Стреляй первым

— И, вправду, можешь, — равнодушно сказал бородатый и пошел к своему столу.

— Погоди-ка, — Иван быстро хлебнул пива, поставил банку на стол и взял баночное кольцо изо рта в руку, зажав его между самыми кончиками пальцев. — Каким-то странным пивом вас тут поят, ребята… Посмотри сюда…

Бородатый нехотя развернулся, подошел к Ивану и склонился над банкой.

— Ну чего тут у тебя?..

Иван не ответил ему. Металлическим кольцом пивной банки, зажатой в пальцах, он полоснул бородатого по лицу, стараясь попасть в глаза. Смог он это сделать или нет — разглядывать окровавленную рожу бородатого не было времени.

Парень истошно завопил и закрыл лицо руками, его приятель вскочил из-за стола и крикнул:

— Эй? Что там…

Иван выхватил левой рукой у бородатого из-за пояса пистолет и выстрелил во второго охранника. Три пальца плохо управлялись с оружием, поэтому Иван попал только со второго раза, а потом прекратил страдания бородатого выстрелом в голову.

Следующим выстрелом Иван перебил веревку, удерживавшую его правую руку, а затем распутал путы на ногах. Соскочив на пол со стола, он чуть не вскрикнул от одновременной жестокой боли в груди и в ногах. Иван понял, что задача выбраться отсюда потребует немного больших усилий, чем он предполагал раньше.

Он забрал пистолет и у второго охранника, потом допил банку пива и осмотрелся в подвале. Маленький очкарик широко и беззвучно разевал рот, будто рыба, выброшенная на берег. Иван не мог не помочь товарищу по несчастью: он развязал на очкарике веревки, но тот был не в состоянии подняться со стула. Хлопки по щекам и вылитая на голову банка пива постепенно привели маленького человечка в чувство. Он открыл глаза и сидел, вяло опустив голову на грудь.

— У меня нет времени дальше тобой заниматься, — сказал ему Иван. — Сейчас я открою дверь, и ты можешь выбраться отсюда вслед за мной. Если хочешь, конечно.

Очкарик посмотрел на пистолет в руке Ивана и улыбнулся разбитыми губами.

— Когда вылезешь отсюда, — произнес он тихо и невнятно, — не трогай медика, Гришу и местного пахана… Я сам ими займусь…

— Обещать ничего не могу, — обернулся Иван. — Мало ли кто попадется под горячую руку. Тем более я не знаю твоего Гришу в лицо. Сам вылезай и разбирайся. Чао!

И он пнул дверь из подвала здоровой ногой. Дверь распахнулась, и он оказался в освещенном и устланном коврами коридоре.

— Начнем, — сказал себе Иван и двинулся по коридору направо. По случайности — счастливой или нет — первыми навстречу Ивану попались именно те два картежника, которые не хотели напоить его в подвале пару часов назад.

— Привет, — сказал Иван и дважды нажал на курок, не дожидаясь, пока изумление и испуг на лицах парней перерастут в стремительный бег в поисках спасения. Перешагнув через два трупа, он продолжал обход дома.

Через несколько метров открылась дверь в боковую комнату, и из нее вышел парень в камуфляже с автоматом через плечо. У него оказалась отличная реакция, он успел сдернуть автомат с плеча и направить его на Ивана, но тот выстрелил в упор, и парень повалился посреди коридора. На всякий случай Иван заглянул и в комнату, после чего ему пришлось расстрелять обойму до конца.

У одного из убитых Иван забрал пистолет-автомат «узи», объяснив это для себя так:

— Слишком много возни с этими пукалками… А вот теперь можно начать и зачистку местности.

И он двинулся на поиски человека, который пытался сделать его инвалидом. Даже с двумя отрубленными пальцами Иван все равно таковым не стал. Он медленно и уверенно шел по коридору первого этажа тарасовской дачи, планомерно уничтожая всех, кто пытался преградить ему путь.

Глава 26

— Ждать — это самое т-тяжелое занятие, — пояснил Тарасов Григорию Александровичу, который сидел напротив. — Но от этого никуда н-не денешься.

— Я не спорю, — смиренно ответил Резниченко. Он очень поверхностно воспринял события последних часов. Например, он не мог вспомнить, куда это вдруг подевался Шульц. Точно Григорий Александрович помнил сейчас одно: скоро ему привезут Ольгу и дочь. Поэтому он сидел и ждал. И надеялся дождаться, потому что Тарасов говорил с ним спокойно и даже ласково. А Резниченко воспринимал слова уже только на эмоциональном, а не на смысловом уровне.

— Не с-споришь, — задумчиво произнес Тарасов. — Вот это, наверное, и есть т-то, что мне в тебе не н-нравится, Гриша. Ты не споришь. Ты мягкий, как п-подушка… Ты не сопротивляешься, когда… Вернее, ты н-не нападаешь. Никто никогда не пытался п-похитить жену у меня. Потому что все з-знают, что я найду из-под земли и оторву яйца любому. А ты… У т-тебя крадут семью, а т-ты послушно приносишь деньги, ск-колько бы ни запросили. Это неправильный подход. Надо наносить опережающий удар. Бей первым, ст-треляй первым, д-действуй первым… Лучшая оборона — это нападение.

— Маленькое добавление, — раздался вдруг чей-то голос. — Всегда может найтись кто-то, кто стреляет быстрее тебя. А что касается жены, то подумай, Заика: может быть, ее не крадут потому, что она страшна как смерть?

Иван стоял в дверях гостиной и держал свой «узи», направленный на Тарасова. Тот застыл с открытым ртом, а трое его телохранителей — с недонесенными до оружия руками. Возникла немая сцена.

— Я забыл перед т-тобой извиниться, — наконец очнулся Тарасов. — Мы вообще про тебя почему-то забыли… Не обижайся.

— Смешно говорить «не обижайся» человеку, которому ты отрезал два пальца. И одного было бы достаточно, чтобы убить тебя.

— Ну это как-то д-даже и несмешно. У нас тут вроде все наконец наладилось. Григорий Александрович получает свою семью и уходит из дела, я вернул с-себе свои деньги… Не надо п-портить нам тихий субботний вечер. Если хочешь, я заплачу т-тебе за свою ошибку, тысячу долларов за палец, идет?

— Идиот, а не «идет», — ответил Иван. — Мне плевать на ваш тихий вечер.

— Зря, — вздохнул Тарасов. — Мы могли бы поладить…

— У меня аллергия на это слово.

По ходу разговора Иван продвигался к середине комнаты, все ближе подбираясь к Тарасову. Когда он вспомнил, что дверь из коридора за его спиной осталась открыта, было уже слишком поздно.

— Олег Михайлович, мы тут поймали… — сунулся в дверь еще один из охранников Тарасова, держа за шиворот жалкого и, видимо, еще раз побитого Шульца. Увидев шефа и других телохранителей, замерших, будто кролики перед удавом, под дулом «узи», охранник схватился за пистолет, прячась за Шульцем, как за щитом, извивающимся и верещащим.

Иван повернулся к двери и выпустил длинную очередь навскидку. Раненый Шульц завизжал от боли и упал, а прошитый четырьмя пулями охранник повалился в коридор. Иван крутанулся назад, но время было упущено — один из телохранителей бросился на него и ударил головой в живот, сбивая с ног и опрокидывая на журнальный столик. Иван нажал на спуск, но очередь ушла вверх, а потом автомат вышибли у него из рук. Кто-то сильно двинул ему в больную грудь, и он вскрикнул. Два пистолета были приставлены к его голове, и Иван понял, что можно расслабиться.

— Олег Михайлович, — вбежал в комнату еще один человек. — Там трупы около выхода из подвала, наши ребята убитые…

— П-проснулись! — презрительно фыркнул Тарасов. — Все уже к-кончено… Хотя могло бы к-кончиться и по-другому. Все-таки мне везет…

Его слова были прерваны воем Шульца, который встал на четвереньки и попытался отползти куда-то в сторону.

— Гриша, — обратился Тарасов к Резниченко, который все так же пребывал в полупрострации. — Вместе с тобой в этот дом набежала целая куча проходимцев. П-просто кошмар какой-то! Этот герой-одиночка, к-которому я оттяпал немного меньше пальцев, чем следовало бы, он же твой человек, это ты его н-нанял грабить наш общий банк, не т-так ли? Вы же знакомы?

Резниченко даже не повернул головы, а Иван заметил, что таких знакомых Гриш он видал в гробу в белых тапочках на пару с хозяином дома.

— Странно, — развел руками Тарасов. — Я так и не узнал правду обо всем этом. Сплошные т-тайны… А этого-то балбеса ты помнишь, Гриша? — Тарасов показал на Шульца. — Тот, который похитил твою семью и требует за это деньги? Такого малорослого ублюдка забыть невозможно…