Тайна переписки

Трескин заговорил, сам не понимая, куда же вывезут его лихорадочные оправдания:

— Люд, ты не верь! Не верь ничему! Я же не знал, как оно выйдет, не знал! Он в офис ко мне залез, хотел ограбить, его милиция ищет! Просто он вор, воришка мелкий, понимаешь? Как ему верить?

Вряд ли имелась нужда добивать Люду, едва ли оставалась неиспользованная возможность ударить — кажется, и Трескин это понял — смолк. Внезапным движением Люда закусила руку и склонилась, совершенно спрятав лицо, послышалось приглушенное мычание. Трескин потерянно глянул на Сашу, Саша ответил беспомощным взглядом, в безмолвном обмене репликами можно было уловить обоюдный вопрос: что делать?

— Люд! Люд! Да послушай, ну что тебе сказать, что? — беспокойно заговорил Трескин. — Хочешь?.. Что ты хочешь? — он вскочил и бросился перед ней на колени, потянулся обнять ноги, но прижать к себе по-настоящему не решился. — Хочешь в Италию поедем? Все брошу, хрен с ними, с деньгами — на месяц! Лазурный берег, а? Канарские острова, хочешь? К чертям собачьим всю эту жизнь — поедем! Только скажи, только скажи, что хочешь! — Трескин пытался заглянуть в лицо, она закрылась. Несмело, с поразительной неуверенностью взялся развести локти — не выходило. — Только скажи, что за трудность сказать? Скажи… Хоть что-нибудь. Все сделаю, скажи! Хочешь машину тебе куплю? Тебе машину. Маленькую. Или большую? Большую? Маленькую? Маленькую. Красненькую или синенькую? Совсем маленькую, почти игрушечную, но с моторчиком, хочешь? Моторчик: др-р-р! — Трескин, оставив Людины колени, затрясся, совершенно по-детски изображая собой маленький, но ладно работающий моторчик маленькой красной машины, которая будет у Люды. Он трясся, он тарахтел губами, даже пытался радоваться — за Люду и вместо нее. Люда не радовалась и не смотрела. Трескин опустил руки. И оглянулся на Сашу с неосознанным призывом о помощи.

Саша остался безучастен. Люда глубоко вздохнула, разгибаясь, лицо ее выражало онемелую подавленность. Сказал что-то Трескин, она поднялась.

— Но я люблю тебя! Ведь я же люблю тебя, — в голос закричал Трескин и вскочил.

Она посмотрела с удивлением. Удивило ее, почему он кричит, почему так громко. Несколько мгновений с глухим недоумением смотрела Люда на Трескина, но, видно, загадку эту не разрешила и направилась к двери.

— Нет, ты не уйдешь так, нет! — сказал Трескин с неожиданно прорезавшейся враждебностью — столько напора было в голосе, что страстная мольба его походила на враждебность.

Но Люда кинула взгляд, и Трескин заговорил иначе, зазвучали просительные нотки:

— Ну куда ты сейчас? — зачастил он, устремляясь за Людой. — Ночью? Куда? Я подвезу, подожди только!

Саша выскочил из номера вслед за Трескиным, они не отставали от Люды и в коридоре гостиницы.

— Ведь ночь, — уговаривал Трескин, — что за блажь? Я прошу тебя, зачем?

Она вызвала лифт и с глубочайшей сосредоточенностью следила, как смещается по табло сигнальное пятнышко. Трескин не переставал однообразно-часто говорить, Саша угрюмо молчал. Казалось, Люда ушла в созерцание пятнышка, которое неспешно скользило по табло, все душевные силы отдавала этому занятию, ничто иное, казалось, не занимало ее, как вдруг без явного повода (Трескин замолчал, и уже подходил лифт) она сорвалась с места и бросилась к лестнице. Мгновение задержавшись, устремились за ней Трескин и Саша, жестоко столкнулись у двери, что вела на лестничную площадку, и вместе продрались через проем.

— Люда, постой! Постой, Люда! — закричал Трескин, бросаясь вниз. Летел, перескакивая ступеньки, Саша.

— Задержите ее, остановите! — истошно закричал Трескин куда-то вниз, и Саша, прежде чем успел сообразить, кому Трескин кричит, увидел Люду в объятиях милиционера. Люда молча билась, пытаясь вырваться.

— Не смейте ее держать! Отпустите! — завопил Саша.

— Держите! — кричал Трескин.

Толкаясь после короткой заминки, они снова ринулись вниз. Саша оказался проворней, в два прыжка достиг площадки и схватил Люду поперек туловища, чтобы потянуть на себя; милиционер девушку выпустил и непонятно как оказался на полу — грохнулся задом о стену. Но и Саша не устоял, от мощного тычка в спину клюнул носом и при этом подмял Люду, она упала под ним без звука. Саша вскочил, ожидая встретить Трескина, но обнаружил перед собой верзилу в свитере. Рожа перекошена, Валерка метил в грудь, стоя на две ступеньки ниже, и — саданул со всхлипом. Удар ощутил Саша от горла до живота, задохнувшись, присел, верзила со звериным воем схватился за руку. На Сашины плечи, не давая встать, навалились двое милиционеров.

— Держите, — кричал Трескин. — Держите этого — взломщик!

Щелкнули на запястьях наручники, и капитан, откинув полу куртки, вытащил подвешенный в петле ломик.

— Ого! — выдохнул капитан.

Саша сидел на полу, скованный наручниками и ошалело оглядывался. Полпролета ниже с душераздирающим воем корчился верзила — разбитая в кровь кисть душила его болью. Он перебил кулак о четырехгранный ломик под Сашиной курткой. Трескин обхватил и держал Люду, она не пыталась вырваться, но, прогнувшись в поясе, от него отстранялась.

— Дамочка тоже причастна? — спросил лейтенант сбитым от возбуждения голосом.

— Да! Да! — выпалил Трескин. — Причастна! Я ее люблю!

36

Саша потерял Люду по дороге в контору — его увели, а Люда осталась с Трескиным. Позднее, когда капитан записывал Сашины показания, в соседней комнате послышался ее голос, но увидеть уже не пришлось. А потом и голос пропал — совсем. Допрашивали Жору, не совсем еще очухавшуюся Нинку, водили Сашу по гостиничному номеру и по конторе. Он показывал, как вошел, где стоял, за что держался. Снимали отпечатки пальцев с дверных ручек и с сейфа. Капитан рисовал план офиса, и предъявили Саше железную лестницу. с веревочным охвостьем, которую он признал за свою.

Безрадостная канитель эта растянулась часа на полтора, уже засветло его доставили в райотдел милиции, нарочно для него отомкнули железную дверь с квадратным окошком в ней и впустили.

Место, куда попал Саша, называлось почему-то «аквариум». Однако стены здесь были не голубые, как можно было бы ожидать в случае, если бы кто-нибудь озаботился придать правдоподобие метафоре, а коричневые, закрашенные масляной краской в рост человека. Деревянные лавки, намертво привинченные к полу, два решетчатых окна без шпингалетов и ручек на рамах. В «аквариуме» обитали несколько взрослых мужиков и подросток.

— Доброе утро, — сказал Саша, постояв у порога.

— Курить есть? — возразил мужик, отмеченный свежеподсохшей ссадиной на скуле; по характерным ее особенностям — словно бы теркой содранная кожа — мало-мальски знакомый с жизнью наблюдатель признал бы симптомы «асфальтовой болезни», которая проявляет себя при резких столкновениях с тротуаром. О том же говорили затасканные, в песке штаны и куртка. — Курить есть? — переспросил мужик, недовольный, похоже, Сашей.

— Нет, нету. Я не курю, — сказал он.

— А на хрен ты тогда здесь нужен?

Следовало признать, что на столь непосредственный, прямодушный вопрос удовлетворительного ответа у Саши нет. По сути дела, нет никакого.

В одиннадцать часов утра за Сашей пришел следователь. Это был не тот человек, что допрашивал его в конторе «Марты», другой и в штатском. Досужий следователь повел допрос обстоятельно, беспрестанно возвращаясь ко множеству разных пустяков, которые, на Сашин взгляд, к делу не относились, тогда как главное оставалось не проясненным. Если имелся какой-нибудь значимый результат от нового допроса, то заключался он в том, что Саша наконец уяснил, в чем его обвиняют. До сих пор он полагал, что преступление его состоит в незаконном проникновении в гостиницу. То есть Саша подозревал, что такой статьи в уголовном кодексе, может, и нет, однако же невозможно было противостоять очевидности: когда надели на тебя наручники и столько бумаги исписали, то должно быть и преступление — какое-нибудь. В этом пункте не расходился с ним и следователь. Сашино преступление состояло в попытке кражи, переходящей в попытку грабежа, которая (попытка) не была завершена по независящим от преступника (Саши) обстоятельствам. В письменном заявлении Трескин указывал, что Александр Красильников неоднократно угрожал ему «взять свое» и потому в конце концов решился ограбить контору, чтобы таким образом, явочным порядком разрешить денежные разногласия.