Коронованный лев

— Не похоже на ладан, — заключил Готье, пару раз потянув носом. — Но голова от этой дряни покруживается, — добавил он, потянув носом еще несколько раз.

— Не увлекайся, — негромко пробормотал Рауль.

Заглянув за алтарь, я обнаружил за дверцей в стене маленькое помещение в котором висели какие-то серые балахоны, стоял сундук и пара больших керамических кувшинов в углу. В сундуке были уложены плотными рядами толстые свечи. Вытащив парочку свечей из сундука, я принюхался, кажется, от них исходил тот же самый запах, что и от стен, или мне мерещилось — просто все вокруг было пропитано этим запахом. И Готье был прав — голова от него начинала кружиться.

— Видимо, масло для лампад, — предположил я, открыв крышку большого сосуда, расписанного каким-то узором, напоминающим растительный. Сладкий запах резко усилился.

— Ага, — произнес протиснувшийся в комнатку Готье, окунул в масло палец, понюхал и собрался было сунуть палец в рот, попробовать необычное масло на вкус.

— Не смей, — тихо, но твердо сказал неслышно подобравшийся сзади Рауль. — Вытри палец об одежду.

— А что такое? — удивился Готье.

— Вытри его, — с нажимом сказал Рауль, и я увидел в темноте его странно горящий взгляд, его немного трясло и говорил он сквозь зубы. — Закрой кувшин, — велел он мне, и его голос упал до свистящего шепота. — Закройте дверь и уйдем отсюда! Это важно. Я не могу сказать, что это… но я знаю, когда-то знал, что это такое. Что-то чертовски скверное, и самое плохое, что я не могу вспомнить, но чувствую — это где-то рядом. Я вспомню… я потом вспомню.

Я закрыл кувшин.

— Послушай, может, нам стоило бы взять немного с собой — нет ли тут какой-нибудь посудины?

Рауль дышал в темноте тяжело и затрудненно.

— Да, может быть… Черт, мне лучше уйти…

— Готье, помоги ему! — быстро сказал я и кинулся к какой-то полочке, на которую было навалено что-то вроде подсвечников и лампадок. Готье буквально отволок Рауля ближе к окну. Я на миг прислушался к своим ощущениям. Кажется, у меня не было никакого желания упасть. Возможно, Рауля скрутило не от самого запаха, а от каких-то связанных с ним ассоциаций и напряженных попыток вспомнить, что же это такое. Если бы только это было возможно… вспомнить еще что-то… Эта мысль одновременно вдохновляла и леденила кровь. Стать неизвестно кем хорошего мало, но любопытство ведь никуда не денешь…

Торопясь, я чуть не рассыпал всякую мелочь с полки на пол, под руку подворачивалось все что-то не то. Подсвечники, какие-то сосудики, все запечатанные и не пустые. Тут мне пришло в голову, что можно ведь прихватить и пару сосудиков. А кувшин? Вдруг там что-то другое? Наконец я нашарил и лампадку, навел на полке относительный порядок, открыл кувшин, зачерпнул маслянистую жидкость, закрыл комнатку за собой, и с добычей направился к окошку. Голоса Готье и Рауля раздавались уже снаружи. Готье переправил Рауля через окно как только увидел, что я выхожу из комнатки, и последовал за ним сам. Я передал ему через окно похищенные предметы, и тоже выбрался из ограбленного дома. Готье держал лампадку в руке и, глядя на нее, скептически хмыкал.

— Так и потащишь это как молоко в блюдце? — спросил он.

— Хочешь выпить? — поинтересовался я.

Я с трудом прихлопнул на место рассохшуюся оконную раму, которую толком не за что было ухватить, порядком взмокнув от этого неблагодарного занятия, закрыл ставни и спрыгнул на землю немного злясь, как будто больше заметать следы никому было не интересно, хотя на самом деле я просто начал нервничать. Но кажется, кругом было по-прежнему тихо.

— Как ты? — спросил я Рауля.

— Ничего, — отозвался он приглушенно, так как старался дышать в сторону, подальше от странного, беспокоящего его запаха. Я забрал у Готье трофеи, посмотрел на темное небо и прислушался.

— А дождь ведь так и не пошел, — заметил я.

В небесах полыхнула зарница.

— Типун тебе на язык! — воскликнул Готье.

И мы уже не задерживаясь отправились домой, не то, чтобы кратчайшим, но самым быстрым и удобным путем. Рауля, похоже, немного пошатывало, но Готье мягко направлял его на верный путь. Несколько раз, пока мы шли, небо снова озарялось зарницами, но только под самый конец прогремел слабый далекий гром, стал подниматься ветер и начали падать первые капли.

Но за «блюдце с молоком» я беспокоился напрасно. Ливень начался, только когда мы были уже под крышей, хотя, нет слов, встречавших нас слуг мы своими трофеями несколько удивили. К тому же, естественно, за нас уже начали тревожиться, и мы сразу направились к отцу в кабинет. Выглядел он действительно обеспокоенным, но, похоже, не впрямую из-за нашего отсутствия, так как нас он окинул только удовлетворенным взглядом, будто мысленно пересчитав и обратив внимание, что никакого видимого ущерба мы не понесли, и кивнул.

— Что-то случилось? — спросил я сходу, едва заметив его напряженно-отстраненный вид.

Он посмотрел на меня, на «блюдце с молоком», и ответил как ни в чем не бывало:

— Да не то, чтобы. Просто стреляли в Таванна.

Я аккуратно поставил «блюдце» на стол, испытав внезапное неправильное желание уронить его на ковер. Готье и Рауль издали заинтересованные звуки и встрепенулись.

— Он жив? — снова спросил я.

Отец кивнул, не менее удовлетворенно чем раньше, хоть и с некоторым замешательством — все-таки происходящее ему закономерно не нравилось.

— И даже здоров. Ему только прострелили плащ и сбили шляпу. Возле самого Лувра.

— Ого! — сказал Готье.

— Неожиданно, — сказал Рауль. — А как же теперь Колиньи? В него-то стрелять будут? Впрочем, это я риторически… — добавил он.

— Может, в Таванна и правда стреляли вместо него? — вслух предположил Готье.

— И на два дня раньше срока, — вставил я. Теперь ведь даже неизвестно, произойдет ли Варфоломеевская ночь именно в Варфоломеевскую ночь или в любую другую…

Отец пожал плечами.

— Меня спрашивать бесполезно. Я в него стрелять не собираюсь.

Я молча кивнул, и заметил, что остальные сделали то же самое. Мы и впрямь знаем только, что ничего не знаем.

— Что это у вас? — спросил отец, глядя на источающую уже не такой густой и тяжелый аромат лампадку.

Рассказа в двух словах не получилось. Ни о хранителях молящихся и миротворящих, ни о хранителях воинствующих. Более того, отец остановил нас на первых же минутах, и к нам позвали остальных — это было важно для всех. То, сколько это, возможно, продолжается, и какие у наших врагов есть помощники — куда опаснее обычных людей. И в отличие от того, сколько именно тут было злоумышленников из другого времени, их количество могло быть не ограничено.

Рауль был категорически предубежден против той алхимии, которую использовали хранители у себя дома, и которую я принес сюда с собой. Изабелла нашла где-то подходящий флакон и перелила туда не так уж неприятно пахнущую жидкость, надежно закрыв ее пробкой. Возможно, у Рауля действительно с чем-то ассоциировался этот запах, а возможно, это была лишь естественная догадка — что именно делает их не совсем обычными, «пустыми», как говорила Жанна. Как именно действовало это средство? Насколько было опасным? И что может случиться под его воздействием, например, с кем-то из нас?

Но как бы этот запах ни внушал Раулю отвращение, он вызвался вместе с Готье вернуться назавтра в тот же молельный дом уже на службу и посмотреть, что именно там происходит. Службы, по сведениям Пуаре, были открытыми. А по соображениям, уже высказанным сегодня Готье, кое-кому было лучше туда лишний раз теперь не соваться.

— А кто стрелял в Таванна? — вдруг вспомнил я. — Его не схватили?

— Нет, — ответил отец. — Ведь представь, тогда получилось бы, что кто-то должен был стрелять прямо из окна.

— Из гладкого ствола… — подхватил я, кивнув.

— Это как раз необязательно. Но все равно можешь себе представить, как это было бы метко по нашим временам.

— Но он ведь так и не попал в Таванна, — трезво заметил Готье.