Страница 8 из 16
В Италии христианские демократы демонтировали корпоративное устройство, оставшееся в наследство от фашистского режима. Особый упор в программе ХДП делался на важность социальной функции капитала и необходимость реализации широкого перечня мер социально-экономической политики. Интервенция государства в экономику предполагала частичную нацио– нализацию при сохранении свободы большей части экономики от государственного регулирования.
В США экономическая политика всегда отличалась более выраженными либерально рыночными началами и ограниченными размерами «социального государства». Тем не менее и для США «рейганомика» – экономическая политика времен администрации Р. Рейгана (1981–1988 гг.) – стала принципиально новым проявлением социально-экономической политики консервативной правящей партии. Суть рейганомики – перенос акцентов с регулирования спроса на товары и услуги на стимулирование их производства, резкое снижение налоговой нагрузки с целью стимулирования инвестиций и инноваций, поощрения накопления капитала. Эта же политика предусматривала жесткие ограничения правительственных расходов, в том числе на цели развития «социального государства». Именно успех рейганомики, ее воздействие на мировую экономику в целом, считается фактором ускорения мирового развития, но одновременно – первопричиной явлений, приведших к мировому экономическому кризису 2008 г., который Ф. Фукуяма назвал «не концом капитализма, но концом рейганизма»[6].
Особняком стоят случаи, когда перестройка рыночной экономики на неолиберальных началах касалась обществ с традиционным экономическим укладом (Испания и ряд стран Латинской Америки). В них та же эволюция социально-экономических позиций консервативных партий шла на фоне модернизационных процессов, протекавших гораздо быстрее, чем в промышленно развитых странах. Соответственно, политический консерватизм в этих странах сыграл непривычную для него роль «агента модернизации» в первичном ее значении – перехода от доиндустриального общества к развитому индустриальному. В Испании еще с 1950-х гг. либерально-консервативные тенденции стали размывать основы франкистского режима. Однако они не могли реализоваться в полной мере, поскольку степень интеграции национальной экономики в европейскую была относительно невысокой. Стремление к большей интеграции с целью ускорить социально-экономическое развитие страны стало одним из главных мотивов демократизации Испании после смерти Франко, и постфранкистские консерваторы Народного альянса (ныне – Народная партия Испании) сыграли важнейшую роль как в демократизации страны, так и в структурной перестройке испанской экономики на либерально-консервативной основе.
Принципиальным представляется вопрос, насколько такая социально-экономическая политика может считаться консервативной и чем считать синтез либеральных и консервативных начал в социально-экономической сфере: эволюцией консерватизма или компрометацией его базовых принципов? Данные экспертного исследования позволяют обозначить аналитическую рамку ответа на этот вопрос.
Повышение роли социально-экономических проблем в повестке дня консерватизма, действительно, стало отходом от «классической» консервативной традиции; эксперты расходятся в том, считать ли это скорее закономерностью эволюционного развития или его нарушением, однако первая точка зрения преобладает.
Эксперты подчеркивают, что рыночная экономика, свобода предпринимательства – это абсолютно консервативные ценности. Объективная необходимость повышения внимания к экономике, требующая, по словам эксперта, адаптации формы [консерватизма] при сохранении содержания, также не вызывает сомнений, если эта идеология хочет быть не историческим феноменом, а современным политическим явлением.
Дискуссионным является и вопрос, какая идеология в этом синтезе преобладала. Общая логика экспертов сводится к тому, что в экономической и социальной доктринах консервативных партий преобладали либеральные экономические воззрения, а саму Маргарет Тэтчер Милтон Фридман называл «либералом из XIX века», «скорее вигом, чем тори». Эксперты признают, что к классическому либерализму [такое политическое течение] гораздо ближе, чем нынешние либералы. Но вместе с тем они и консерваторы, поскольку стремятся в своей политике защитить экономику и частный бизнес от посягательств активистского, дирижистского государства. Другой эксперт еще более категоричен: Если вы хотите строить консерватизм на основе рыночной экономики, у него будут либеральные социальные ценности.
Активная роль консерваторов в создании социального государства (welfare state) тоже может показаться отходом от принципов старого консерватизма. Однако анализ мнений экспертов позволяет вычленить как минимум три отчасти пересекающиеся мотивации, побуждавшие консервативные политические силы к таким действиям.
Первый мотив – стремление к сохранению социального порядка (в том числе иерархии) в новых условиях, недопущению слишком острого социального расслоения. Эта задача становилась особенно актуальной с учетом вызовов тоталитаризма, коммунизма и «революционизма». Эксперты усматривают определенное противоречие со старым консерватизмом, поскольку консерваторы, с одной стороны, хотят сохранить ценности и восприятие этих ценностей, а с другой – хотят сохранить социальный порядок.
Генезис этой ценности в различных национальных моделях консерватизма происходил по-разному. В Германии, по оценке всех экспертов, социальное государство создавалось именно консерваторами: во-первых, именно из ощущения важности социальной ответственности и, во-вторых, социал-демократы той эпохи слишком сильно ориентировались на Карла Маркса, а потому оказались неспособными воспринять идею «государства всеобщего благоденствия». В Великобритании «государство общего благосостояния» строилось и правыми, и левыми, и правые принимали это и не попытались разрушить, когда консерваторы вернулись. Это была такая смесь патернализма и социал-демократических принципов.
Этот мотив усиливается желанием консерваторов переопределить общественную солидарность в условиях меняющейся ценностной структуры общества. В частности, в разных контекстах подчеркивалась такая функция социального государства, как помощь государства атомизированной или неполной семье. Немецкий эксперт подчеркивает, что важнее всего в вопросах семьи – это знать, что даже если у детей разведены родители, они не должны быть дискриминированы, бразильский обращает внимание на социальную роль с целью частичного замещения существующих ослабленных социальных сетей, особенно семьи, а французский рассказывает, как за одно поколение общество изжило дискриминацию детей из неполных семей.
Второй мотив – стимулирование людей к трудовой деятельности, оказание помощи социально уязвимым, чтобы дать им возможность зарабатывать своим трудом. Этот мотив наиболее сложен: с одной стороны, консерваторы считали, что лишь они смогут выстроить оптимальную систему. С другой стороны, именно в консервативном лагере чаще всего звучат инвективы против «иждивенчества» неимущих на доходах более благополучных членов общества. Это было свойственно начинателям рейганомики и тэтчеризма, а сегодня распространено, например, в Партии чаепития в США или в контексте антимигрантских инициатив нового консерватизма.
Британский эксперт напоминает, что Беверидж [либерал, входивший в правительства консерваторов], автор понятия «государство общего благосостояния»… не хотел, чтобы государство платило за то, что люди бездельничают, он хотел, чтобы государство вмешивалось и помогало людям встать на ноги и работать. Американский эксперт так формулирует противоречие: Традиционное стремление «экономических консерваторов» – устранить все «лишние» расходы, которые мешают экономическому росту, наталкивается на понимание, что в современной экономике нельзя лишить людей сетки социальной защиты.
6
Цит. по: «Это не конец капитализма». Интервью Е. Альбац с Ф. Фукуямой. The New Times. 2008, 17 Nov.