Без объявления войны

— Собирайся, едем! Сейчас коновод приведет коней. Я только что обо всем договорился с полковым комиссаром Соколовым. У меня три задачи: повидать в Короче снайпера Наталью Приблудную, в селе Пристенном встретиться с людьми, взрывавшими киевские мосты, а потом потолковать с генералом Павлом Филипповичем Лагутиным. Когда Гудериан наступал на Шостку и Кролевец, стойкая дивизия Лагутина своими действиями сковала значительные танковые силы, и Гудериан не смог ее сбить с позиций. Если тебе эти люди приглянутся, сможешь тоже о них написать.

И вот подо мной храпит серый в яблоках жеребец. Леонид Соломонович лихо сидит в седле на резвой пегой Звездочке, а наш коновод скачет впереди на вороном Соколе. Степное раздолье, солнце, теплый ветер, тающие снега и журчащие ручьи. Кони идут резво, но мы сдерживаем их прыть. Впереди длинная дорога.

В Короче находим пограничный полк, а в шестой роте — парторга Наталью Алексеевну Приблудную. На вид это хрупкая, невысокая женщина. Откуда же взялась у нее такая сила воли, бойцовская выдержка, неутомимость в походе и снайперская выучка?

Эта женщина-воин интересует Первомайского. Он хочет понять истоки ее мужества. В начале беседы он ничего не записывает и не задает никаких вопросов. Только слушает.

Наталья Приблудная находится еще всецело под впечатлением недавнего похода по тылам врага. Она уверена, что и Леонида Соломоновича интересует этот рейд, и с него начинает свой рассказ.

— Наш отряд, направленный в тыл врага, состоял из ста пятнадцати бойцов. Все, как на подбор, пограничники, люди обстрелянные. Таких ребят внезапная встреча с любой опасностью не испугает и не застанет врасплох. Командовал нами капитан Татьянин. Человек смелый и в тоже время осмотрительный, умеющий хитрить с противником. Наша задача: разгромить немецкий штаб на станции Гостищево, заминировать железнодорожное полотно и нарушить связь. Боевое задание мы выполнили. Но тут гитлеровцы бросились за нами в погоню. Капитан Татьянин приказал отряду сойти с дороги, повернуться к лесу спиной и только так идти дальше. Ночь на исходе. Переходить линию фронта в светлое время — значит погубить отряд. Все понимают: надо выиграть один день, занять круговую оборону и притаиться. В лесу мы подготовили к бою старые, засыпанные снегом окопы. В полдень гитлеровцы обнаружили наш след. Видим — идут. Офицеры останавливаются, начинают жестикулировать, спорить между собой, что-то один другому доказывать. Видимо, наш след сбил их с толку. Вот они потоптались и пошли назад. Проходит часа два, у нас как-то на душе легче. Уже появилась надежда перейти линию фронта без схватки с гитлеровцами. Но в поле показались толпы людей. Вначале дозорные решили: местные жители уходят от немцев, хотят присоединиться к нашему отряду. Но присмотрелись и поняли: гитлеровцы впереди себя гонят женщин, стариков и детей, прикрываются ими.

Капитан Чашкин поверх толпы послал пулеметную очередь. Люди попадали, и тогда все наши пулеметы резанули по синим шинелям. Капитан Татьянин крикнул:

— Наташа, снимай офицеров!

Мне удалось убить одного обер-лейтенанта. Гитлеровцы отступили. Потом снова стали приближаться к нам ползком. Когда отбили седьмую атаку, наши бойцы, одетые в белые халаты, подобрались к убитым и взяли трофейное оружие. Немецкими ручными пулеметами и автоматами мы отразили еще три атаки и ночью покинули лес. Отход тяжелый, как бой. Несем на плащ-палатках раненых, спускаемся в овраги, идем по рыхлым сугробам через лес, спешим к Донцу, а тут тебе новая напасть — лед трещит, по пояс и по грудь проваливаемся в ледяную воду. Я подумала: наверное, многие схватят воспаление легких, а пришли к своим, обогрелись в землянках, выпили горячего чаю — и никто даже не кашлянул, не чихнул.

— Наталья Алексеевна, я впервые услышал о вас в селе Подвысоком. Потом безуспешно пытался найти вас в Рогозове. Мне рассказали, что вы окончили в Ленинграде университет и там принимали участие в соревнованиях снайперских команд. Потом работали в Бердянском райкоме партии, собрали интересный материал о гражданской войне в Приазовье, готовились защищать кандидатскую диссертацию. Мне бы хотелось знать, кто вас воспитывал, откуда вы родом?

— Я училась в школе вместе с Полиной Осипенко, дружила с ней. Когда она прославилась, стала знаменитой летчицей, я подумала так: второй Полиной мне не быть, но чем-то могу же я принести пользу Родине. Я знала Полину решительной, смелой. Мне нравилась еще ее жажда знаний. Вот и позаимствовала это качество у школьной подруги. В первый день войны в Перемышле на меня произвели сильное впечатление два человека: секретарь городского комитета партии Орленко и назначенный за храбрость комендантом города пограничник старший лейтенант Поливода. Вспоминая их отвагу, я тоже стараюсь не теряться в бою.

Первомайский попросил Наталью Приблудную подробно рассказать о пережитом в Перемышле. Беседа их затянулась до позднего вечера.

Короча утопала в грязище, когда мы на следующий день покинули этот маленький городок — родину антоновских яблок. Потянулись большие фруктовые сады, обсаженные кругом тополями и кустами сирени. Все это оживало и вот-вот должно было покрыться золотисто-зеленым пушком листвы. Кони устали месить копытами грязь и к вечеру понуро подходили к Пристенному. Въехать в село оказалось не просто. Широко и привольно разлился Северский Донец. Паводок подступил к селу, скрыв под водой дорогу. Нам удалось только с помощью местных жителей через огороды, а потом по каким-то буграм добраться до центра села, где нас встретил комиссар 8-й мотодивизии Павел Георгиевич Коновалов. Как ни измотала дальняя дорога, как ни намучился, качаясь в седле, Леонид Первомайский, а все же присел ночью к светильнику и записал новые строчки: «Нет, я здесь не засну в глухомани. В этой тьме, все укрывшей вокруг. Жалко мне, что страниц из «Тамани» не читает на память мой друг. Ночь проходит. Весенние воды под снегами бушуют ключом, и не спят у коней коневоды, и зарницы горят над селом».

В ту ночь в селе, где мы остановились, почти никто не спал. Паводок поднимался, и Пристенное превращалось в остров. Рано утром в хату вошел полковой комиссар Коновалов. Его смуглое лицо было напряженным. Широкие черные брови сошлись на переносице. Он сказал, что вода прибывает и если мы не хотим на неделю задержаться в селе, то надо немедленно уезжать.

Тут повар принес котелки, и Коновалов пригласил нас к столу.

Первомайский взмолился:

— Павел Георгиевич, вы видите, по какой дороге мы добирались в Пристенное, и все это ради того, чтобы поговорить с очевидцами о том, как же взрывались киевские мосты. Ведь пройдет время — многое забудется.

— Вы интересуетесь взрывом мостов? Я могу рассказать вам, как это было. В ночь на девятнадцатое сентября командира четвертой дивизии НКВД полковника Федора Максимовича Мажирина вызвал нарком внутренних дел республики. Он сказал:

«Товарищ Мажирин, по решению Ставки наши войска оставляют город. Тяжело, больно, но мы покидаем Киев... Вы, товарищ полковник, назначаетесь комендантом города. В ваше распоряжение поступают отряды народного ополчения, уровцы и милиция. В течение ночи все защитники Киева должны отойти на левый берег Днепра. Вам, товарищ Мажирин, поручается взорвать на Днепре мосты. С этой минуты вы можете действовать согласно обстановке. Помните, за каждый мост вы отвечаете». — Нарком, вскинув на плечо автомат, простился с комдивом. Машина наркома вышла со двора на большой скорости.

Мажирин связался по телефону со штабом народного ополчения и позвонил мне, чтобы я приказал снять городские караулы и на КП дивизии все привел в боевую готовность.

Если говорить о подвиге на Днепре и о том, что киевские мосты не достались противнику, то в этом заслуга и Тридцать первого отдельного железнодорожного батальона, командовал им майор Павел Михайлович Малявкин. Фашисты бомбили мосты, но движение поездов не прекращалось. Воины-железнодорожники устраняли повреждения, минировали мосты и помогали нам, чекистам, отражать атаки противника.