Вторая планета

Вот такая здесь трава! Ляжешь на неё и не встанешь — так и прорастёт сквозь тебя.

Пока я думал про траву, папа уже попрощался с мамой. Взял у меня рюкзак, похлопал по щеке:

— Ну, держись, воин!

— Буду держаться, — пробормотал я смущённо: мне очень хотелось обнять папу, но я стеснялся Жорки и Ван-Гена.

Папа поцеловал меня и побежал к вертолёту: Ван-Ген уже там, машет ему рукой.

Мы стояли до тех пор, пока ярко-красная машина не исчезла за горизонтом. Потом мама грустно сказала:

— Пошли, Витя, домой.

Мне же домой не хотелось. Мы с Жоркой ещё вчера договорились: как только проведём родителей, сбегаем на стадион.

— Ты, я смотрю, совсем не скучаешь по отцу, — говорит с упрёком мама. — Ну бегите, раз вам так уже приспичило, а я зайду к тетё Павлине.

— Я недолго, мам!

— Знаю я ваше «недолго»! Да ноги не поломайте! — Мама почему-то больше всего боится за мои ноги. Она убеждена, что с головой моей ничего не случится.

Мама пошла к тёте, а мы рванули на стадион.

Там ещё никого не было. Мы погоняли мяч, но вдвоём было неинтересно. В конце концов Жорка предложил:

— Пошли на спортплощадку!

На площадку мне не очень хотелось: я уже знал, что Жорка там даст мен сто очков форы. Для него что турник, что кольца, что брусья — всё едино. Летает на них, как птица, такие сальто выкручивает, что все наши земные чемпионы позеленели бы от зависти. Я по сравнению с ним — тряпочка подвешенная, хоть и имею первый спортивный разряд.

Оно и не удивительно. Если бы мне такие же руки и ноги, я бы тоже не отставал от Жорки.

— Пошли лучше искупаемся, — говорю я ему; в воде Жорка против меня слабак. Он почему-то боится воды: как почувствует, что ногой уже дна не достаёт, сразу что есть сил выгребает к берегу. И плавает по-собачьи: молотит что есть сил руками и ногами, аж брызги летят. А чтоб нырнуть — про это и речи нет! Сколько я его ни уговаривал, так и не отважился.

Поэтому Жорка хоть и согласился идти купаться, но не слишком охотно.

Потом мы снова гоняли мяч, и я, понятное дело, опоздал домой, и мне влетело от мамы.

— Ты совсем отбился от рук! — сказала она под конец. — Обрадовался, что папа уехал.

Это меня больше всего обидело: папу я очень люблю. Весь вечер сидел неподвижно в кресле и думал про него: как они там с Ван-Геном? Продираются сквозь джунгли или спускаются по реке на плоту?

Потом пошёл в папин кабинет, глянул на карту. Сперва ничего не заметил, хотел было уже выйти, но внезапно на ней словно сверкнула какая-то крохотная искорка. Я аж дыхание затаил. Присмотрелся внимательнее — огонёк! Один, второй…

— Ма-ам! — закричал я что есть сил. — Ма-ам!

Вбежала перепуганная мама.

— Что стряслось?

— Папу вот видно!

Мама так и кинулась к карте:

— Где?

— Да вон, ты не туда смотришь!

Мама, наконец, увидела огоньки. И только увидела — слёзы из глаз. Смотрит и плачет. Ну с чего бы тут плакать? Тут радоваться надо, что папу увидели!

Мама долго смотрела на огоньки, которые едва заметно двигались по карте. Вот остановились.

— Что это с ними? — забеспокоилась мама.

— Наверное, остановились на ночь.

Мама взглянула на часы:

— И правда, поздно уже… Иди-ка, Витя, спать.

— А ты?

— Я тут прилягу, на тахте.

Я сразу догадался — мама и ночью не хотела отходить от карты. И утром, когда я ещё спал, мама легонько потрясла меня за плечо:

— Витя, вставай: папа уже встал!

Я, как был в трусах, бегом помчался к карте: два огонька уже двигались вдоль небольшой речки, терявшейся в джунглях.

— Давно они встали?

— Уже больше часа.

Мама, должно быть, не спала всю ночь: стерегла папин сон.

— Ты, Витя, позавтракай уж сам.

— А ты?

— Я уже завтракала. мне надо бежать, я на работу опаздываю. — Сколько помню маму, она всегда опаздывает. И часы у неё постоянно отстают.

— Ты в лабораторию?

— А куда ж ещё! — отвечает, хлопоча, мама: она как раз причёсывается.

Потом хватает сумочку, целует меня напоследок и выбегает из комнаты. Я бегу к окну, чтобы посмотреть на маму. На улице она строгая, собранная, на маму как-то и не похожая. Вот её нагнала ярко-красная машина, мама махнула рукой, машина остановилась, осела на землю: в ней двое венериан. Один из них выскочил, открыл дверцу, мама села; машина сразу же поднялась над дорогой, немного повисела на месте, потом полетела вперёд.

Теперь я не увижу маму до позднего вечера. Разве что по видеофону.

Позавтракал, сел думать, что делать дальше. Делать было что, стоит только свистнуть Жорке, но мне захотелось побыть одному. Вдруг вспомнил: я же обещал папе вести дневник. Записывать всё, что увижу без него и что со мной будет происходить.

Сне ужасно не хотелось садиться за писанину! Они мне в школе надоели, эти домашние задания! И по литературе пиши сочинение, и по истории, и по географии. А я что, писатель? Я буду космонавтом, буду водить корабли на другие планеты. или полечу к далёкой звезде — искать следы разумной жизни.

Но ничего не поделаешь: дал слово — держи. Потому что папа, когда вернётся, обязательно поинтересуется дневником.

Значит, так. Я прилетел на Венеру две недели назад и за это время уже увидел много интересного. Мы остановились в специальном научном центре, где живут только учёные, не менее выдающиеся, чем у нас на Земле. Все они носят белые костюмы, потому что в чёрных тут можно запариться, так печёт солнце. И ещё спасает защитный экран, который вокруг Венеры, а то температура могла бы подняться до ста градусов: вода закипела бы и всё живое погибло. Даже растения.

А растения здесь необычные, на Земле я таких и не встречал. Вот хотя бы чертополох. У нас он вырастает по пояс… ну, по плечи человеку. А здесь — словно дерево. Ствол — не обхватишь руками. А деревья — настоящие гиганты высотой до двухсот метров. Росли бы, наверное, и выше, но мешает сила тяжести: не выдержат стволы.

Мы уже привыкли к яблокам, которые весят десятки килограммов, к метровым огурцам и помидорам размером с ведро: принесёшь такой помидор и ешь целую неделю.

А на арбузы даже страшно смотреть: одним ломтиком можно накормить десяток людей.

Вообще мне здесь очень интересно, если бы только не было так жарко. В первые дни, когда выходил из помещения, то едва волочил ноги. И надевал специальный шлем с холодильным устройством. А теперь уже обхожусь без шлема: ношу шляпу из биоткани.

А Жорка вообще на голову ничего не надевает. И хоть бы что! Да оно и не удивительно: он же родился здесь, на Венере, и если бы попал на Землю, то, наверное, мёрз бы. Забавный он, Жорка: и минуты не посидит спокойно. И всё, про что ни подумает, прямо на роже написано. А видели бы вы, как он лазит по деревьям! Перелетает с ветки на ветку — аж дух захватывает! Вот бы мне так научиться!..

Он перешёл в восьмой класс, как и я. И мой папа как-то сказал, что у Жорки блестящие математические способности.

А ещё здесь страшные грозы. Особенно осенью и зимой. Хотя зимы здесь и не бывает, Жорка представления не имеет, что такое снег, а лёд видел только в холодильниках, но зимой температура всё же немного ниже, чем летом, и без конца льёт дождь. А что такое венерианская гроза, я уже видел не раз. Тучи наползают такие, что страшно смотреть: чёрные-чёрные и всё время перемешиваются… И аж полыхают от молний. И не одна молния или две, как у нас на Земле, а несколько сотен одновременно. Треск такой, словно вот-вот конец света. И весь воздух вокруг начинает светиться, а с пальцев, к чему ни прикоснись, искры так и сыпятся. И волосы на голове аж сверкают от искр. Деревья же, как по команде, опускают листья и ветви — только стволы торчат, а мы забиваемся в помещения. Застукает ливень на улице — потонешь в один момент!..

Только что говорил по видеофону с тётей Павлиной: спрашивала, как папа. Тётя Павлина вчера полетела в другой научный центр, на конференцию.

— Как там они?

Я смотрю на карту и вижу две искорки, которые упорно углубляются в джунгли.