Возможность выбора (роман)

Этой ночью Маркус пришел в комнату Сулли. Только грубостью мог он еще утвердить свою власть.

Утром Сулли ковыляла по квартире, обвязав голову полотенцем, глаза у нее были заплаканные и опухшие. Маркус с отвращением отводил взгляд в сторону, но что-то необъяснимое заставляло его снова и снова смотреть на Сулли. Маркус вдруг осознал, что его жена стара. Шея в морщинах, груди обвисли, походка шаркающая.

Маркуса пронзило раскаяние. Он нерешительно взял руку жены, пальцы Сулли были холодны как лед.

Маркусу хотелось, чтобы Сулли закричала на него, затопала ногами, разбила тарелку или чашку, сорвала со стены одну из идиотских картин и порвала холст, застучала по столу кулаками и сказала мужу, что он чудовище.

Но Сулли стояла молча и смотрела ничего не видящим взглядом сквозь стенку.

Значит, она считает себя виноватой, но почему же она не хочет объясниться! Обоим стало бы легче, если бы вся эта накипь вылилась в слова.

Однако и Сулли не была столь беспомощной, как могло показаться. По всей вероятности, она отправила в деревню телеграмму, ибо на следующий день заявилась ее мамаша. Теперь Маркус был выдворен окончательно. Сулли спала в одной постели со своей матерью, они вместе убаюкивали детей. Маркус следил за ними исподлобья, и ему казалось, что особая нежность выпадала на долю Юри.

Маркус чувствовал, что он проиграл.

Оставалось только почаще исчезать из дому. Маркус работал как вол. Он был по-прежнему нарасхват и зарабатывал как никогда раньше, но в отношении семьи стал скуп. Он не передавал жене деньги из рук в руки, а совал их под медную ступку, стоявшую на кухонном шкафу. Маркус надеялся, что Сулли попросит добавки, ведь оставленной суммы едва хватало на пропитание семьи. Но Сулли молчала. Маркус махнул рукой: пусть распродает дядюшкины вещи, когда нужда прижмет.

Зато постоянно рос счет Маркуса в сберкассе. Он пока еще не знал, что предпринять с накопленными деньгами, однако цифры в серой книжечке являлись для него своего рода опорой и поддержкой.

В прошлом у Маркуса не было ни желания, ни времени для каких-либо личных интересов. Теперь же он стал наблюдать за другими людьми, чтобы поучиться у них и найти себе занятие по душе. У Маркуса словно глаза раскрылись, он увидел жизнь с новой стороны. Ведь никто не обещал ему три молодости, а он работает как проклятый с рассвета до захода солнца. Ни один здравомыслящий человек не влачил свои дни так серо и однообразно, как он. Рыбаки и любители походов, охотники, значкисты да марочники, спортсмены и певуны — все они, за исключением Маркуса, жили интересно. Кто не был способен на что-нибудь иное, тот волочился за женщинами.

Рыба и охотничьи трофеи не прельщали Маркуса. Он не понимал, как можно убивать животных ради развлечения. Он рос в деревне и нередко присутствовал при забое свиньи или бычка. И всякий раз тяжело переживал предсмертную агонию животного. И хотя Маркус понимал, что все это вызвано осознанной необходимостью, сам он никогда не смог бы стать таким, как Юссь Пуссь — их деревенский живодер. Однажды Паула велела Маркусу зарезать петуха; и хотя парень наточил топор, птица все-таки улетела с чурбана.

Маркуса интересовали рассказы мужчин, питавших слабость к женскому полу. Он не пропускал мимо ушей ни одной истории, ни одной пикантной подробности и искренне восхищался ловкостью других мужчин. Сам он не обладал даром завлекать женщин — хотя в любом случае конечный результат бывал одинаковым, каждый раз приходилось придумывать новые уловки. Маркус мог надеяться только на свою приятную внешность. Он боялся случайных знакомств, так как не сумел бы дать женщине категорическую отставку. Опытные пташки шестым чувством определили бы его уязвимые места, и тогда прощай свобода. Он слышал от мужчин немало мрачных историй — иная дамочка сумеет так окрутить свою жертву, что ты и пикнуть не успеешь.

Наконец Маркусом завладели мысли об автомобиле.

Машина сулила спасение!

Он представлял себя за рулем. Навстречу течет серая лента дороги. Необычный голос свободы звучит в ушах — стремись вперед, забудь про все неприятности, никто тебя не сможет удержать.

Мечта о машине всецело овладела Маркусом. Только автомобиль сможет вернуть ему всю полноту жизни. Маркус все острее ощущал мрачную атмосферу дома. Здесь жили узники, с утра до вечера изучавшие щели в полу. Больше здесь не на что глядеть. Он, Маркус, не собирается смотреть, как Сулли крутится вокруг Юри, то утешит его, то приласкает.

Машина — лучший выход из создавшегося положения.

Кроме того, в данном случае не может быть и намека на безнравственность. Не он один помешан на автомобилях. И не только он будет любить свою машину больше законной жены.

Немало времени и труда было затрачено, и все же Маркус обзавелся автомобилем. Пригнав во двор старый драндулет, Маркус заметил в окне Сулли. Она стояла неподвижно, прижавшись бледным лицом к стеклу. Впервые за долгое время Маркус посмотрел своей жене прямо в глаза, правда, издалека и через стекло. На лице Сулли не появилось даже намека на радость, хотя любой женщине должно бы доставить удовольствие быть женой владельца автомашины.

Орви уволилась со старого места работы. Она передала свой пресс новенькой, девушке примерно одного с ней возраста, и за несколько дней обучила ее работе. Эта миловидная девушка старательно слушала Орви, объяснявшую ей приемы работы. Уважительный взгляд новенькой воодушевлял Орви. Она ей досконально все разъяснила, а под конец обратила внимание на перемещающуюся лампу и посоветовала направлять свет в лицо, когда начнет клонить ко сну.

Девушка на прощание протянула Орви букетик цветов и с благодарностью сказала, что дружелюбие Орви помогло ей преодолеть страх — она боялась идти на работу.

Орви была приятно поражена признательностью новенькой; первый раз в жизни она поняла, что работа, кроме зарплаты, имеет и другие достоинства. В полдень Орви с цветами в руках вышла из ворот завода. Ей вспомнилась давнишняя мечта. Ведь и она когда-то мечтала стать учительницей, как и большинство девочек в начальных классах.

Растрогавшись, Орви поднесла букетик к лицу и подумала, как хорошо было бы еще когда-нибудь ощутить такую же радость от своих поступков.

Дома ее ждало сражение. Уже долгое время Орви не могла поладить с мачехой. Лулль стремилась унизить ее при любом удобном случае. Она подробно выспрашивала, где Орви бывает после работы, с кем встречается, что видела или слышала.

Орви, не привыкшая никогда ничего утаивать, стала намеренно скрытничать. В ответ на вопросы мачехи она равнодушно пожимала плечами или покачивала головой. Иногда смотрела на Лулль с деланной улыбкой на лице — такая гримаса должна была означать, что существуют вещи и дела, в которых она не намерена отчитываться.

Именно эта вызывающая улыбка больше всего выводила Лулль из себя.

Орви ничуть не жалела Лулль, когда видела, что та из-за нее переживает. Орви начала нарочно слоняться по городу, чтобы убить время. Однажды она даже выдержала еще один киносеанс после двухсерийного фильма. Правда, ломило спину и рябило в глазах, но зато какое удовольствие было видеть, как мачеха в бешенстве топает ногами.

Орви с каким-то наслаждением принялась дразнить Лулль. Она без всякой цели слонялась по улицам, а Лулль считала, что Орви ведет какую-то беспутную жизнь. Чтобы досадить мачехе, Орви принялась размалевывать лицо под воинственные маски. Она понимала, что всякий нормальный человек сочтет ее за дурочку, но толстый слой туши на ресницах, огненно-красная помада, брови, будто вымазанные дегтем, помогали ей изменить свою внешность. И Орви малевалась снова и снова, чтобы казаться старше своих лет, — ей хотелось стать неузнаваемой.

Мир покинул их дом.

Однажды Орви застала в своей комнате мачеху, которая рылась в ее вещах. Неизвестно, какие вещественные доказательства искала она в сумочке Орви и в ящике ее письменного стола.

Лулль была готова со стыда провалиться, сквозь землю. Она побледнела и виновато опустила голову. Орви понимала, что стоит ей сейчас заговорить, и Лулль не станет выбирать выражений. Орви не хотелось опускаться до ругани. Она решила отомстить иначе. Вынув из шкатулки отца сигарету, Орви закурила и стала пускать дым прямо в лицо Лулль.