Страница 15 из 15
Матушка лишь пожала плечами, ведь он говорил правду.
Лихай не без сожаления отодвинул пустую тарелку.
— По людским меркам Веславу около двенадцати лет, — сказал он. — В его принадлежности к Дикому братству у меня сомнений нет. А это значит, что в начале осени он может подать прошение принцу Аркею о принятии его на спецфакультет Военного университета. Мне, конечно, придется пообщаться с ним еще — проверить, действительно ли он умеет читать и писать, и насколько плохо у него с языком крови — родным языком нашего народа, но это уже мелочи!
Бруни сжала руки, сдерживая волнение, и медленно встала. Другого она расцеловала бы за добрую весть, а с Лихаем чувствовала стеснение.
— Вы зажгли для меня солнце, мой господин! — тихо сказала она. — А для него — надежду…
На мгновение Бруни показалось, что полковник что-то скажет ей… Что-то важное! Но он промолчал. Кинул на стол золотой, поднялся, допил оставшийся в кружке морс и пошел восвояси, не прощаясь — высокий, гибкий, стремительно-опасный.
И лишь, когда он покинул трактир, Матушка сообразила, отчего он так и не притронулся к сухарикам!
Они были натерты чесноком.
Бруни не решалась заглянуть в старинное, от матушки доставшееся трюмо. То самое, что они с Каем перетащили в спальню из бывшей детской. Из мягко занавешенной чернотой глубины смотрела незнакомка с бледной кожей, огромными серо-синими глазами, чей цвет подчеркивали великолепные синие опалы ювелирного гарнитура, который ее заставил примерить Кай. Она отнекивалась, отказывалась, протестовала, но, целуя, он подавил сопротивление, сам вдел в маленькие ушки длинные серьги в форме капли с благородным синим камнем, окруженным мелкими брильянтами, сам застегнул на ее шее ожерелье, сработанное в виде дорожки опаловых капель и брильянтовых брызг. Ожерелье изящно охватывало шею и стекало искрящимся водопадом глубоко в декольте… Гораздо глубже, чем позволяла себе хозяйка трактира, предпочитающая платья, застегивающиеся до самого горла.
Но сейчас не ней не было платья…
Не было ничего, кроме гарнитура, чьи отсветы волшебными прикосновениями меняли ее лицо, делая его прекрасным и загадочным, шею — лебединой, а ямочки над ключицами — изящными и волнующими.
Кай стоял сзади, положив ладони на ее плечи.
— Как ты красива, — прошептал он, лаская ее взглядом. — Посмотри на себя!
Приказу в его голосе Матушка не могла не подчиниться. Но, подняв глаза, посмотрела не на себя — на него, на любимого. Зеркальная рама неожиданно представилась ей рамой портрета, на котором были нарисованы совсем незнакомые ей люди. Женщина с высокой прической, оставляющей открытыми шею и плечи, в великолепном синем бархате пышного платья и сиянии драгоценностей. И мужчина за ее правым плечом в такого же цвета мундире. Подобную пару она могла представить на картинке из сказки, рассказанной матушкой маленькой Бруни, засыпающей под шум, доносящийся снизу — из трактира. Но никак не в оправе старой, местами треснутой зеркальной рамы.
Кай мягко толкнул ее на себя, и она невольно откинула голову ему на плечо. Он провел по ее шее пальцами снизу вверх, очертил скулу и маленькое ушко… Опал качнулся, заиграли внутри океанской голубизны солнечные искры, будто и впрямь на морском просторе лучи трогали гребни волн и тонули в них, рассыпаясь золотой пыльцой. Рука Кая медленно двинулась вниз, по ожерелью, в ложбинку…
— Это гарнитур моей матери, — вдруг сказал он, и Матушка, разомлевшая от ласк, открыла глаза. — Дивно идет тебе… Она была бы рада видеть это.
— Была бы?.. — переспросила Бруни.
— Она умерла, — грустно усмехнулся Кай в зеркале. — Отец после ее смерти так и не женился.
— А ты? — вдруг сорвалось с языка, и Матушка не успела себя остановить.
Испуганно зажала ладонями рот.
— Что я? — удивился Кай.
Незнакомка в зеркале бросила на Бруни высокомерный взгляд. ‘Кто я, и кто ты? — будто говорили ее глаза. — Корова в конском седле? Простушка, возомнившая себя королевой? Стыдись!’
Дрожащими руками Бруни принялась расстегивать ожерелье.
— Что случилось? — нахмурился Кай.
— Зачем ты принес мне все это? — тихо спросила она и осторожно, будто боясь разбить, положила ожерелье на туалетный столик.
И взялась за сережку.
— Эти украшения, они… чудесны, но разве могу я носить их? Я — дочь Хлои, дочери трактирщика, и Эдгара, морского бродяги? Неужели… — она резко обернулась, не стыдясь наготы, — неужели ты хотел посмеяться надо мной?
Кай пораженно отступил на шаг.
Опалы загадочно мерцали на столике и в зеркале.
— Я хотел отдать их тебе! Подарить на день рождения, который у тебя завтра — мне сказал об этом Пиппо!
— Подарить? — Бруни прижала задрожавшие руки к груди. И вдруг рассмеялась смехом, в котором непонятно чего было больше — веселья или горечи. — Мне подарить? И куда я стала бы носить их, любимый? Подавая пиво мастеровым? Или идя на рынок за продуктами? Они же стоят, как весь мой трактир и половина квартала в придачу!
— Ох, — Кай с размаху сел на кровать. — Я не подумал… Но я так хотел, чтобы ты их примерила!
Матушку душили злые слезы. Только что, в зеркале, она увидела будущее, которого у нее быть не могло. Увидела, разглядела, почти дотронулась. Она так долго держалась, не заикаясь о его жизни, подавляя в себе желание спрашивать, спрашивать, спрашивать, ибо тот, кто любит, хочет дышать одним воздухом с любимым, думать одни с ним мысли и видеть одни с ним сны… И вот, эти проклятые дивной красоты камни легко разрушили преграду молчания, выстроенную с таким трудом!
— Ответь мне, пожалуйста, — не глядя на Кая, попросила она. Нащупала на полу свою сорочку и накинула, чтобы скрыть наготу — будто границу провела. — Скажи, ты женат?
Кай резко встал. Молча и деловито собрал одежду, разброшенную на полу, и принялся одеваться.
Матушка следила за ним расширившимися зрачками, а в памяти не блекли, мерцали созвездиями два сиятельных образа — женщины в синем платье и мужчины за ее плечом.
Кай прошел мимо, едва не задев ее. Неуважительно сгреб гарнитур в карман камзола и, не глядя на Бруни, собрался уходить. Но не выдержал, обернулся на пороге. В лице его мелькнула та отстраненность, что она увидела в день проводов принцессы Ориданы.
— Не женат, — четко, будто по-военному ответил он. — Но у меня есть… обязательства.
И вышел, прикрыв за собой дверь.
Матушка промучилась всю ночь, невольно прислушиваясь, не постучит ли в дверь решивший вернуться Кай.
Но он не пришел.
Утро выдалось туманным — дело шло к осени, и это ощущалось в излишней свежести воздуха, в холодной росе, покрывшей камни мостовой.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.