На Сибирском тракте

— Заготовки хлеба — очень ответственное дело, — проговорил Караваев, не понимая, к чему клонит председатель колхоза.

— Да, конечно. Но ведь что у нас получалось на практике, Михаил Михалыч. Зерно осыпается на корню, а мы вывозкой хлеба заняты. Зерно влажное, сушилок не хватает. Кое-кто из председателей, шибко усердствуя, раздает зерно по домам, и бабы на своих печах сушат его. Где-то зерно между кирпичами попадет, где-то из мешка высыпется. А на подовых сушилках другой раз так поджаривают, что зернышко бедное из светлого в черное превращается. А горючего уходит понапрасну! Автомашин сколько гробим в грязи-то! Лишь бы впереди других план по хлебосдаче выполнить. А ведь месяцем позже, месяцем раньше — не все ли равно? Важно хлеба с полей получить побольше.

Вдовин говорил торопливо и сердито. Размахивал рукой и раза два ткнул Караваева в плечо, так что Михаилу Михайловичу пришлось даже отступить немного.

— В позапрошлом году озимые у нас были лучше всех в районе. По восемнадцати центнеров с гектара. А в некоторых колхозах что-то совсем мало получилось — центнеров этак по шесть, не больше. Ну и что же? Дубов давай нажимать на нас. Один план хлебосдачи выполнили — другой дали. Потом еще добавили. А как колхозник это воспринимает? Что же, говорит, такое? Мы в три раза лучше соседей сробили, а с нас в десять раз больше берут. Лодыри-то получаются в выигрыше. Попробуй-ка после того убеди его, что он должен лучше соседа работать. Человек, знаете ли, любит за свой труд получать сполна. И не через год, а как на заводе — почаще. Ну, один раз недоплатили — смолчит, второй раз — смолчит, а третий — чур. А если молчать будет, то работенки от него все равно не жди. Дубову мы говорили. Да только пользы-то… И говорили с большой оглядкой. А не то такое припишет, что будешь выглядеть хуже любого контрреволюционера.

— Что-то ты мне очень уж свирепого человека изрисовал, — засмеялся Караваев, припоминая рыхлую потрепанную физиономию бывшего секретаря райкома.

— Какой уж был, — бормотнул Вдовин. Он вздохнул и, застегнув полушубок на верхний крючок, переминался с ноги на ногу, всем своим видом показывая, что пора и по домам.

Караваеву стало отчего-то весело. Он хлопнул Вдовина по плечу:

— Дубов давно на юг укатил. Живет там, поправляет свои потрепанные нервишки. И чего нам вспоминать его, Андрей Порфирьевич. А?..

Вдовин коротко и тихо засмеялся. Это было так неожиданно, что Михаил Михайлович замер на миг. И тут же усмехнулся про себя: «Раскрываешься… Почуял, милок, что по-новому жить можно будет».

Подавая на прощание руку секретарю райкома, Вдовин сказал:

— Слышите, волки воют? Голодно им перед весной-то. И рыскают.

Караваев не сразу вошел в дом. Он еще некоторое время бродил по дороге. Раза два останавливался и прислушивался. Заунывно свистел ветер, и больше ничего не было слышно.

ОСИПОВ

Сквозь дощатую стену конторки цеха доносится шум токарных станков. Шум однообразный и сильный, можно подумать, что работает одна огромная машина. Неожиданно в него вторгаются грубые посторонние звуки, доносящиеся откуда-то сбоку: стук-стук-стук… Через несколько секунд они исчезают.

«Опять Митька Хохлов портачит, — подумал Андрей Иванович. — Побежал, наверное, к приятелю прикурить и болтает с ним, сказки рассказывает. А в это время резец прошел всю деталь, и резцедержатель уперся в патрон. Еще бы не застучало! Экий человек!»

Начальник цеха, сидевший за письменным столом напротив Андрея Ивановича, не обратил внимания на стук и продолжал говорить размеренным басовитым голосом:

— Мы срываем план строительства нового отделения цеха…

Видя, как Андрей Иванович беспокойно заерзал на стуле, начальник цеха безжалостно добавил:

— Основная вина в этом, товарищ Осипов, ложится на вас.

«Товарищ Осипов»… Все на заводе, даже главный инженер, всегда зовут его Андреем Ивановичем; Так к нему обращался раньше и начальник цеха. Конечно, можно называть и Осиповым, дело, в конце концов, не в этом. Интересно, что начальник цеха скажет дальше.

— Да, на вас… Первые станки, которые к нам прибыли, целый месяц простояли на заводском дворе под дождем.

«Дожди-то только два дня шли, — подумал Андрей Иванович. — Да и станки-то привезли всего полмесяца назад».

— …Вы бесконечно медлили с заливкой фундамента. Я знаю, что вы сейчас скажете: не хватало цемента, а когда появился цемент, не оказалось достаточного количества рабочих рук. Но ведь вы же руководитель всех работ! Вы были обязаны своевременно сигнализировать о нехватке материалов, о том, что нет рабочих.

— Я говорил об этом.

— Кому?

— Вам много раз говорил, один раз коммерческому директору. Докладную писал.

— Мне вы говорили в прошлом месяце, когда была горячка с полугодовым планом. Цех отставал, и надо было нажимать. У меня тогда голова кругом шла, не до вас было.

— Конечно, я виновен. Но ведь я один ничего не смог бы сделать, — с некоторой робостью возразил Андрей Иванович. — И я все же много раз просил помочь мне.

— Что-то я не замечал вашей активности. Надо было не мямлить, а наступать каждому на глотку. Не знаю, впрочем, как вы беседовали с Марченко. Я за дела Марченко не отвечаю. Это надо с него спросить.

— С Марченко я только один раз говорил. Я ведь вам в первую очередь обязан докладывать.

— Что вы этим хотите сказать?

— Ну… В общем, Марченко тут ни при чем.

— А что, я, что ли, при чем? Конечно, начальник цеха отвечает за весь цех, в том числе и за новое отделение. Я занимался строительством сколько мог, но ведь у меня не одно только строительство… Не могу же я всех заменять.

«А говорун ты порядочный, — подумал Андрей Иванович. — Любую беду от себя отведешь. «Занимался строительством». Не занимался! Пыль в глаза любишь пускать».

— Не надо сваливать с больной головы на здоровую. Вы основательно завалили работу и имейте мужество во всем признаться.

— Да я признаюсь, — вздохнув, сказал Андрей Иванович. — Я ни на кого не сваливаю.

Начальник цеха метнул на него быстрый, недоверчивый взгляд, опустил голову и заговорил тихим голосом:

— Издан приказ директора завода, в котором отмечено, что все сроки строительства сорваны. Меня предупредили. Вы переведены на должность мастера второй смены. Придется вам передать дела Алексею Игнатьевичу. Вот приказ директора.

Андрей Иванович медленно читал приказ, а в голове бешеным потоком проносились мысли: «Он пытался убедить меня в том, что в срыве строительных работ виновен только я. Он знает, что виновен и он. Знает, но не хочет в этом признаться. А у директора, наверно, все свалил на меня. Там никаких свидетелей не было. И сейчас он боится, чтобы я не пошел к директору жаловаться на него. Если бы он вызвал меня только для того, чтобы сообщить о переводе на другую работу, то показал бы приказ — и все. Ведь о недостатках в ходе строительства столько говорилось за последние дни. Но он непременно хочет и в моих глазах обелить себя».

— Желаю вам, Андрей Иванович, всяческих успехов на новой должности, — доносился до Осипова басовитый голос. — Мастером все же поспокойнее, и опыт в этой работе вы имеете значительный. Не связывайтесь больше со стройкой, паршивое это дело, я вам скажу. Все будет хорошо, дорогой Андрей Иванович. Поверьте мне, все будет хорошо.

Начальник цеха похлопал Осипова по руке и посмотрел на него весело, с улыбкой. Видимо, он уверился в том, что сумел убедить Андрея Ивановича, и сейчас, довольный, хотел напоследок расположить к себе старика. Андрей Иванович еще больше нахмурился, встал и мрачно проговорил:

— Мне все давно ясно, я пойду.

Он увидел, как в глазах начальника цеха появились тревожные огоньки и снова зло сжались его тонкие, острые губы.

Подходя к двери, Андрей Иванович услышал:

— Немедленно сдавайте дела Алексею Игнатьевичу.

Алексей Игнатьевич работал мастером второй смены. Это был подвижной, говорливый, с большим самомнением человек средних лет, несколько похожий по характеру на начальника цеха. Значит, с ним Осипов поменялся местами.