Страница 11 из 60
Постер фильма «Северная звезда»
В Москве интерес Голливуда к советской теме не остался незамеченным. В октябре 1942 года уполномоченный Всесоюзного общества культурных связей с заграницей Бузыкин направил письмо председателю ВОКСа Лидии Кисловой, в котором сообщал:
Сейчас в Голливуде производится несколько картин об СССР. Люди, связанные с производством картин об СССР, испытывают большие трудности, так как они не знают советских людей, их быта, привычек, психологии и т. д. Сценаристы, пишущие сценарии, тоже нуждаются в советах компетентного советского человека, который мог бы подметить не только неправильности в сценариях, но помог бы подсказать, как нужно правдиво отразить то или иное явление советской жизни… Нужно шире использовать интерес Голливуда к СССР и не только помочь ему в постановке уже намеченных картин о Союзе, но и выдвинуть с нашей стороны идеи о других фильмах, помочь в составлении либретто и разработке сценариев.
Среди прочего Бузыкин информировал начальницу, что руководителю делегации советских киноинженеров Ирскому «не удалось ни проникнуть в студию, ни поговорить с постановщиком фильма» (речь идет о фильме «Миссия в Москву»). Между тем «до нас дошли сведения, что в фильме возможны антисоветские выпады». Однако посол СССР в США Максим Литвинов отказался вмешиваться.
Бузыкин же считал такое вмешательство необходимым, поскольку «в сценариях есть и исковерканный русский язык, и многочисленные элементы „клюквы“ (самовары, бороды), и т. п. искажения советской действительности… и преувеличение роли Америки и симпатии к Америке в советской жизни (Калинин в фильме „Миссия в Москве“ курит только американские папиросы)».
После долгих раздумий Кислова решила дать ход этому делу и в марте 1943-го написала заведующему отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Георгию Александрову письмо под грифом «секретно», в котором пересказала сюжет фильма «Песнь о России», завершив пересказ риторическим вопросом:
но разве не станет эта и другие американские картины еще лучше, если их проконсультируют, а если нужно, и поправят наши компетентные представители?
Кислова предложила созвать совещание писателей и кинематографистов для обсуждения мер по улучшению голливудской продукции о Советском Союзе. И такое совещание было созвано. Его участники выразили полную готовность помочь Голливуду со сценариями и составили перечень тем, на которые следовало бы эти сценарии написать. Некоторые пошли еще дальше. «Дело дошло до того, — сообщал информатор НКВД, — что одна группа подала в Комитет кинематографии предложение уехать в Америку и делать советскую кинематографию оттуда».
В конце концов было решено направить в Голливуд в качестве уполномоченного Комитета по делам кинематографии режиссера Михаила Калатозова, который увез с собой наспех состряпанные сценарии. Калатозов провел в Голливуде полтора года, начиная с июля 1943-го, но ни один из проектов ему так и не удалось реализовать.
Вернемся к фильму «Северная звезда».
Мы оставили жителей советской деревни во власти оккупантов. Но борьба только начинается.
На борту советского бомбардировщика три члена экипажа, включая Колю. Он дремлет.
Пилот (Коле): Что-то ты притих.
Коля: Я не спал 30 часов. У меня сегодня было четыре боевых вылета. Этот пятый.
Пилот: Удачно?
Коля: У меня не бывает неудачно. Сбили два самолета, взорвали трубопровод и разбомбили два орудия у реки.
Пилот: Тогда готовься сделать это снова. Мы будем над ними через три минуты. Посмотрим, какой ты мастер.
Коля: Я-то мастер, неужто не слышали обо мне? А у тебя это первый вылет, сынок?
Пилот: Первый на войне, папочка. Я был в отпуске.
Коля: Ничего, не дрейфь. Со мной не пропадешь.
Коля выходит из кабины.
Штурман (насмешливо): Это его обычная манера разговаривать.
Пилот: Знаю, летал с ним.
Немцы встречают самолет зенитным огнем. Пилот погибает. С помощью штурмана Коля вытаскивает его из-за штурвала, управляет самолетом сам. Новый залп немецких зениток. Штурман хватается за живот, сползает на пол.
Коля: Куда ранили?
Штурман: Не знаю… Ничего не чувствую… Помнишь, в летной школе нам говорили — если не чувствуешь боли, значит, дело плохо.
Коля: Перестань! Пустая болтовня все это. Погоди, сейчас подлетим к дороге, отбомбимся, и я доставлю тебя на землю через 10 минут. (После паузы.)
Дело обстоит хуже, чем я думал. Ползи в хвост, открывай люк и прыгай. Ничего не бойся, что бы со мной ни случилось. Давай же, ползи! Машина слишком сильно повреждена, мягкой посадки не будет. Попробую что-нибудь другое… Второй пилот мне здесь не нужен. Не спорь, держись бодрее и не мешай мне! Я и один справлюсь. Приготовься прыгать! (Оборачивается на штурмана. Тот умер.) Да, спрыгнуть тебе не удалось… (Сам себе.) Ну что ж, теперь приготовься ты. Я сделаю это ради своего отца, самого себя, моей деревни и людей, которых я никогда не знал. Громкие слова. Надо соответствовать. Я падаю, и вам не сдобровать! Я падаю туда, куда я хочу упасть, потому что я отличный бомбардир и пилот тоже!
Коля направляет машину на колонну танков. Самолет взрывается, горят танки.
Поздний вечер. Доктор Курин и Надя дежурят у постели Софьи, которую пытали немцы. За окном немецкий часовой. Входит Анна, говорит шепотом.
Анна: Детей накормили сегодня в больнице ужином.
Курин: Знаю. Им это необходимо.
Анна: Ужин был хороший, я видела. Зачем они это сделали? Раньше им не давали ничего, кроме скверного хлеба.
Курин: Что ты хочешь сказать, Анна?
Анна: Дети остались в больнице. Сидят на скамейках, я видела. Ужин давно кончился. Зачем они их там держат?
Охваченный страшным предчувствием, доктор Курин пробирается к больнице, заглядывает в открытое окно. Дети сидят смирно в большой комнате под присмотром немецкого дежурного. Курин шепотом окликает девочку, сидящую ближе всех к окну.
Курин: Саша!
Девочка: Он сказал, мы должны оставаться здесь. Миша и Соня ушли туда и…
Из операционной выходит санитар, грубо хватает девочку, тащит ее в операционную.
Доктор Курин в операционной. Его взору предстает ужасная картина: раненым немецким солдатам переливают кровь изможденных советских детей. Переливанием занимаются фон Харден и Рихтер. Не в силах вынести увиденное, Курин хватает скальпель и замахивается на Рихтера. Тот испуганно зовет охрану.
Рихтер: Уведите его отсюда! Арестовать его!
Фон Харден: Не нервничайте так, доктор Рихтер. В этой комнате вы хорошо защищены от жалкого нападения старика. (Солдату.) Свободен!
Фон Харден и Курин проходят в ординаторскую. Фон Харден снимает перчатки и моет руки.
Фон Харден: Знаю, вам трудно это понять. Нам не хватает плазмы. Мы берем кровь для наших раненых везде, где можем, и там, где доноров легко держать под контролем. Я просматривал вашу больничную библиотеку. Я забыл, что доктор Курин, знаменитый патологоанатом, русский. Странно встретить вас в этой деревушке. Вы приезжали в Лейпцигский университет делать доклад. Это было лет 30 назад. Я был студентом, и мне не дозволили слушать вас, но я помню… Сигарету?
Курин: Я говорил тогда, что врач должен видеть все, что может случиться с человеком. Я старый человек и повидал многое. Но как может врач не только брать кровь у детей, но выкачивать ее до последней капли…
К Курину подходит мальчик, у которого только что взяли кровь, и, обессиленный, падает ему на руки.