Радуйся, пока живой

— Что же делать, профессор? — спросил Сергей Петрович, смело нарушая субординацию.

— Что тут сделаешь? Коллега Чусовой предложил подержать ее в коме. Это, видимо, единственное решение. Из комы она безболезненно перейдет в смерть. Не самый худший вариант. Уверяю, голубчик, и себе и вам я пожелал бы такой легкой смерти.

— Ему-то зачем? — удивился Самуилов. — Наш майор собирается жить вечно. Он только девочек любит посылать на задание, ни с кем не советуясь.

— Она моя жена, — Литовцев видел, старый генерал и шизанутый профессор стоили друг друга и общались на одном языке, но ему-то, действительно, что делать? Распростертая меж софитов Лиза чутко спала с мечтательной улыбкой на устах, и он не был уверен, что она их не слышит. Не уверен он был и в том, что эти двое, да еще достойный их наперсник Чусовой не ведут какой-то игры, в которой, по их высочайшему мнению, он лишний.

— Да, да, я слышал об этом, — с неожиданным интересом отозвался на его слова Землекопов и взглянул пристально, видимо, допуская, что перед ним еще один зомби. Майор поразился, какие ясные, молодые, лучистые глаза у этого человека: ничего не скажешь, генерал Самуилов подбирал свою тайную гвардию поштучно и промахов не делал. — Сочувствую, искренне сочувствую… У меня тоже, верите ли, есть супруга, и она, представьте себе, занимается домашним хозяйством, сидит дома с детьми и внуками, варит варенье и не переодевается в иностранных корреспонденток… Извините, майор, это уж я сгоряча, по-стариковски.

— Я знаю о ней больше, чем вы, — упрямо пробурчал Сергей Петрович.

— И в это охотно верю.

Вмешался Самуилов.

— Что ты имеешь в виду, Сережа? Что ты знаешь?

— Они ее не сломали. Она их провела.

— Валентин Исаевич, такое может быть?

Землекопов насупился.

— Почему нет? Я уже упоминал об индивидуальной блокировке. Но это ничего не меняет. Ее личностный фон смят, превращен в хаос, там ничего не осталось, кроме первозданной радости бытия. Увы!

— Не надо так, доктор!

— А вы вроде готовы слюни пустить? Стыдно, голубчик! Война идет страшная, и мы на ней, возможно, последние работники. Однако еще раз прошу прощения. О вас я слышал много лестного, майор.

— Но ваши-то детки, надеюсь, здоровы?

— Вполне, — весело отозвался Землекопов. — Один наркоман, другой — дебил, молится на доллар. Устраивают такие сведения?

Чусовой, как ни странно, все время, пока они препирались, молчал, как воды в рот набрал, но тут вдруг вмешался:

— Знаете ли, Валентин Исаевич, я ведь согласен с молодым человеком.

Приметя третьего возможного зомби, Землекопов уже не удивился.

— В чем согласны, позвольте узнать?

— Лиза работала у нас некоторое время санитаркой. Не лодырничала, нет, но каждую свободную минутку проводила у Сережи. Выхаживала его, как сорок любящих сестер. Мы с ней, надо сказать, подружились. Беседовать с ней одно удовольствие — девочка остроумная, учтивая. Но я не об этом. Она ведь из элитных, из самых-самых… Школу прошла, особый тренинг, испытания… Вы все это знаете… Но что такое, в сущности, — элитный боец? В своем роде это тоже зомби, нацеленный на выполнение сверхсложных задач. Не совсем человек, иначе он просто не выживет. Так вот что я хочу сказать: в Лизе Корольковой сохранилось какое-то необыкновенное целомудрие, ни с чем подобным, простите, генерал, я никогда не сталкивался, общаясь с вашими сотрудниками. Все они — в первую очередь удальцы, чистильщики, свободные от внутренних моральных запретов, а уж потом… Но в ней сияла иной раз такая душевная чуткость, такая…

— К чему вы подводите? — не выдержал Землекопов. — К тому, что она устояла в одиночку против системы?

— Я не настаиваю, — смутился Чусовой, — но такое складывалось впечатление.

— Вероятно, она владела гипнотическим даром, только и всего. Тем более, элитников учат им пользоваться.

— А вот я, — снисходительно пробасил Самуилов, — готов поддержать уважаемого Захара Михайловича. Она мой сотрудник, ее выпестовали в нашем инкубаторе. Она способна устоять против системного воздействия, не знаю только, хорошо ли это. Я бы дорого дал, чтобы она выкарабкалась.

— Лиза выкарабкается, — вякнул Литовцев. Все, что он услышал, пролилось елеем на его израненную душу.

— Ты послал ее к Зенковичу, — оборвал генерал, — Теперь сам и расхлебывай.

— Расхлебаю, ничего, — обнадежил майор.

…К ночи Самуилов прислал охрану: тут у них с майором получилось редкое совпадение в мыслях, оба не сомневались, что за Лизой придут, чтобы поставить точку. Битую пешку всегда убирают с доски. Приехали трое добродушных, самоуверенных парней-собровцев. Двое остались дежурить на улице, один засел у входа на первом этаже. С каждым Сергей Петрович выкурил по сигарете, потолковал и убедился, что это такие ребята, с которыми в разведку идти — самое оно. Но также он понял, что для тех, кто придет за Лизой, эти боевики вообще не проблема, так, три камушка на дороге.

Для себя он оборудовал лежбище в конце коридора, навалив для блезиру тюки с бельем. Отсюда ему были видны дежурная сестра, склонившаяся за столом под лампой, и дверь в реанимацию, где спала Лиза. В принципе, мимо него никто не мог пройти незамеченным, разве что пробил бы дыру в потолке, но это лишний шум.

Он не спал и не бодрствовал, а пребывал в том состоянии напряженного внимания, в каком живет музыкант, внимающий тайной музыке, звучащей в нем самом. Лучший настрой для ожидания, не требующий особых затрат энергии, позволяющий на долгие часы безунывно, безмятежно раствориться в пространстве. Время превратилось в шелестящий покров, который баюкал, но не укачивал. Сергей Петрович слышал и голоса на улице, и звуки капающей воды в умывальнике, и перелистываемые медсестрой страницы книги, и все-таки почти прозевал незнакомца. То есть прозевал — неточно сказано. Он засек скользнувшую по коридору тень, но почему-то не сразу сообразил, что это именно тот, кого он ждет.

Человек шел свободно, не таясь, в белом халате, но босиком. С такой же непринужденностью двигается, вероятно, рысь по ночному лесу. Издали пришелец весело окликнул дежурную сестру: — Не спишь, Катерина? Как там наша больная?

По удивленному выражению лица девушки Сергей Петрович понял, что этого врача она видит впервые. Чужаку оставалось до ее столика несколько шагов, но проделать их он не успел. Майор не потревожил ни одного тюка с бельем, пока поднимался.

Упер ствол «Макарова» пришельцу между лопаток. Предупредил:

— Не дергайся, милок. Опустись-ка на коленки.

Тут же понял, что тот не послушается: по хищному, стремительному развороту плеч, по блеснувшему зрачку, — и не стал ждать, дернул крючок, взяв чуть повыше, к левому плечу.

«Врач» принял пульку, как комариный укол, и четким выбросом ноги, с левого упора сбил тяжелого майора с ног, отбросил далеко к стене. На матерого рукопашника нарвался Сергей Петрович, давно таких не встречал: хорошо, хоть пистолет не выронил.

— Зачем буянишь? — укорил. — Давай потолкуем.

Но пришелец с перекошенным в ярости, явно азиатским лицом уже летел на него в затяжном прыжке, и вторую пулю майор послал в правое бедро, чтобы замедлить полет. Больше ничего не успел: пистолет выпорхнул из руки, как птичка, и он получил такой силы удар в грудь, что задохнулся. Одновременно с обидой почувствовал, как недавно затянувшиеся швы опять разошлись.

— Прямо хулиган какой-то, — упрекнул налетчика. — Сейчас подохнешь, а вон как распетушился.

Однако пришелец не собирался подыхать, хоть от диковинных прыжков и свинцовых блямб немного утомился. Присел отдохнуть рядом с майором.

— Каратист, — уважительно заметил Сергей Петрович. — Я вашего брата одной левой ломаю.

— Меня не сломаешь, — уверил незнакомец, сипло, с хрипом дыша.

Тем временем медсестра, перестав визжать, лихорадочно нажимала какие-то кнопки на пульте. Вскоре снизу поднялся собровец, слава Богу, живой и здоровый.

— Надо же! — удивился. — Где это он просочился?