Страница 49 из 51
Особый влашский этнос, положивший начало истории современных восточных романцев, сложился в пограничных областях Аварского каганата — в Потисье, на Трансильванском плато, в междуречье Савы и Дуная. Сюда переселялись выходцы из разных покоренных земель Балканского полуострова, как из Иллирика, так и из Фракии. Имелись здесь и местные романцы. Значительную или даже основную часть этих влахов составляли упоминаемые в «Чудесах святого Димитрия» сирмисиане. Эти жители округи Сирмия на Нижней Саве (как раз той области, о которой пишет Кекавмен!) расселились затем и на север от Дуная, в Потисье. Именно в Потисье обосновался болгарский хан Кувер, попечению которого вверил сирмисиан аварский каган[461]. Смешение диалектов народной латыни различных балканских местностей привело к появлению нового языка, в который позже с легкостью вливались и иные романские говоры. Крах Первого Аварского каганата в начале 630-х гг., переселение сербов в район Сингидуна потревожили влахов. Используя возникшую на Балканах анархию и в то же время гонимые ею, они начали сдвигаться к востоку и к югу. Одной из последних причин стала попытка кагана в середине VII в. упорядочить управление сирмисианами, поставив над ними Кувера. Разбредавшиеся из земель каганата влахи создавали никому не подчинявшиеся вольные дружины «разбойников» — скамаров.
По Кекавмену, влахи уже в начале своей истории «рассеялись по всему Эпиру и Македонии, а большинство их поселилось в Элладе»[462]. Это были предки арумын и мегленорумын, тогда как оставшиеся на прародине «черные влахи» положили начало истрорумынам. В то же время какая-то часть влахов устремилась на восток вдоль Дуная, где неизбежно столкнулась с дунайскими словенами. Сложно сказать, насколько с этой группой связана предыстория собственно румын. Более определенно связана она с ее трансильванскими сородичами.
Хотя восточные романцы и являлись отчасти потомками древних римлян, Великое переселение народов превратило часть из них (а затем и почти всех) в кочевников, выбило из государственной системы. Они находились на том же уровне племенного строя, что и окружающие «варвары», с которыми обильно перемешивались. Сирмисиане в пределах Аварского каганата «смешались с булгарами, аварами и другими язычниками». Сохранив «обычаи и стремление рода к земле ромеев», они вместе с тем создали «новый народ». К приходу Кувера, в условиях нестабильности в каганате, они обрели уже статус полноправных подданных[463]. В кочевой империи он был немыслим, скажем, для славян, возможен лишь при глубоком слиянии с кочевниками. Влахам, перешедшим в VII в. Саву, до образования государства предстоял путь более далекий, чем славянам. Правда, многие из них сохраняли интерес к христианству — и принимали при первой возможности крещение[464]. Но цивилизованные ромеи воспринимали сирмисиан (и влахов) не иначе, как варваров или полуварваров.
При столкновении со славянами на Нижнем Дунае разобщенность кочующих кланов скорее помогала. Союз Семи родов оказался не в состоянии противостоять ползучему расселению враждебных влахов. Так и сама Империя веком раньше не смогла остановить собственное проникновение славян в Малую Скифию. Происходившие конфликты с влахами оказывались для славян, как правило, неудачны. По мнению передающего дунайские предания русского летописца, «волохи напали на словен дунайских, и осели среди них, и чинили им насилие»[465]. К пришельцам, разумеется, нередко примыкали местные «волохи», данубии. Ведшие оседлую сельскую жизнь, они вместе с тем ощущали сродство с кочевыми влахами с запада. Ощущали это родство и не успевшие еще раствориться среди новых соседей фракийцы. В такой ситуации быстро перемещавшиеся влашские кочевья могли просто вселяться в отдельные смешанные села и через некоторое время начинать притеснения славян. В случае же возникновения реальной угрозы (в лице, допустим, княжеской дружины или племенного ополчения) кочевье могло столь же быстро перейти в новые места. Учитывая большую и возраставшую численность влахов, возможность присоединения к ним местных сородичей, борьба с ними для дунайского племенного союза оказалась весьма трудной задачей.
Разрозненные влахи, впрочем, не сумели бы добиться решающих успехов без внешней поддержки. «Стремление рода к земле ромеев» двигало многими из них в расселении. Поэтому они обращались за помощью в утверждении на новых землях в Константинополь. Император Константин, конечно, с радостью ухватился за подобную возможность. Он вмешался в события не как полководец — о военных действиях во Фракии ничего не известно, — а как высший судья, арбитр в межплеменных распрях. Семь родов в новой обстановке были жизненно заинтересованы в подобном посредничестве, которое хоть отчасти упорядочило бы отношения их с влахами. Результат был предсказуем. К концу 670-х гг. земли Северной Фракии «удерживались христианами» и находились как бы под покровительством Империи[466]. Под «христианами» следует понимать местных влахов, которые потеснили и частично подчинили славян. Влахи старались удерживать дунайскую границу и платили — как и Семь родов — дань в Константинополь.
Неясно, как развивались бы отношения между жителями Нижнего Подунавья в дальнейшем. Вернее всего, союз Семи родов ждала бы в итоге судьба славиний Эллады или, в лучшем случае, Македонии. Впрочем, и нижнедунайские влахи в этом случае едва ли превзошли бы своих южных и западных кочевых сородичей, подчинившись государственному организму возрождающейся Империи. Но как раз в эти годы в регион вступила новая сила. Болгарская орда хана Аспаруха перешла Днестр и вышла на подступы к дунайской дельте.
Болгары на Дунае
Аспаруху удавалось сдерживать хазарский натиск в течение примерно трех десятков лет. Но его теснили. В середине VII в. хазары, уже освободившиеся от власти тюркютов и строившие собственный каганат во главе с династией Ашина, прорвались в заднепровские степи. Аспарух со своей ордой вынужден был уйти за Днестр. Здесь антское население было плотнее, и хан имел довольно прочный оседлый тыл. Однако он искал более надежных, самой природой защищенных мест поселения.
Нашел он их в низовьях Дуная, в долинах Прута и Сирета. Топкие земли Нижнего Подунавья были неудобны для не знающих местности кочевников при нападении — но хорошо служили в обороне. С севера поднимались Карпатские горы и протекал «венец рек» нижнедунайского бассейна. Здесь Аспарух на какое-то время расположил свою орду. Назвали местность в знак этого болгары «Аулом»[467]. Хазары, впрочем, продолжали угрожать из-за Днестра. Тогда Аспарух окончательно обезопасил свое местопребывание. Он нанес удар по занятому еще аварами «острову Певка» — дельте Дуная, выбил оттуда давних врагов и обосновался в этом труднодоступном месте сам. Авары бежали на запад, в пределы своего каганата[468].
Славяне к северу от Дуная подчинились Аспаруху. Без их помощи и навыков наведения переправ ему вряд ли удалось бы завоевать у авар дельту, да и вообще самому закрепиться в недоступном для хазар «Ауле». Вожди северных дунайцев были особенно заинтересованы в союзе с Аспарухом ввиду влашских беспокойств и нового усиления Византии. Потому они, подобно антам за Прутом, согласились объединиться под властью болгарского хана. Во всяком случае, ни о каком насилии источники не сообщают.
Но без насилия было не обойтись к югу от Дуная. «Уставив шатрами Истр», Аспарух стал приглядываться к задунайским землям. Скифия и Нижняя Мезия, населенные в значительной части славянами, представлялись ему надежным оплотом от напиравших с востока врагов и не менее надежным источником дохода. Быть может, вожди славян к северу от Дуная побуждали к тому же Аспаруха оттеснить от реки кочевых влахов. Это совпадало с интересами самого болгарского хана. Пока что болгары начали беспокоить задунайских обитателей своими набегами. Страдали от них, конечно, и влахи, и славяне.
461
ЧСД 284, 288: Свод II. С. 168–169, 170–171. Об этнической природе сирмисиан свидетельствует и следующий факт. После расселения имперскими властями сирмисиан в среде македонских дреговичей (680-е гг.) возглавлявшийся последними племенной союз ринхинов начинает именоваться влахоринхинами. Под этим именем, как увидим, ринхины выступают в легенде Кастамонитского монастыря, описывающей события уже VIII в. (см.: Порфирий (Успенский). История Афона. Ч. III. Киев, 1877. С. 311). Любопытно, что вожак сирмисиан Мавр получил на византийской службе фамилию Бесс (см.: Lemerle 1981. P. 152–153). Возможно, что сирмисиане, происходившие из Фракии, считали себя «бессами», тогда как выходцы из Иллирика — «даками». Но это не более чем догадка.
462
Советы и рассказы. 2003. С. 286–287.
463
ЧСД 285–286: Свод II. С. 170–171.
464
ЧСД 288: Свод II. С. 170–171.
465
ПСРЛ. Т. 1. Стб. 5; Т. 2. Стб. 5; Т. 38. С. 12.
466
Свод II. С. 276–277 (Феофан). Никифор (Свод II. С. 228–229) четко говорит о «землях, соседних с державой ромеев» — следовательно, о прямом имперском управлении речи нет. Поп Дуклянин рассматривает в качестве единственных представителей Империи на месте именно «черных латинов» — «моровлахов» (Шишиħ 1928. С. 298). Феофан далее упоминает, правда в риторическом периоде, о каких-то успехах Константина «на севере» и обложении тамошних краев данью (Свод II. С. 278–279).
467
Свод II. С. 228–229 (Никифор), 276–277 (Феофан); Патканов 1883. С. 27. Никифор и Феофан относят переселение за Днестр и далее в «Огл» ко времени еще до хазарского вторжения. Но «Армянская география» ясно свидетельствует, что Аспарух «бежал от хазар из гор Булгарских». О том, что болгары пришли на Дунай «от скифов, то есть от хазар», говорит, кстати, и русская Повесть временных лет (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 11; Т. 2. Стб. 9; Т. 38. С. 13) — правда, с явной опорой на византийскую ученую традицию.
Никифор прямо говорит, что Оглом болгары именуют местность, в которой расселились, на своем языке. Следовательно, верна интерпретация «Аул» (Moravczik 1958. Bd. 2. S. 213; Златарски В. История на българската държава през средните векове. София, 1970. Т. 1.4. 1. С. 180). Понимание же названия как славянского «Угол» (Miklosich F. Die Bildung der slavischen Personen- und Orstnamen. Heidelberg, 1927. S. 223; Дуйчев И. Славяни и първобългарн // Известия на Института за българска история. 1951,1–II. С. 203–204) ошибочно. Предлагался компромиссный взгляд — переход тюркского «Аил» в славянское «Угол» (Тъпкова-Заимова В. Первоначалното българско селище и въпросът за аудите // Известия на Института за българска история. 1956, VI. С. 445).
468
Патканов 1883. С. 27.