Реквием по Иуде

Наполовину араб, наполовину грек, Карим Пертакис был посредником в сомнительных сделках и не брезговал ничем. Он курсировал между Европой и Египтом, и никто не знал, где находится его дом, да и существует ли он. Вечный странник, Пертакис останавливался в дешевых отелях, но летал на самолетах самых дорогих авиакомпаний, и только по высшему классу.

Он прибыл в Каир в сентябре и сразу же стал обзванивать знакомых антикваров. Мусири обрадовался его звонку, но не подал виду.

— У меня есть солидный покупатель для тебя, — сказал Пертакис. — Только для тебя. Я его не сводил больше ни с кем.

Мусири знал, что эту фразу Карим уже произнес сегодня не меньше десяти раз.

— Ну что ж, — сказал он, выдержав паузу. — Возможно, у меня найдется кое-что для него.

— Европейское или из пирамид?

— Скорее, из пирамид.

— Можешь привезти это в отель «Риц»? Оплата сразу. Но имей в виду, клиент расплачивается египетскими фунтами. Если ты рассчитываешь на доллары, можешь не приезжать.

— Я приеду. Кого мне спросить на входе?

— Я тебя встречу.

Сам Пертакис не мог остановиться в роскошном «Рице», значит, там проживал его клиент. Мусири быстро выбрал статуэтку, от которой давно хотел избавиться. Завернул ее в газеты, спрятал в коробку из-под обуви и вышел на улицу, подзывая такси.

Статуэтка, как определили знатоки, относилась к эпохе фараонов, и стоила не менее ста тысяч фунтов. Однако кроме знатоков существовали еще и эксперты, которые утверждали, что статуэтка примерно на тысячу лет моложе и, соответственно, тысяч на семьдесят дешевле. Но хуже всего было то, что ее фотография имелась в каталогах Каирского музея. И когда на статуэтку падет взгляд улыбчивых друзей из полиции, то Юсуф Мусири может остаться и без нее, и без друзей…

Пожилой таксист улыбнулся ему, как знакомому. «Эмигрант, — подумал Мусири. — Немец или итальянец. Из тех, кому старые грехи не дают вернуться на родину. Вот как бывает: один неверный шаг, и вся жизнь покатилась в пропасть».

— Что творится, что творится! — заговорил таксист, лихо вклиниваясь в гудящий и сверкающий поток машин. — Как думаете, эфенди, будет война?

В те дни все в Каире только и говорили, что Англия не потерпит национализации Суэцкого канала. Но в возможность новой войны никто не верил.

— Какая война? — отмахнулся Мусири. — Где Англия, а где мы? Пусть присылают десант, и что от него останется? Сейчас не сорок восьмой год! Наша армия вооружена не хуже английской, у нас есть авиация, есть танки…

— Иногда танки бессильны.

— Да! — с патриотическим пылом воскликнул Мусири. — Танки бессильны, когда нация осознает свое величие. Египет был могучим государством, когда англичане еще бегали в звериных шкурах… Почему мы остановились?

— Митинг, — устало махнул рукой таксист. — Придется объезжать.

Он нещадно колотил по клаксону, разгоняя пешеходов и велосипедистов, запрудивших узкие улочки. Однако перед зданием Национальной библиотеки снова надолго застрял в пробке.

— Я выйду здесь, — решил Мусири. — Пройдусь пешком, тут недалеко.

— Вам надо в библиотеку, — сказал таксист.

Он именно сказал это, а не спросил. Иностранцы могут выучить сотню-другую арабских слов, но никогда не справятся с богатством интонаций. «Еще научится, — подумал Мусири, расплачиваясь с таксистом. — Через пару лет будет болтать не хуже других. Пока молодой, всему можно научиться». Странно, но когда он садился в машину, водитель показался ему гораздо старше…

Пертакис суетливо шагал взад-вперед перед входом в отель. Увидев Мусири, он радостно всплеснул руками.

— Только на тебя можно надеяться, только на тебя. Клиент — деревенщина, первый раз в Каире. Сидит на чемодане с миллионами и хочет от них быстро избавиться.

— Почему такая горячка?

— Наверно, испугался войны. Боится, что деньги превратятся в бумажки. Но нам с тобой нечего бояться, верно? Мы-то всегда успеем обменять фунты на валюту.

— А он? — с подозрением спросил Мусири. — Почему он не может обменять свои фунты?

— Я же говорю — деревенщина! — презрительно усмехнулся Пертакис. — Король оазиса. У него тысяча жен, две тысячи верблюдов и очень плохие отношения с губернатором. Собирается купить эту должность для своего племянника. Но только после войны. Продаст сокровища, получит навар, и снова будет спать спокойно.

Такое объяснение показалось антиквару вполне убедительным. Человек, собирающийся незаконно захватить государственный пост, не станет обращать внимания на детали сегодняшней сделки. Для него это примерно то же самое, как для матерого грабителя перейти дорогу на красный свет. Правда, связываться с таким покупателем было небезопасно — но на то и существуют посредники, чтобы впоследствии принимать удар на себя.

— Что ты принес? — спросил Пертакис.

Он протянул руки к коробке, но Мусири быстро спрятал ее за спину.

— С ума сошел? Не здесь!

— Извини, — засмеялся Пертакис, — от запаха миллионов я теряю голову. Сколько ты хочешь за эту обувную коробку?

— Надо подумать, — протянул Мусири. — Если бы ты сразу сказал, о каких суммах идет речь… Послушай, Карим, а не согласится ли твой король оазиса навестить мое убогое жилище? Тогда я мог бы предложить ему кое-что подороже.

— Думаю, так будет даже лучше. Он сам просил меня свести с каким-нибудь коллекционером. Таскаться по магазинам он, естественно, не будет.

— Приведи его в мой дом завтра, — решительно сказал Мусири.

Весь остаток вечера он перевозил в квартиру самые ценные вещи, а потом почти до самого утра размещал их в комнатах так, чтобы они выигрышно смотрелись. Однако он зря старался.

Король оазиса, по всей видимости, впервые в жизни надел европейский костюм. Лакированные туфли тоже, наверно, были ему непривычны, поэтому он сразу уселся в предложенное кресло, оперся на трость, да так и оставался в этой позе, пока Мусири и Пертакис показывали ему товар. Впрочем, и картины, и украшения, и даже старинная посуда из саркофагов — все это вызывало у него одинаковое одобрение. Глаза короля были скрыты черными очками, сухие губы оставались плотно сжатыми, и лишь едва заметный кивок царственной головы означал, что ее обладатель согласен с предложенной ценой. Они не торговался, он скупил все, что ему показали, и Мусири горько пожалел, что в магазине остались еще несколько полок с товаром — с товаром никчемным, но король мог бы купить и его! На то он и король…

Последним предложением в этом невиданном доселе торге стал древний папирус с автозаправочной станции.

Голова короля немного склонилась набок, и его сопровождающий перевел:

— Что это? И почему такая цена?

— Это одна из тех рукописей, что были найдены в Наг-Хаммади, — почтительным тоном начал врать Мусири. — Все газеты только и трубят о них. Но мало кто знает, что тех рукописей было не одиннадцать, а двенадцать. За двенадцатый папирус ученые могут заплатить столько же, сколько за все остальные.

Карим Пертакис тут же подключился к разговору:

— Сегодня он стоит пятьдесят тысяч фунтов, а через год его цена увеличится вдвое. Это очень удачное вложение, поверьте!

Король оазисов кивнул и легонько стукнул тростью об пол.

— Что еще? — спросил сопровождающий.

— Закончим на этом, — нехотя произнес Мусири.

— Деньги мы привезем завтра вечером, — сказал сопровождающий. — Приготовьте товар к отправке. Вы лучше нас знаете, как это сделать. А привлекать посторонних не хочется по причинам, понятным обеим сторонам, не так ли?

— Да-да, конечно, — сказал Пертакис, хотя обращались не к нему.

Мусири ревниво глянул на посредника, который возбужденно потирал руки. «Подсчитывает комиссионные, — с неприязнью подумал он. — Наверняка сдерет еще премию со своего деревенского короля. И ему плевать, что я в одночасье лишаюсь вещей, которые так долго и так терпеливо собирал. Кто может понять, что сейчас творится в моей душе? У короля — тысяча жен? У меня их гораздо больше. Каждая жемчужина на длинной нитке бус была моей невестой. Эти бусы когда-то ласкали грудь королевы Франции, а потом, спустя каких-то двести лет, нежно скользили между моими пальцами… А завтра все мои невесты станут наложницами грязного феллаха!»