Есть ли жизнь после Путина

Вопрос также в том, какой именно тип коррупции в такой стране (скажем, во второй половине ХIХ века Америка была вполне коррумпированной страной, но это не стало тормозом индустриализации, скорее наоборот). То есть становится ли государство как главный двигатель развития заложником узких групп интересов, принося в жертву им общенациональные цели, или же остается в большой степени «автономным» от таких групп – прежде всего благодаря высокому уровню профессиональной бюрократии, правовой системе и того, что называется «good governance», – качеству госуправления.

В большинстве стран Африки к началу 1990-х годов драйв «развивающегося государства» выдохся.

Многие режимы из авторитарных (что само по себе не есть тормоз для развития в рамках такой модели) превратились в мракобесно-авторитарные, стали заложниками интересов разных кланов, «приближенных к трону», принеся им в жертву интересы общенационального развития. Их элиты, став жертвой неопатримониальной политической системы, не вынесли испытания бесконтрольной властью.

Участь сия не миновала и многие страны Латинской Америки. В этом принципиальная разница межу ними и странами Юго-Восточной Азии, где государственная бюрократия сумела преодолеть во многом такие же соблазны (что не отрицает само существование массовой коррупции, но такой коррупции, которая не стала именно тормозом на пути движения к общенациональным целям развития). Госслужба в «провалившихся» странах превращалась, с одной стороны, в объект патроната дорвавшихся до эксклюзивного влияния на власть узких групп интересов, с другой – в средство наживы для их ставленников на государственных постах.

Вторым важным отличием стала ориентация стран ЮВА после короткого увлечения импортозамещением на экспорт продукции, что диктовало заботу о ее конкурентоспособности, высоком качестве и, стало быть, повышении эффективности производства на основе заимствования передовых западных технологий, корпоративных и юридических практик. Тогда как в «импортозамещающих системах» на фоне деградации способности попавшего под влияние узких групп интересов государства следовать общенациональным стратегическим планам развития эффективность государственных институтов развития и госинвестиций падала, росли внешние долги, коррупция превращалась в непреодолимый тормоз развития.

Упорная ставка на импортозамещение, акцент на защите неэффективных отечественных производителей вели к еще большей неэффективности производства. Тогда как страны, ориентированные на экспорт (ЮВА), успешно привлекали инвестиции в эффективное производство товаров, пользующихся как внешним, так и внутренним спросом.

На фоне разочарования в модели «развивающегося государства» (плюс позже крах СССР и социалистического блока, построенных по такой же модели) начался рост популярности неолиберализма с его тотальной приватизацией, сокращением вмешательства государства в экономику, сокращением социальных обязательств и торжеством «руки рынка». Смотри, как говорится, пример Пиночета в Чили.

Однако после кризиса 2008 года о «реванше» неолиберализма речь уже не идет. Скорее о сочетании отдельных его элементов с методами «развивающегося государства».

В условиях современной экономики, глобализации технологических процессов, расцвета информационных технологий и «экономики знаний» нужна большая гибкость в применении методов госрегулирования и стимулирования роста. За счет частно-государственного партнерства, новых форм стимулирования частных инвестиций в общегосударственных целях (именно частные инвестиции сегодня становятся все более важным источником вложений в будущее даже в странах, которые можно причислить к модели «развивающегося государства») гибкость в применении регламентирующих методов, дабы быстрее подстраиваться под рынок.

Сегодня «развивающееся государство» должно уметь «венчурно» рисковать, быстро учиться, искать новые возможности, продукты, свои ниши и перспективные технологии в глобальной экономике. Уметь смотреть в будущее, улавливая новые тренды. Старые институты развития на это не годятся.

Нужно новое качество законодательства, права и правоприменения, регулирования, новое качество госинститутов и бюрократии. Она сегодня должна «учиться капитализму», как раньше «училась коммунизму».

Время предъявляет новые требования к качеству и российских госинститутов. К компетентности российского правящего класса. К его способности как корпорации в целом противостоять захвату государства и отдельных институтов паразитическими группами интересов в ущерб интересам развития страны.

Есть ли такие качества сегодня у наших госинститутов, у правящего класса? Сможет ли «развивающееся государство» нового типа выработать адекватный ответ на вызовы времени – нельзя же навсегда зависнуть в «черной дыре» неопределенности и некомпетентности, между демократией и меритократией.

Иначе даже правильно сформулированные задачи снова будет «некем взять».

2014 г.

Мораль на ощупь

В ходе очередной «прямой линии» с Путиным не прозвучало вопросов морально-этического порядка. Ни про нашумевших в соцсетях «пчелок», ни про «Тангейзер», ни про уголовную ответственность за аборты (такой проект уже поступил в Думу, правительство возражений не выставило), ни про запрет фильмов. Про оппозицию (конструктивную) были мимоходом повторены известные тезисы. Про Интернет, прессу, НКО и сопряженные темы – почти ни слова.

Конечно, аудитория «прямой линии» – это прежде всего «страна телевидения», а не Интернета. А на ТВ, за исключением оренбургских «пчелок» в подаче отдельных ток-шоу, об этих сюжетах в последнее время ничего не говорилось.

С другой стороны, нельзя не отметить и мудрость организаторов 4-часового общения с народом. Ведь стоит Начальнику обмолвиться о своем отношении к тому, что у нас проходит по разряду «скреп», как начнутся от воодушевленного желания угодить начальству и предугадать его мысль такие «перегибы на местах», что мало не покажется. Не будет предела буйству охранительной мысли.

Так что сдержанность первого лица по части морализаторства в нынешнее время – это то, что раньше называлось «царь – главный европеец России».

Тем не менее отдельные «неравнодушные представители» общества продолжают, что называется, наугад нащупывать все новые и новые «скрепы». Остальные с большим или меньшим интересом наблюдают, где же то самое дно, на котором этот окрашенный архаикой, выдаваемой за «возврат к истокам», а то и откровенным мракобесием поиск остановится. Поскольку целостной идеологии, цементирующей и направляющей морально-нравственные искания «неравнодушных», нет, то все происходит во многом спонтанно. Как блуждания в темном лесу в сумерках.

При наличии «направляющей идеологии» можно легче предугадать, что такое хорошо, а что такое плохо. А так получается, что на месте еще недавно идейного вакуума выстраивается некая система табу, где ответ на вопрос, почему это сегодня можно, а то-се завтра уже нельзя, звучит примерно так: «потому что».

Вот выложил кто-то показавшийся «непристойным» танец оренбургских подростков в сеть – и пошла волна. Школу танцев закрыли, в аренде отказали, по стране чуть ли не готовятся проверять репертуар всех танцевальных студий. Если бы видео не выложили – ни у кого внутри от возмущения «развратом» бы не щелкнуло. Критериев-то, ориентиров нет никаких (вот и Начальник молчит по этой части, экая незадача). И происходит угадывание, что пристойно, а что антипатриотично и развратно. При этом принцип «лучше перебдеть, чем недобдеть» остается главной в таких случаях путеводной звездой.

Если бы не юбилей Победы, на фильм «Номер 44» тоже могли не обратить внимания. При том что по антиисторической «залипухе», над которой в российских кинозалах ржали бы в голос, катая по полу пивные бутылки, он, видимо, мало чем отличается от без проблем попавшего в наш прокат фильма «Охотники за сокровищами» с Джорджем Клуни, где советские солдаты, мягко говоря, мало соответствуют привычному нам кинообразу. А можно еще вспомнить снятый в аналогичной стилистике живописания ужасов сталинизма фильм Кончаловского «Ближний круг». Правда, он был снят давно, в иное политическое время.