Страница 33 из 41
Стоит сказать, что это – первое масштабное и на редкость удачное мероприятие Шанина и Заславской. Сейчас многие их ученики – ведущие специалисты в области социологии в России.
А Сорос заинтересовался Шаниным. И не случайно. Он «загонял» в Россию миллионы долларов, а результата не видел, здесь же – результат налицо. Они встретились, понравились друг другу – было в них что-то общее! И на каком-то этапе по просьбе Сороса Шанин присоединился к Исполнительному комитету его фонда.
В Англию, особенно первое время, он буквально срывался, сбегая точно с поля боя. От тупости чиновников самого высокого ранга, от нежелания что-то решать, от глубочайшего невежества, от обшей расхлябанности и расслабленности, что для него совершенно непереносимо. Злясь, нервничая, ругаясь, он бросал: «Надоела хованщина!». И улетал.
Слава Богу, было куда – к семье, к нормальной жизни, к науке. К газонам.
Ясное дело, кто ж это выдержит? Мы, привычные, и то иной раз мысль улететь нет-нет да и заглянет. Но … вот беда, если улетит насовсем! Проходила неделя-другая, и в телефоне снова раздавался его энергичный голос:
– Откуда?
– С Харитоньевского…
Это фонд Сороса. Значит, вернулся – вздох облегчения.
Упомянув Сороса, как не удивиться уже в какой раз редкой живучести российской привычки кусать руку дающего! Как только не поносят у нас Сороса! И мозги русские крадет, и, естественно, за счет России живет. Откуда в нас это? Что за пагубная страсть превращать все хорошее – и дела, и намерения – в зловонную кучу?
Скажем для справки (хотя все равно тайный смысл найдут), что только на российское образование Сорос передал в руки наших ученых десятки миллионов долларов. За те работы, которые они не смогли бы сделать ввиду распада российской науки, за те работы, которые они благодаря этим деньгам сделали, почти буквально физически выжили, а работы, естественно, остались в России.
Шанин был одним из тех, кто искал еще оставшуюся научную мысль в разных, самых дальних регионах, искал тех, кто подался в сторожа, дворники, продавцы, кто кое-как сводил концы с концами, биологов, физиков, историков – всех ученых мужей, кто, быть может, уже потерял надежду.
Кстати, скажем, эти миллионы долларов были переданы Соросом на программу (первую в России) поддержки российского образования, программу, которая была написана на колене Шаниным во время переговоров с перестроечными министерскими чиновниками. Он написал и договор о трансформации гуманитарного образования и дал им всем подписать. И они подписали. После этого и началась работа, растянувшаяся на годы, так вовремя возникшая и многих спасшая.
Первые наши разговоры были о главном мифе нынешней истории. Его речи поначалу казались странными. Я не была готова услышать их и согласиться.
– Я думаю, – говорил Шанин, – что каждый период мировой истории имеет свой главный миф. Миф, в котором мы живем, идет из XIX века. Это – идея линейного прогресса.
Люди XIX века, его создатели, словно ощущали само движение к вершинам прогресса и в нем видели смысл, красоту и цель. А также богатство и справедливость. В их представлениях все общества проходят один и тот же путь от многих разновидностей общественного устройства к единому – одинаковому и рациональному. Это – первая часть мифа. И вторая. Демиургом развития объявлялась «материальная база». Именно она диктует решения. Остальное – надстройка. И так думали не только социалисты и марксисты, но и вся научная общественность. Не утописты создали миф, а ученые, вот в чем коварство этого парадокса!
Потому что формирует наше отношение к материальному миру мышление. Оно первично. Оно изменяет наши требования, и лишь тогда начинает меняться материальный мир.
А если осмысления этого нет? – думаю я. Ведь примеров хоть отбавляй. Заведенный порядок меняется силой или пряником. Беда в том, что такими методами осмысления не достичь!
– Согласно этому мифу, возникла и своя этика, своя мораль, совсем особая, при которой развитие – хорошо, а не развитие – плохо. А если так, можно без всяких угрызений совести, наоборот , с чувством выполненного долга наступить ботинком на лицо части мира. Во имя прогресса. Во имя счастливого будущего.
Тут уже слышится что-то знакомое. Чего только не совершалось во имя него! Кажется, нет такого преступления…
– То, что в Советском Союзе называлось марксизмом, – доносится до меня, – было на самом деле перевернутой формулой прогрессизма. Поэтому сегодня западное прогрессистское мышление усвоено вами так быстро и органично Но если люди думают, что на Западе все в порядке, потому что магазины полны товарами, они сильно заблуждаются. У нас все капитально не в порядке.
Поразительно! Так говорил Шанин за десять с лишним лет до 11 сентября 2001 года, когда все и прежде всего вся Америка сильно заблуждались. В чем дело? В чем капитальный непорядок?
Может быть, в идее линейного прогресса, овладевшей «прогрессивным» человечеством? Но какой другой можно заменить эту идею? Такую привлекательную и, кажется, естественную? Ведь идея нравственная, четко сформулированная в Нагорной проповеди, по-настоящему не воспринята даже христианами. И словно услышав мои мысли, он отвечает:
– Если идея прогресса так гипнотизирует людей, надо думать о других возможностях.
Мир не идет от неограниченного количества разнообразия к единому монолиту. Он идет от одного разнообразия к другому. Многосложность мира не уменьшается, не исчезает. Хорошо бы это понять политикам и учитывать в поисках других возможностей. На основе нового опыта становится лучше понятна вся глубина мысли, высказанной А. Эйнштейном в начале 50-х годов: «Сущность кризиса нашего времени я связываю с отношением отдельного человека к обществу в целом. Человек лучше, чем когда-либо, понимает свою зависимость от общества. Однако он воспринимает эту зависимость не позитивно, не как органическую связь, с точки зрения своей защищенности, но, скорее, как угрозу своим естественным правам или даже экономическому существованию. Вот та позиция, с которой должно начаться возрождение».
Я вернулась к старым разговорам только потому, что сегодня они мне кажутся более злободневными, чем десять лет назад.
Я выхожу из Московской высшей школы социальных и экономических наук. Она работает уже шесть с лишним лет. Я хорошо помню, как она задумывалась Шаниным, как он снова и снова искал спонсоров, создавая уникальную библиотеку, находил соратников, подбирал сотрудников и работал, работал, не покладая рук. Теперь она существует, а он -* ее бессменный ректор.
В ее создании приняли участие все те, кто знал его, кто работал с ним, то есть ведущие университеты Великобритании, Манчестерский университет, Политехнический университет (Англия, Кембридж), Оксфордский университет, Университетский колледж Лондонского университета, Центрально-Европейс кий университет (Будапешт). Все те прекрасные места, где он был своим, и если, загоревшись идеей, приезжал туда и рассказывал друзьям, они поддерживали его, верили: добьется, сделает. А «сделать» нужно было ни много ни мало образовательную модель, основанную на органичном сочетании международных стандартов высшей школы и лучших традиций академического российского образования. Нужно было создать школу, которая готовила бы ученых гуманитариев новой формации, а в будущем явилась бы базой нового преподавательского корпуса страны.
На конкурсной основе в 1994-1995 годах были отобраны будущие преподаватели, до начала работы все прошли длительные стажировки в крупнейших британских университетах (16 преподавателей – от 3 до 12 месяцев), переподготовку прошли все старшие администраторы школы и работники библиотеки.
Тут без нескольких слов о библиотеке не обойтись. Ибо созданная по лучшим образцам мировых университетских библиотек, она – особая любовь и гордость Шанина. Он начал не с создания классов, а с создания библиотеки и главным советником пригласил человека, известного в мире по библиотечному делу. Он уже «поставил» библиотеки в других странах. И воодушевился, и взялся за работу, причем почти бесплатно. Сегодня эта библиотека – одна из лучших в Москве и в России. Именно с ее открытия осенью 1995 года начинается история Московской школы, которая возникла стараниями Шанина… Уже седьмой год школа дает два диплома: российский государственный и диплом магистра Манчестерского университета, Университета Роберта Гордона (Абердин) или Кингстонского университета (Великобритания) в зависимости от факультета.