Страница 49 из 105
Гейб повернулся, готовясь дать отпор, но в ту же секунду Эдди, почти не размахиваясь — а потому вдвойне неожиданно — ударил его в лицо. Он упал на нагретый солнцем асфальт. Книга вылетела из рук, очки тоже оказались на земле, совсем рядом с лицом. Скошенный вперед каблук ковбойских сапог раздавил хрустнувшие линзы и, должно быть, для верности, покрутился на них, растирая в мелкое матовое крошево. В это же время Уэлч и толстяк Ренди добросовестно, с придыханием, били Гейба ногами, особенно стараясь попасть в живот. Томас же Ленсуорд, гогоча, с икающими всхлипами, вырывал страницы из “Теории шахматной игры” и подбрасывал их вверх. Они, как подраненные птицы, кружась и качаясь, падали на проезжую часть, и подхватываемые ленивым ветерком, шелестя, уплывали по Ромеро-стрит.
В тот раз его все же спас мороженщик и подоспевший полицейский. Честно говоря, если бы не они, Гейбу пришлось бы очень туго, и неизвестно, чем бы закончилось обвинение.
Патрульный Чак Несбит помог ему подняться, а стоящий рядом грек, запыхавшийся и потный — шутка ли, пробежал почти квартал — сказал громко, с невероятнейшим греческим акцентом:
— Не надо плакать, — Гейб-то, собственно, и не плакал, но мороженщик, видимо, считал, что если бьют, то обязательно и плачут. — Вырастешь большой и накачаешь мускулы, сам будешь их лупить, — он покрутил в воздухе крепкими, большими, поросшими седым волосом кулаками. — Бум! Тогда они будут плакать, а?
Гейб ничего не ответил, но про себя решил, что станет делать гимнастику, но бить — никогда. Никогда и никто не сможет сказать, что он, Гейб, кого ударил. Особенно слабого.
Потом, с возрастом, приходило понимание простого факта: жизнь неоднозначна. Бывают случаи, когда нельзя не бить. Как сейчас.
Огонь почти погас. Темная горка пепла мерцала рыжими искрами. Они двигались и, если не вглядываться внимательно, создавалось ощущение, что черное пятно костровища — это ночной город с мчащимися по нему автомобилями и огнями реклам. Гейб закрыл глаза, слушая неспокойное дыхание Джесси, отвлекаяь от мыслей о прошлом, настраиваясь на сон.
Уже погружаясь в забытье, он услышал где-то неподалеку рокот вертолетных винтов, но проснуться не смог — не осталось сил. А может, это и было начало сна...
...Квейлан проснулся. Пламя в камине еще плясало, но лениво, нехотя. От него по потолку и стенам плавали размытые желтоватые пятна, однако ощущения уюта все равно не возникало и, более того, дом казался ему даже неприятным. Ветер тонко стонал в щелях дверной створки, едва прикрывающей проем. В комнате было холодно. Камин не мог обогреть ее из-за выбитой двери.
Квейлан продолжал лежать, не шевелясь. Он вообще привык спать так, лежа на спине, абсолютно неподвижно, чутко, как зверь, прислушиваясь даже во сне.
Он слышал, как сопел Тревис, как перевернулся с боку на бок Кеннет, как Телмар бормотал что-то неразборчиво, но довольно громко, и как глубоко и спокойно дышала под боком Кристель. Не слышал лишь Такера. Тот либо спал, не дыша, либо умер, либо не спал вообще. Скорее всего, третье. Не спал и наверняка готовился дать деру, как только все уснут достаточно крепко.
«Ну уж нет, Такер, — сказал он про себя. — Даже и не думай».
Нащупав под ладонью рукоять пистолета — в гостинице, в квартире или где-то еще «пустынный орел» лежал бы под подушкой, здесь же — возле бедра — Квейлан сжал ее и сдвинул предохранитель. Собственно, он не хотел убивать Такера. Тот даже ему нравился, но личное не должно мешать делу, и если спасатель попробовал бы вырваться, то получил бы пулю в плечо. А при второй попытке — в голову. Стрелять Квейлан умел очень хорошо. Профессионально. В темноте, на звук — девяносто семь из ста. А вообще-то, жаль, конечно. Такер мог бы стать хорошим партнером, это он понял сразу. Даже больше — отличным. В нем чувствовался стержень, которого не было ни в Кеннете, ни в Телмаре, ни в Тревисе. В Кристель был, но слишком уж твердый. Она надежна, исполнительна, у нее железные нервы и воля, однако пугает чем-то. Пугает, да еще как. Кошка. Никогда нельзя понять, что у этой девчонки на уме. Ей бы в покер играть.
Квейлан шумно вздохнул, нарочно, давая понять, что не спит. Нет, ему определенно не хотелось стрелять. Жаль, что Такер не на их стороне. Жаль. И не будет, что тоже понятно.
Надо отвлечься, решил он. Например, подумать о том, как обезопасить себя от Тревиса. У него что-то дурное на уме, слепой увидит. Скорее всего, намеревается перестрелять всех, как только найдет деньги. Дурак. Не понимает, что ему не выбраться в одиночку. Наверняка администрация «Эр Трак» уже предпринимает какие-то меры по розыску самолета, как и Министерство Финансов, а значит, максимум к утру в предполагаемый район катастрофы будут стянуты силы полиции и, как минимум, УНБ. Соответственно, вертолеты, машины, поисковые группы в горах. Господи, сколько народу, сколько народу. Все дороги перекроют, на тропах, вероятнее всего, расставят посты, лишив их возможности сделать даже шаг без того, чтобы не быть обнаруженными. Хотя... ночью полиции не удастся найти обломки «боинга», да и невдомек этим ребятам, что чемоданы пока валяются в снегу. Федералы решат, что мы движемся на запад, стараясь побыстрее покинуть место катастрофы. По логике это вполне оправданно. Основные силы полиции попытаются контролировать одновременно три направления — Монтроз, Дуранго и Кортез. Плюс к этому им придется перекрыть дороги на Крид — а их только основных четыре, да побочных до черта — а также проводить поисковые мероприятия, по крайней мере, на участке в сотню квадратных километров. Уйма народу. Значит, пока они поймут, что похитители до сих пор в горах, пройдет часов пять-шесть, да собрать всех поисковиков — еще часа полтора-два. Оцепить участок... м-м-м... ну, скажем, в двадцать километров — полтора-два часа. Далее кольцо начнет сжиматься — часа три. Итого: часов двенадцать у них в запасе. Максимум к четырем вечера они должны убраться отсюда. И только по воздуху. Придется захватить вертолет. Разумеется, полицейский патруль будет и на станции, и это риск, и риск большой, но иного пути все равно нет.
Ну, ладно. Однако приятно осознавать, что в твоих силах заварить такую кашу. И такое количество людей стягивают тоже из-за тебя — даже деньги для них встанут на один уровень с его именем — и газеты выйдут завтра с огромными красно-кричащими заголовками: «Бывший разведчик ЦРУ похищает сто миллионов долларов!» А газетки будут, будут. Репортеры — народ пронырливый. И «Эр Трак» раскопают, и какую-нибудь из старых фотографий подберут, благо, их в избытке в любом архиве. Далеко даже ходить не придется. Библиотека Конгресса США с ее многолетними подшивками газет — ярчайший тому пример.
Он потянулся —-оставив пистолет, но не сводя глаз с темного пятна — фигуры Такера — зевнул и натянул одеяло повыше, до подбородка.
Собственно, пока серьезного повода для волнений и не было. Небольшое отступление от плана, не более. Если только не помешает дурак Тревис — это можно пресечь — или Уокер. М-да, Уокер. Вот небольшая проблема. Как заусенец на пальце. Пустяк, а больно. А то, что Уокер жив, Квейлан знал наверняка.
— Такер, — позвал он тихо, с удовлетворением отмстив, что и сап Кеннета, и бормотание Телмара моментально смолкли. — Такер! — он знал, что спасатель слышит его. — Как ты думаешь, Такер, кому принадлежали вторые следы и где сейчас Уокер, а?
Хел не ответил, хотя и знал ответ, по крайней мере, на первый вопрос.
Квейлан молча улыбнулся каким-то своим мыслям, закрыл глаза и уже через мгновение спал. Беззвучно и настороженно, готовый в любую секунду вскочить и стрелять, стрелять...
Как, впрочем, и всегда...
...Райт не представлял, как эти парни будут высаживаться, ночью, когда земля являет собой лишь некое размытое пятно. Да к тому же еще и не просто земля, а горы.
Никто не посмел бы обвинить его в трусости, однако при одной только мысли о подобном спуске он чувствовал дрожь и холодок в животе.