Возможность выбора (роман)

Когда сигарета догорела до половины, у Маркуса вдруг задрожали ноги. Только теперь судорога прошла окончательно. Ведь еще совсем недавно ногу свело настолько, что он не смог сдвинуть ее с педали. Позднее никто уже не станет вдаваться в подробности, просто скажут, что он сбежал с места аварии.

От ужаса его словно пронзило болью. Маркус не мог оставаться на месте. Он раздвинул еловые лапы, швырнул в снег окурок и направился к машине, оставленной у обочины шоссе. Он не думал, что возле подозрительно покинутой машины могут собраться люди, поджидающие, когда преступник выйдет из леса. Маркуса подгоняла лишь одна мысль: побыстрее добраться до места аварии!

Торопливо распахнув дверцу, Маркус взгромоздился на сиденье, втащив за собой кучу снега. Заведя мотор, он принялся переключать скорости, чтобы вытянуть застрявшую машину. С большим трудом это ему удалось.

Но чтобы вернуться на место аварии, надо было прежде всего проехать вперед. Маркус выжал газ до отказа, машина, подпрыгивая, ползла по правой стороне дороги, время от времени задевая боком за сугробы. Мотор ревел, кашлял и чихал, но все-таки не сдавался и тянул.

Перекресток!

Разворачивая машину, Маркус едва не наехал на маневрирующий грейдер.

Маркус спешил. С момента аварии не могло пройти много времени. Маркус не смотрел на часы, из-за метели и шума ветра он потерял чувство времени.

Маркус узнал темную стену леса. Он уменьшил скорость и принялся напряженно смотреть вправо.

Навстречу неслась вереница грохочущих грузовиков. Каждая машина, словно выбрасываемая из глубины сугроба и сверкавшая навстречу Маркусу волчьими глазами фар, казалась злобно ревущим преследователем. Конечно же, шоферы гнались за красным автомобилем, чтобы раздавить его в лепешку. Маркус не сомневался, что именно жажда мести гнала людей на ночь глядя в метель, но у него не возникало никакой вражды к ним. Естественно, преступник должен понести наказание. Только они не знали, что Маркус уже едет в обратную сторону. Преследователи привыкли к тому, что преступник убегает прямо вперед и никогда не кидается добровольно в руки преследователей.

Показались огни города. Маркус испугался, выключил мотор. Машина заехала колесом в сугроб и остановилась. Он так внимательно искал место аварии, почему же оно не было отмечено толпой людей и сгрудившимися машинами?

Маркус представлял себе несчастные случаи по-своему. Тяжелое происшествие должно оставить свой след, и время с момента трагедии должно двигаться замедленно, словно плыть. Именно так было, когда умер отец Маркуса: покойник лежал несколько дней на помосте в амбаре, затем появились дальние и близкие родственники и знакомые. Никто никуда не спешил. Они простаивали там часами, сложив руки крест-накрест на животе, молчали или негромко переговаривались. Маркусу тогда казалось, что они пробыли у них во дворе хутора и в доме несколько недель.

Метель кончилась.

Маркус направил свой красный БМВ к дому. Снежные сугробы сверкали в лунном свете, как будто вокруг распростерлось застывшее во время шторма море. Может быть, метель занесла и машину и человека, и все мчались мимо неправдоподобно высокого сугроба, не обращая на него внимания.

Поставив машину в гараж, Маркус почувствовал себя вконец обессиленным. Его страшно раздражало то, что метель так внезапно прекратилась. Как могло случиться, что на относительно пустынной дороге он встретился с огромным грузовиком именно в то мгновение, когда там проходил человек? Теперь, когда сугробы застыли на месте, было совершенно непонятно, почему БМВ ехал посредине дороги. Маркус не смог бы работать на крыше, если бы он хоть на секунду забыл о существовании края и бездны.

Много дней Маркус ждал, что за ним придут.

Но его личностью никто не интересовался.

Несколько раз Маркус спускался в гараж, плотно закрывал дверь, садился в машину и думал: а что, если завести мотор?

Время шло, и там, где был огромный сугроб и где произошло несчастье, выросла трава забвенья.

Маркус включил фары, темнота уже давно опустилась на окрестности. Машина, которую они днем поставили на пожухлой траве у самой обочины дороги, казалось, висела теперь в огромной черной бездне. В бескрайней мгле медленно проплывали редкие снежинки, сбившиеся в сторону от слабого света подфарников, словно никакая сила притяжения не действовала на них.

Орви стало жутко. В этом тихом и уединенном месте они были точно отрезаны от всего живого. Тусклые огни машины едва светились, словно им вот-вот предстояло погаснуть.

Непроглядная тьма как будто надвигалась с непреодолимой силой. Безбрежная черная пустота была не только перед глазами, она проникала в мозг, в сердце, ползла дальше, захватывая Орви целиком. Если бы сейчас вдруг вспыхнул свет, она нисколько не удивилась бы, увидев свои руки и ноги черными.

— Поедем назад, — боязливо прошептала Орви.

— Ладно.

Маркус охрип, как и Орви, — они долго разговаривали в холодной машине. Когда в памяти Орви всплывали иные из дней, канувших в прошлое, ей казалось, будто она кричит против ветра, хочет сообщить миру что-то очень важное, но никто не слышит ее.

Орви скрестила замерзшие пальцы, и ей почудилось, будто раздался звон льдинок.

Маркус не спешил заводить мотор. Он положил обе руки на руль и глубоко задумался. Должно быть, и у него внутри была черная пустота. Сегодня Орви с удивлением поняла, как они все-таки похожи друг на друга. Такие похожие и все-таки чужие. Может быть, сходство как раз и отталкивает людей друг от друга?

Странными казались эти эпизоды прошлого — мелькающие пунктиры ее жизни, спотыкавшиеся о пробелы в памяти и вычерчивающие круги вокруг тех точек, откуда трудно было двинуться дальше.

В одном отношении Орви за этот день поумнела: причинявшие глухую боль воспоминания надо было облечь для себя в слова, а еще лучше рассказать о них кому-то — тогда покажется, что их можно будет навсегда забыть.

Правая рука Маркуса оторвалась от руля и рывками, словно вместо руки у него был протез, стала подниматься вверх, пока не опустилась Орви на спину.

— Нет! — вскрикнула Орви.

Рука отдернулась.

Орви стало стыдно.

— Странно, — устало проговорил Маркус. — Десять лет мы спали в одной постели, а теперь ты не выносишь даже моего прикосновения.

Орви вспыхнула. Она не хотела обидеть Маркуса. Именно сегодня, сидя в этой холодной машине, она снова, впервые за долгое время, увидела в Маркусе человека. Маркус никогда не считал Орви заслуживающей откровенности. Теперь же он до конца раскрылся перед своей бывшей женой.

Где грань между любовью и ненавистью? Не следует ли вообще отбросить столь большие понятия? Может быть, стоит поговорить о терпимости и о том, что больше я так не могу, не хочу, что чаша переполнилась. Чаша чего? Какая чаша? Всякое познание неопределенно, возможно, оно больше зависит, скажем, от расположения пятен на солнце, чем от чего-то другого? Люди находят выход, существует стремление вперед и путь назад. Даже у Орви хватало житейской мудрости понять это. Говорят и о тупиках, но ведь за стеной должно же начинаться что-то новое. Вот и Маркус хотел когда-то наложить на себя руки. Был бы уже десять лет скелетом. Ни тебе женитьбы, ни развода и никаких выяснений.

Маркус разогрел мотор и стал разворачивать машину. Фары выхватывали из темноты лишь небольшой участок дороги, свет скользил и тонул где-то в пространстве. Не было больше ни валунов, ни можжевельника. Орви не видела, сколько за это время намело снега на промерзшем кочковатом поле.

Машину потряхивало, — значит, они ехали дальше. С низкого сиденья не было видно дороги, лишь тьма кругом. За стеклом две застывшие фигуры, мчащиеся в никуда. А по ту сторону ржавой жестяной коробки плыли навстречу своей судьбе все остальные, верхом на волшебном помеле — с целью или без цели, но куда-то они все-таки неслись. Орви показалось, что из темноты на нее глядит женщина с нежным именем Офелия. Сморщенное лицо ее покорно улыбается, под подбородком выпучились два стеклянных глаза бесхвостой лисы.