительное явление, ведущее к богатству и процветанию. Тут отрезвление приходит раньше, поскольку ускоряется само движение истории: перемены в сознании людей осуществляются быстрее, потому что разрушения очевиднее.
Вывод грустный: нам тоже кажется, что мы научились работать больше всего с информацией, не разрушая природную среду.
Тем более – с альтернативными источниками энергии…
Этот вывод заставляет предположить, что мы просто не видим экологических проблем, которые порождает новая система деятельности.
3. Каждый новый способ производства менее разрушителен, чем предыдущий. Охота разрушает природную среду в большей степени, чем земледелие. Земледелие разрушительнее промышленности.
Этот вывод принципиально важен для оценки вообще всей деятельности человека: грубо говоря, позади нас нет никакого «экологического рая», в который хотя бы теоретически можно вернуться.
В экологическом отношении мы движемся не от «лучшего» к «худшему», а от «худшего» к «лучшему». Этот тезис близок к выводам профессора Назаретяна с его «законом техно-гуманитарного баланса», согласно которому гуманизм и миролюбие общества исторически нарастают, а не уменьшаются, как часто принято полагать85.
Такое видение экологических и гуманитарных проблем позволяет быть осторожным оптимистом и отвергать катастрофические сценарии будущего.
4. Биосфера Земли уже давно не существует, как самостоятельная сущность. Многие ландшафты прямо или косвенно созданы человеком. Многие геологические, географические, энергетические и эволюционные процессы идут при его активном участии86.
85
Назаретян А.П. Антропология насилия и культура самооргани-зации. Очерки по эволюционно-исторической психологии. – М.: УРСС, 2007.
86
Буровский А.М. Антропоэкософия. Теория антропогеосферы. – М.: Высшая школа, 2005.