Вторая планета

Да слышу! Только всё ещё никак не могу понять, для чего такая конспирация. Но, раз это нужно для разведки…

Вскоре мы все заснули на каменном полу, потому что в камере не было ничего, кроме пола и стен. Поэтому ворочались всю ночь с боку на бок, а мне к тому же всё время снились тревожные сны. То мама снилась: что её тоже взяли в плен. То папа: будто его сбрасывают со скалы. А под конец приснилось самое страшное: будто меня переделали в робота. В то бессловесное существо. Я аж закричал и сразу же проснулся.

Лучше б и не спал!

На второй день нас повели во дворец: Оранг Третий изъявил желание с нами встретиться.

Видели бы вы, что случилось с тюремной обслугой, когда она про это узнала! Оранги чуть ли не на животах перед нами ползали, готовя нас к этой встрече. Принесли мне и тёте Павлине одежду из какой-то золотой ткани — пышные халаты с длиннющими, до пят, рукавами, накинули почтительно на плечи. На ноги — чудны́е тапочки, тоже расшитые золотом, и загнутыми вверх носками. Я на тётю Павлину как глянул — так и скорчился от смеха.

— На себя лучше посмотри, — обиделась тётя.

А несчастному Жорке достался куцый фартучек и ошейник. Тоже позолоченный, но Жорке от этого было не легче.

— Не буду я его надевать!.. Не буду!.. — У Жорки аж слёзы на глаза навернулись. — Что я — животное?

— Ты — разведчик, — тихо сказала тётя Павлина.

— А вы бы надели такое? — Жорка с отвращением ткнул в ошейник пальцем.

— Надела бы… И не впадала бы в истерику…

Наконец, Жорка сдался:

— Отвернитесь, — хмуро буркнул он.

— Ничего, Жора, это ненадолго, — утешила его тётя Павлина.

Начальник тюрьмы, который вчера грубо кричал на нас, сегодня угодливо провёл за ворота. А там нас ждали носилки, одни для тёти Павлины, другие — для меня.

— Мы лучше пройдёмся, — сказала тётя Павлина, жалея Жорку.

— Этого делать никак нельзя! — твёрдо сказал переводчик. — Гости Оранга Третьего прибывают во дворец только на почётных носилках.

Во как: мы уже почётные гости! Что же, пришлось садиться в носилки. Только умостились, как существа, стоявшие по обе стороны, вмиг нас подхватили. Впереди нашего кортежа бежал огромный оранг и, размахивая позолоченной дубинкой, всё время выкрикивал:

— Дорогу гостям Оранга Третьего!.. Дорогу гостям нашего божественного фюрера!..

Сзади же бежал Жорка, мрачный, как ночь. А уже за ним — вооружённая до зубов охрана.

Нас поднесли к дворцу, опустили на землю. Та же «шишка», что и вчера, встретил нас перед лестницей, только теперь он был не суровый и важный, а льстиво улыбался. Склонил голову, развёл почтительно лапы, приглашая во дворец.

Тётя пошла первой, я — за ней, как её ассистент, а Жорка — за мной. Но не успел он ступить и двух шагов, как лицо «шишки» сразу же передёрнулось от гнева. Он что-то выкрикнул, и два оранга взяли Жорку за плечи и поволокли прочь.

— Не смейте! — закричала тётя Павлина.

— Мы не можем пустить это грязное существо во дворец, — объяснил нам толмач. А поскольку мы всё ещё стояли, рассерженные до предела, то он начал нас успокаивать. — Да вы не волнуйтесь, ничего плохого с вашим слугой не случится. Пока вы будете на приёме, его подержат в клетке…

В клетке? Несчастный Жорка! Нас с тётей Павлиной утешало только то, что он будет страдать не напрасно. Я бы сам согласился на клетку и ошейник, если бы речь шла про судьбу землян.

Так что держись, Жора! Держись, храбрый разведчик!..

Тем временем мы поднялись по ступеням, остановились перед массивными, окованными железом дверьми. «Шишка» поднял вверх руку, двери сразу же открылись, и мы вступили в огромную залу.

Всё вокруг сияло золотом. Позолоченные стены и потолок, золотые колонны, золотые окна-бойницы, даже ковёр под ногами был выткан из золотой ткани. Вдоль стены стояли замершие охранники в коричневой униформе, с большими золотыми бляхами на груди, с тяжёлыми пистолетами, а впереди, у самой стены — гигантская статуя, удивительно похожая на ту, что высилась на площади. Те же усики, та же чёлка, начёсанная на узкий лоб, такая же тяжёлая челюсть. Я подумал, что это ещё одно изображение Гитлера, но когда мы подошли поближе, то толмач благоговейно прочитал нам: «Оранг Третий, фюрер великой нации». Остановившись перед статуей, «шишка» вскинул вверх руку и трижды выкрикнул «Хайль!» И статуя сразу ожила: высоко поднялась позолоченная рука, шевельнулась челюсть, открылся чёрный провал пасти. Что-то заскрипело, захрипело внутри, потом гаркнуло: «Хайль!» И статуя, щёлкнув челюстью, опустила руку.

— Оранг Третий приветствует вас, земляне! — прошептал толмач.

Он, должно быть, ждал, что мы тоже задерём руки к небу, но ни я, ни тётя Павлина и не подумали этого делать.

Двинулись дальше. Миновали целую анфиладу комнат, с такими же позолоченными потолками и стенами, с застывшими повсюду охранниками. Только вместо статуй здесь висели картины. Огромные и помпезные, все они изображали Оранга Третьего.

Наконец, мы вошли в здоровенный зал, где толпились оранги с бляхами ещё бо́льших размеров, чем у нашего «шишки». Все они почтительно замерли вдоль стен, а впереди на высоком позолоченном троне сидел Оранг Третий.

— Смотри на него! Только на него! — требовательно шепнула мне тётя, потому что рядом, возле самого трона, стоял мой папа.

Но я не мог не смотреть на папу: я же его столько времени не видел. У меня аж горло перехватило и стало горячо в груди.

Папа стоял неподвижно, словно и не заметил нас. На нём было какое-то чудно́е одеяние из серебряной ткани, а в руках — толстенный блокнот и ручка с магнитным пером. Вот Оранг Третий шевельнулся, раскрыл огромный рот, и папа сразу же подался в его сторону, перо настороженно замерло над раскрытым блокнотом.

Оранг Третий прокашлялся, и вокруг прокатился льстивый шёпот:

— Слушайте, слушайте! Сейчас будет говорить фюрер!

Я наконец оторвал взгляд от папы, потому что тётя Павлина аж зашипела на меня. Посмотрел на Оранга Третьего.

Это была уже старая обезьяна, шерсть на ней аж поседела, мясистые щёки свисали на стоячий воротник мундира. Глаза у него были выцветшие и пустые, а усики и начёсанная на лоб чёлка реденькая и убогая.

Он ещё раз откашлялся («Слушайте, слушайте!» — снова прокатилось по залу) и заговорил.

Сперва я слышал только голос, потому что Оранг Третий не говорил, а кричал. Сначала выкрикивал отдельные слова, потом целые фразу. Он всё время аж трясся от крика, глаза налились кровью, лицо набрякло.

— Мы — великая нация господ! — выкрикивал он (а толмач переводил). — Мы призваны править миром!.. Мы очистим Венеру от низшей расы и построим тысячелетнюю империю!.. На нас возложена великая историческая миссия, и мы её выполним любой ценой!..

— Хайль!.. Хайль!.. Хайль!.. — бесновались вокруг оранги.

— Вы, земляне, должны помогать нам в этом священном деле! Вы дали нам Ницше и Гитлера, поэтому сотрудничайте с нами!..

— Хайль!.. Хайль!.. Хайль!..

Оранг Третий щёлкнул челюстью и умолк. Его глаза снова опустели. Тётя Павлина что-то ответила, толмач перевёл, но я ничего не разобрал: был оглушён его голосом.

Потом нас по очереди подвели к Орангу. Он вяло подал мне руку, снова что-то закричал — я аж отшатнулся, потому что подумал, что он на меня рассердился, но толмач успокоил: Оранг Третий интересуется, понравилось ли мне здесь.

После того, как Оранг Третий вот так вот с нами поговорил, нас стали знакомить с присутствующими в зале. Там были и Ранг — толстый и жирный, и Анг — низенький, худющий, да ещё и косолапый,  и Нг — с ледяными глазами за старомодным пенсне — папа мне потом рассказал, что нелепые имена им присваивают в соответствии с должностью: чем ниже должность, тем меньше в ней букв. Так что у остальных придворных имя состоит всего из одной буквы Г.

— А остальные оранги? — поинтересовался я.

— У остальных имён нет. Носить имена имеют право только вожди и придворные.