Страница 75 из 108
Через дом идти не стоило, потому что как знать — может, помимо тех, в прихожей, ещё какие-нибудь страждущие в нём шарятся. А травохранилище было ближе всего.
И помчались мы по саду, словно злые собаки за нами гнались. Наши же псы, Покусай и Погрызай, не подавали голоса, и подумалось мне, что, может, приглядские их на всякий случай стрельнули. Жалко сделалось, да не время для жалости.
В травохранилище отодвинул я стоявшие в дальнем углу ящики, и обнаружилась под ними медная крышка люка. Попробовал я поднять — но едва лишь на палец поднял, слишком тяжела оказалась.
— Пусти, — отодвинул меня господин и, поднатужившись, откинул крышку. За ней открылся чёрный холодный провал, откуда пахнуло мокрой землёй и какими-то червяками.
Я прыгнул первым, и, падая, испугался, не переломаю ли ноги? Но тут оказалось не слишком высоко, не более двух моих ростов. Так что шмякнулся я на земляной пол и проворно откатился в сторонку. Вовремя: сверху обрушился господин. Ему, кстати, хватило ума закрыть за собой люк. Понятно, всё равно обнаружат, но вовсе не сразу. Сперва дом будут обшаривать.
Меж тем господин защёлкал кресалом, и вскоре в его руках затеплилась свеча.
— Я смотрю, хорошо вы тут всё обустроили, господин мой, — улыбнулся я. — Свечи где надо сложили, огниво. Чуяли, что когда-нибудь бежать придётся?
— Не чуял, а предполагал такую возможность, — наставительно сказал господин. — Причём даже не по той причине, о которой ты думаешь. Сам посуди — в наши дни ремесло лекаря, пользующего, в том числе, и новых вельмож, весьма опасно. Кто-то кого-то отравит, к примеру, а свалят на меня. Или настоятельно попросят ускорить чью-то кончину. Между прочим, может быть, и вот это сегодняшнее вторжение объясняется чем-то подобным.
— Давайте будем думать и гадать после, — предложил я. — Сейчас надо уходить побыстрее, пока ворота городские не закрылись. Ладно бы ход ваш вёл за стену, так ведь всего лишь в овраг выходит.
— Можно подумать, нам есть куда идти за городской стеной, — хмыкнул он.
— Есть, гоподин мой, — обнадёжил я. — Но об этом потом. Сейчас давайте-ка поскорее.
И мы пошли так скоро, как это можно в подземном ходе. Бегом-то не побежишь — и потолок местами снижается так, что приходится пробираться в три погибели, и корни деревьев с него свисают, и изгибается он. А главное — свечку боялись загасить, Фонарь бы сюда, со стеклянной крышкой, но вот фонарём господин не озаботился, да и я тоже.
Казалось мне, будто идём мы целую вечность, будто наверху уже стемнело — а меж тем вылезли из узкой дыры всего-то, пожалуй, в пятистах шагах от забора. Почти в самую глубину оврага, где уже вылезла молодая крапива и покрылись серёжками ветви ивы. Солнце уже клонилось к западу, но стояло ещё довольно высоко.
А на дне оврага шумел ручей. Летом и осенью это была тонюсенькая струйка, сейчас же глубина оказалась выше колена, и я лишний раз похвалил себя, что устроил свой схрон не в самом низу, а ближе к середине склона.
— Вот, господин мой, — весело сказал я, — переоблачайтесь. Вот хотя бы в это. Такое землепашцы носят, но добротное, не думайте.
— Ты что же, — поразился он, — заранее припас?
— А тот как же, — я облизнул губы, — если уж вы предполагали, что бежать придётся, то мне тем более грех не предусмотреть. Так что и одёжу я заранее вам подобрал, по росту и размеру, и деньжат немного, и припасы вот… селяне же ежели в город идут, обязательно с собой припас возьмут. Давайте, одевайтесь, а прежнюю одёжу в дыру запихаем. Вряд ли она когда вам пригодится, но к чему её просто наземь кидать?
Переоделся и я, в такое же мужицкое. Из прочих же вещей, мужикам несвойственных, только штучку оставил — слишком жалко было бы с ней расстаться, да и как знать, вдруг ещё выручит? Но слишком уж нагружаться не стал. Путь предполагался не столь уж длинный, может, два дня, может, три.
— Ты можешь хоть сказать, куда мы в таком виде отсюда пойдём? — вяло поинтересовался господин. Похоже, все эти свежие события изрядно стукнули ему по мозгам, и сейчас он пребывал в растерянности. Редко я таким его видел. Точнее сказать, всего единожды — когда стоял он в лесном своём доме, привязанный к кольцу для факела.
— Скажу, господин мой, — кивнул я. — Только не сейчас. За стену выйдем, там уж. И вот ещё что… Для селянина лицо у вас больно уж чистое. Погодите минутку…
Набрал я грязи и стал опешившему от такой наглости господину в щёки втирать. Не абы как, ясен пень, а с умом. Чтобы при свете вечернего солнца казалось лицо тёмным от загара и пыли. Вот что бороды нет, это худо, не догадался я накладную припасти. Впрочем, бывает, что и селяне бреются, когда до деревни доходит городская мода.
По оврагу мы прошли ещё пару тысяч шагов, и только после этого рискнул я выбраться. Чьими-то голыми ещё огородами, крадучись, вылезли мы на Заполынный проулок, оттуда на Первую Гончарную, а там уж и до северных ворот недалеко.
Спрашиваете, братья, почему я не воспользовался той лазейкой вблизи восточных ворот? Той, которой осенью за стену проник? А вы давно ту лазейку видали? Узенькая нора, я, может, и пролез бы, а уж господин Алаглани точно бы застрял. И это уже о том не говоря, что пришлось бы через полгорода идти, по людным улицам. Так что, ничего не поделаешь, пошли мы как все обычные люди, к северным воротам.
Боялся я, конечно, что остановит нас стража. Хотя и понимал: вряд ли весть о случившемся в доме успела сюда добраться? Это ж приглядские должны своему начальству доложить, а их начальство с полковником Гаинахизи-тмау связаться, командующему городской стражей, а уж полковник через посыльных своих должен на стену указания дать… Но что, если ещё до вторжения в аптекарский дом такое указание было заблаговременно дано? Задерживать любого, кто хоть как-то смахивает на главного городского аптекаря…
Но милостив Творец, обошлось. Единственное, что заинтересовало в нас толстого стражника — это медный пятак, который мы, знающие порядок селяне, почтительно опустили в подставленную ладонь.
И очутились на свободе. Ну, если пространство за городской стеной и впрямь можно счесть свободой.
Хотя, если просто погулять выйти, то приятные места. Уже повсюду вылезла трава, желтеют и краснеют в ней мелкие цветы, некоторые, самые торопливые деревца уже покрылись листвой, а другие с расстояния кажутся закутанными в серо-жёлто-зелёные облака. Птицы песнями разливаются, свистят, чирикают, щёлкают. Воздух тёплый, ароматами весенних трав наполненный, небо ясное, лишь у восточного края гряда облаков. Слева солнце не спеша сползает к далёкой чёрной кромке леса, а справа вылезла на небосвод Хоар-луна — большая, рыжая, прямо как наш украденный кот.
При мысли о коте перестал я любоваться весенними красотами и задумался о более важных вещах.
— Вот что, господин мой, надо нам сейчас условиться, чтобы никому наши речи подозрительными не показались. Странно, коли мужика-землепашца господином кличут. И уж тем более ваше имя называть не след. И потому будете вы… ну хотя бы Арихилай, самое мужицкое имя. А я, так уж и быть, Гиларом останусь, нас, Гиларов таких, что грязи.
— Что ж, — кивнул господин, — это разумно. И ты тонко намекнул сейчас на печальное прошлое. Впрочем, ладно, от прошлого всё равно убежать нельзя, как нельзя убежать от тени. Скажи лучше, куда мы направляемся? Или ты предполагаешь месяцами скитаться по дорогам, пробавляясь милостынькой и мелкими кражами? Или в шайку к Дыне пойдём?
— Зачем к Дыне? — махнул я рукой. — Не надо к Дыне! Пойдём туда, где гораздо ближе и гораздо безопаснее. К людям, которые нас защитят. Пару дней пути, может, три, не более. А вот куда, уж прости, Арихилай, пока не скажу. Не потому что не доверяю — а просто запрещено мне место выдавать. Придём — сам увидишь.
Господин Алаглани помолчал. Пожевал губами, подумал, поправил сбившуюся на бок широкополую селянскую шляпу.
— Что ж, Гилар, будь по-твоему. Сейчас мне всё равно деваться некуда, а те, кто мог бы мне помочь — ну ты понимаешь, о ком я — слишком далеко. Да и возможности у них тоже весьма ограничены. Поэтому веди, как знаешь. Приходится тебе довериться, хотя и ничего я, по сути, о тебе не знаю.