Коронованный лев

— Заумно, но что-то в этом есть, — признал Огюст. Рауль скромно пожал плечами.

— С этим можно согласиться, — решил отец. — Как говорили полководцы будущего, да и прошлого тоже — лучше скверный план, чем никакого. День выжидаем здесь, надеюсь, с пользой для себя, затем отправляемся.

— Не возражение, а предложение, — подал голос я. — Может быть, нам все-таки не стоит брать с собой дам?

Атмосфера мигом накалилась. Удивительно, как могут накалить атмосферу всего две возмутившихся дамы, даже если они еще не успели заговорить.

— А в каком безопасном месте ты их хочешь оставить? — снисходительно поинтересовался отец. — Ты знаешь такое?

— Признаться, нет…

— Значит, не получится. Что ж, вы все уже взрослые люди, успевшие повоевать… — отец сделал заминку, поглядев на девушек, — почти все. И уж точно, обо всех можно сказать, что мы прожили не совсем одну жизнь, надеюсь, мы будем не слишком склонны к необдуманным поступкам. Стало быть, как решено, мы выезжаем завтра. Нет никаких возражений?

Возражений не было.

— Прекрасно, — сказал отец, и позвонил в колокольчик. — Сколько можно сидеть с одними холодными закусками? — почти беззаботно спросил он.

Как будто кто-то вообще обращал внимание на эти закуски.

В конце концов, и на закуски и на то, что за ними последовало, было обращено какое-никакое внимание. После чего мы вознамерились совершить «дерзновенную вылазку» по окрестностям — с одной стороны маленькая разведка, с другой еще один предлог оказаться в одной компании, и без посторонних.

Менее получаса спустя, диковинной пестрой кавалькадой мы выехали за ворота. Ничего диковинного в ней не было ни для кого, кроме нас самих. Небо сияло пронзительной синевой, а воздух казался живым и густым, как поглощающее и убаюкивающее море. Так и сквозило сказочным рефреном для не всегда сказочных событий: «в один прекрасный день…». Как можно в такой день всерьез думать о чем-то?! Я оглядывался по сторонам, удивляясь тому, что все окружающее меня существует. Ведь всего этого могло давно уже не быть. А могло даже не быть никогда — как не было никогда тех столетий, пласт которых словно срезан острой бритвой, чтобы только этот мир остался на поверхности, заигравшей всеми бликами, как океанская гладь, под которой скрываются целые бесконечные эпохи мрака, холода, смерти. А ведь так хотелось принадлежать безраздельно этому яркому дню. Верить в то, что это — настоящее. Я снял перчатку и потрепал медно-рыжую гриву своего коня, ощущая жесткий, самый обычный конский волос. Волос, которому давно положено быть прахом, как и моей руке.

Над округой лился колокольный звон. Какое-то время я слушал его бездумно, потом неожиданно опомнился:

— Да сегодня воскресенье! — и почувствовал абсурдность сказанного. «День воскресения», как говорят греки — ну и название для дня…

На меня обратились вопросительные взгляды.

— Мы дружно пропустили мессу, — отметил я бесспорный факт.

— Черт с ней! — злобно проворчал Огюст.

— Это-то понятно. Но нам это обычно свойственно?

— Увольте! — пропыхтел Готье. — Ради этого я не вернусь. Сегодня я этого точно не вынесу. Все кончится каким-нибудь страшным богохульством.

— Логично, — одобрительно кивнул Рауль.

Ни Ив, и никто из слуг не намекнули нам ни словом, что мы делаем что-то не так. Возможно, подобная небрежность была нам действительно свойственна.

— Прямо подмосковный дачный поселок, — угрюмо проговорил Огюст — в упор созерцая деревню, расположившуюся за краем поля.

— Издалека, — буркнул Готье. — Хотя чем-то на Подмосковье похоже. Полно дубов и берез и клевера.

— Кашка, — задумчиво произнесла Изабелла. — Пучки маленьких белых цветков.

— А по-моему — белый клевер, — удивился Готье.

— Кашка, это просторечное название, — уточнил я, — и не только клевера. Просто пучки маленьких белых цветов. Но есть и красная кашка…

— Ну и ладно, — заключил Готье. — «Хоть розой назови ее, хоть нет».

Отец предупреждающе кашлянул.

— Господа, а ведь Шекспиру пока только восемь лет. Надо бы обращаться поосторожнее с цитатами, когда нас может слышать кто-то еще, особенно, когда цитаты столь узнаваемы даже в переводе.

— В переводе? — озадачился Готье. Цитату он высказал по-французски, ничуть не задумываясь, но она действительно была узнаваемой.

— Как вообще удается переводить цитаты на язык, на котором мы их прежде не читали и не слышали? — подивился я.

— По смыслу, — предположил Рауль. — Уж эта цитата была совсем не сложной.

Возможно. И узнаваемой, пожалуй, под любым соусом.

— Поэтому и надо быть осторожней, — подтвердил отец.

Мы ненадолго замолчали. Только причудливо и знакомо цокали копыта, позванивала сбруя, шумно дышали лошади.

Из любопытства я попытался вспомнить, как эта фраза звучала на том языке, на котором я читал ее не раз. Но вспомнить не смог… только сдавило невидимыми тисками виски и подступила неуправляемая паника. Я осторожно выдохнул, пытаясь выбросить все это из головы. Похоже, мы помним далеко не все. А это что бы еще значило?.. Или это временно — как мы умудрились сперва, едва проснувшись, забыть себя самих?

— Пристрелите меня, если это похоже на Подмосковье, — сказал наконец Рауль, кивнув на виноградники. — Скорее, Крым.

— Есть немного, — согласился отец.

И свернув, мы въехали под лесной шумящий шатер. Я запрокинул голову вверх, глядя, как сходятся и расходятся в вечном танце верхушки деревьев. Всегда любил лес — этот шум на ветру, то пронизанный страшной тоской о несбывшемся, то весело шепчущий и смеющийся, меняющий цвет и узор калейдоскоп листвы, причудливые изгибы стволов, зовущие в какой-то другой, сказочный мир, полный заклятий. В детстве, бывало, я пропадал тут целыми днями, втайне ожидая увидеть фей на единорогах, драконов или заколдованные замки. Но двери в другой мир не открылись. А когда открылись… Наверное, сказки, это всегда куда страшнее, чем мы думаем.

Дорога была поуже и похуже той, которую мы оставили, но вполне приличной.

— Ну что, — нетерпеливо предложил вскоре Огюст, видно, допеченный вконец реальностью и солнечным светом. — Может — наперегонки? — Его караковый конь гарцевал и грыз удила, да и не только его конь, возможно лошадям передавалось нервное состояние всадников, а может быть, в такой день им просто казалось грехом не пробежаться, тем более что животные все были молодые и сильные.

— Это, пожалуйста, без меня, — сказал отец, останавливаясь. — Мне еще дорог хребет моей лошади. — К тому же его серый в яблоках вел себя солидно и флегматично, как и кроткая вороная лошадка Изабеллы. Серая же в яблоках кобылка Дианы потряхивала заплетенной в косички гривой и картинно выгибала шею крутым калачиком, будто прихорашиваясь. Мой Танкред увлеченно помахивал хвостом и при остановке принялся не менее увлеченно скрести землю копытом.

— Не такая плохая идея, — одобрил Готье, похлопывая по шее своего гнедого, навострившего ушки.

— Мой Ворон с вами согласен, — выступил переводчиком собственной лошади Рауль. — Правда, он вообще никогда не говорит: «Nevermore»[2].

— Зато «Йо-хо-хо!» он говорить умеет, дело нехитрое, — рассмеялся я. — Ну, что ж, поехали, на счет три: раз, два…

Не успел я сказать «три!», как Огюст сорвался с места в карьер, а за ним, с некоторым опозданием, бросились Готье и Рауль, я поскакал за ними. Хотя на спорт это уже не походило. Диана немного отстала. То ли у нее не было сегодня настроения толкаться на дорожке, то ли она хотела перекинуться парой слов с Изабеллой без нашего присутствия, но я был уверен, что она нас еще догонит.

Готье и Рауль, вслед за Огюстом, поскакали по дороге вокруг оврага, я срезал путь по склонам через бурьян и начал нагонять далеко оторвавшегося, сломя голову мчавшегося Огюста. Готье что-то возмущенно крикнул вслед. Но мне просто не понравилось, как гнал коня Огюст. Он явно хотел не выиграть, он хотел забыться, а может быть, даже, бессознательно хотел свернуть себе шею. Или вовсе не бессознательно. Оставлять его одного далеко впереди не стоило — даже если он не намеревался свести счеты с жизнью, он мог заблудиться — с этим лесом он знаком был плохо. Так я и думал — на развилке Огюст резко метнулся в сторону, на узкую тропинку, подальше — свернул снова, перескочил через поваленное дерево, во весь дух полетел вниз с холма, под цепляющими ветками, свернул снова, выскочив по случайности опять на дорогу пошире.

2

«Больше никогда» (англ.) — цитата из знаменитого стихотворения Э.А.По «Ворон»