Московиада

Рамазан (Муртаза) предлагает на выбор комнаты на седьмом этаже. Любая может стать их комнатой. Есть комната с окнами на водочный, есть — на овощной. Есть с паркетными полами нового образца. Есть с разбитым окном. Есть рядом с туалетом. Каждая комната по-своему привлекательна.

Но есть вариант, на который обе соглашаются без колебаний. Это так называемый «сапожок», две соседние комнаты, отделенные от остального мира общей прихожей. Великолепно! И они поселяются и сразу же приглашают друг друга на чай. И разговаривают до поздней ночи про Пушкина, про Ельцина, читают наизусть собственные стихи, обмениваются похвалами, потом сборниками, изданными в областных издательствах на сэкономленной бумаге. И никакого даже намека на лесбиянство.

Так мы приблизились к кульминации.

А развязка? Чем дальше, тем больше доходит до каждой из них, что они сделали несусветную глупость. «Сапожок» оказался ловушкой. Ловушкой для глупых коров, которые бог знает зачем приперлись в этот бедлам. Самая большая их беда в том, что они не дозрели до группового секса. Поэтому им так и не удается соблазнить ни генерала, ни даже дагестанца. И, таким образом, связанные друг другом, они ведут совершенно монашескую жизнь, потихоньку злясь и скрежеща зубами, а прежняя неподдельная симпатия эволюционирует в еле скрываемую, с каждым днем все более очевидную, бездонную и черную ненависть.

Снилось мне с пятницы на субботу, будто я ужинаю с королем Украины Олельком Вторым (Долгоруким-Рюриковичем). Сидим вдвоем за мило сервированным столом в барочной лоджии голубого камня, время от времени появляются несуетливые слуги, преимущественно индусы или китайцы с позолоченными трезубцами на отворотах фраков, незаметно меняют блюда и тарелки, кушанья, ножи, вилки, клеши для ломания раковых панцирей, пинцеты для добывания моллюсков, скальпели для разделывания жаб и так же незаметно, без особого звона, выходят. Из лоджии открывается роскошный вид: садится солнце где-то в водах светлого озера внизу, в последний раз вспыхивают предзакатным блеском девственные вершины Альп или, если уж на то пошло, вообще Пиренеев. А мы с королем попиваем такие-разэдакие вина, коньяки, наливки и настойки и о том о сем калякаем.

— Ваша Королевская Милость, — обращаюсь я к нему, исполненный почтения. — Повелитель и Правитель Руси-Украины, Великий Князь Киевский и Черниговский, Король Галицкий и Волынский, Господин Псковский, Перемысский и Казатинский, Герцог Днепродзержинский, Первомайский и Ильичевский, Великий хан Крымский и Измаилский, Барон Бердичевский, Обеих Буковин и Бессарабии, а также Новой Аскании и Каховки Вседержитель, Дикого Поля и Черного Леса Архисеньор, Казаков Донских, Бердянских и Криворожских Гетман и Покровитель, Гуцулов и Бойков Неусыпный Чабан, Господин Всего Народа Украинного с татарами и печенегами включительно, а также с малохохлами и салоедами, со всеми молдаванами и манкуртами, в Земле Нашей Сущими, Большой и Малой Слобожанщины, а также Внутренней и Внешней Тмутаракани Покровитель и Пастырь, наследник преславного рода тысячелетнего, словом, монарх наш пышный и достойный, Ваша Милость, не угодно ли Вам навеки остаться в золотых скрижалях памяти вселенской и всечеловеческой?

— Хотел бы-м, — говорит Олелько Второй, — но чрез яки поступки?

— А чрез такие поступки, — отвечаю, — чрез которые все короли славы вечной непреходяще сподоблялися.

— Так, может, чрез войны? — спрашивает Олелько, взвив свои тысячелетние брови и породистое чело морщиня.

— Чрез войны и дурак может, Господин мой, и президент может.

— Тогда чрез законы и уложения мудры, права и хартии справедливые, — гадает Олелько.

— И это по барабану, Ваша Милость, для этого юродивые существуют или депутаты в парламенте, — продолжаю интриговать его.

— Так, может, чрез молодых жен и наложниц множественность скандальную, чрез пьянки гучны и драки бучны, чрез роскошь и обжорство повальные да другие непотребства, мало почитаемые?

— И это не ново, Великий Князь, все равно коммуняк не переплюнете, — мучаю его, как могу.

— Так не мучь же мя и поведай, чрез яки таки поступки?.. — немного просит, а немного и приказывает Олелько Второй.

Слуга-малаец убирает последние тарелки, вазу с живыми, еще пищащими, недоеденными устрицами, пустые бутылки из-под мальвазии, имигликоса да келлер-гайстера. Слуга же эфиоп приносит свечки в бронзовых канделябрах и эбеновую черную коробку, набитую сигарами наилучших сортов. Смеркается. Откуда-то из альпийских долин долетают благовония. Внизу, под лоджией, поет фонтан, а может, ручей. Двое маленьких негритосов приводят под руки слепого старца-бандуриста. Мы с королем закуриваем, а бандурист едва слышно перебирает струны, сев на каменную ступень, рядом с барельефным изображением танцующего фавна. В небесах появляются первые звезды.

— Так поведай же, олух этакий, чего хотел мне насоветовать?! — закипает король, разозленный моим многозначительным сигарным пыхканьем.

— Будьте, Ваша Милость, терпеливы и снисходительны, — отвечаю. — Не обидьте и букашки говняной, никчемной. В воскресенье посещайте Службу Божью, но и в будни молитвы не забывайте. Даруйте бедным свое добро, раздавайте улыбки вдовам и сиротам, бездомных кутят не убивайте. Думайте о великом и хорошем, как, например, моя поэзия. Читайте поэзию мою, ешьте тело мое, пейте кровь мою. Дайте стипендию мне, скажем, в немецких марках и пошлите меня путешествовать вокруг света. Через полгода Наисветлейший получит от меня такой панегирик славославный, что выше всех монархов его вознесет. Еще через полгода народ Украины возжелает Вашего возвращения, и в результате успешно проведенного референдума Вы въедете в Киев на белом кадиллаке. Истинно, истинно говорю Вам: дайте мне стипендию!

Слепой бандурист о чем-то там грае-грае-воропае[2]. Вода внизу, в вечнозеленых зарослях мирта, шумит и зовет в кругосветное путешествие. Звезды в небесах делаются все больше, все ближе, можно даже различить на них какие-то города, сказочные манцениловые леса, прекрасные дворцы, колонны, башни. Их сияние так много обещает, что хочется выскочить сломя голову из лоджии и, как сказал поэт, хотя бы немного умереть[3].

— Ведь ничто во всем свете не кажется столь излишним, бессмысленным и несуразным, как хорошая поэзия, но в то же время и ничто в целом свете не является таким необходимым и значительным и неизбежным, как она же, Ваше Преукраинство. Учтите историю всех великих народов — и Вы убедитесь, что это история их поэзии. Учтите также историю невеликих народов. Тех, которых завтра уже не будет. Учтите и скажите мне: кто кому нужен больше — короли поэтам или поэты королям? Стоят ли чего-нибудь короли без поэтов? Не существуют ли короли волей Божьей только потому и только для того, чтобы поддерживать волею Божьей поэтов?

Шумят платаны в густеющих сумерках, мерцают свечи, звонят монастыри, спивают идучи дивчата[4]. Неведомые вечерние птицы, а может, и летучие мыши летают вокруг лоджии. С далеких гор долетают сладко-тревожные благовония. Король допивает ледяное шампанское из бокала на высокой масонской ножке и говорит — свободно, мудро, весомо:

— А знаешь, как по-испански будет «хуй»?

— Как, Ваша милость? — спрашиваю крайне заинтересованно.

— Пинга! — кричит король и хлопает в ладоши.

Тогда двое долговязых сенегальцев хватают меня за плечи, за руки и спускают из лоджии вниз. Лечу и внезапно вспоминаю, что настоящая его фамилия «Анжуйский». Обдирая морду о вечнозеленые заросли, слышу, как седочубый слепой бандурист горько зарыдал и заплакал.

Кривясь, и отплевываясь, и самого себя люто ненавидя, вспоминаешь этот сон, пока вымучиваешь на полу свои силовые упражнения. Это же надо так продаваться! Беспардонно, нахально, цинично. «Дайте мне стипендию, Ваша Суверенность, дайте мне сти…» Какое подлое и низкое лакейство духа, какая внутренняя проституированность!

2

«Грае-грае-воропае» — цитата из Тургенева. В повести «Рудин» помещик Пигасов в уничижительных тонах говорит о хохлах, которые только и умеют, что свое «грае-грае-воропае». В украинском языке слова «воропае» нет, но словосочетание узнаваемо пародирует украинскую песенно-поэтическую традицию.

3

«І хоч би трішечки померти» — неточная цитата из стихотворения современного украинского поэта Ивана Малковича.

4

«Співають ідучи дівчата» — пародийная цитата из хрестоматийного стихотворения Тараса Шевченко «Садок вишневий коло хати».