Собрание баллад

Эдвиновой душой.

Но цвет с небесною росою

Живут единый миг: Он одарен был их красою,

Я легкостию их.

Я гордой, хладною казалась;

Но мил он втайне был; Увы! любя, я восхищалась,

Когда он слезы лил.

Несчастный! он не снес презренья;

В пустыню он помчал Свою любовь, свои мученья -

И там в слезах увял.

Но я виновна; мне страданье;

Мне увядать в слезах; Мне будь пустыня та изгнанье,

Где скрыт Эдвинов прах.

Над тихою его могилой

Конец свой встречу я - И приношеньем тени милой

Пусть будет жизнь моя".

"Мальвина!" - старец восклицает,

И пал к ее ногам… О чудо! их Эдвин лобзает;

Эдвин пред нею сам.

"Друг незабвенный, друг единый!

Опять, навек я твой! Полна душа моя Мальвиной -

И здесь дышал тобой.

Забудь о прошлом; нет разлуки;

Сам бог вещает нам: Все в жизни, радости и муки,

Отныне пополам.

Ах! будь и самый час кончины

Для двух сердец один: Да с милой жизнию Мальвины

Угаснет и Эдвин".

АДЕЛЬСТАН

День багрянил, померкая,

Скат лесистых берегов; Реин, в зареве сияя,

Пышен тек между холмов.

Он летучей влагой пены

Замок Аллен орошал; Терема зубчаты стены

Он в потоке отражал.

Девы красные толпою

Из растворчатых ворот Вышли на берег - игрою

Встретить месяца восход.

Вдруг плывет, к ладье прикован,

Белый лебедь по реке; Спит, как будто очарован,

Юный рыцарь в челноке.

Алым парусом играет

Легкокрылый ветерок, И ко брегу приплывает

С спящим рыцарем челнок.

Белый лебедь встрепенулся,

Распустил криле свои; Дивный плаватель проснулся -

И выходит из ладьи.

И по Реину обратно

С очарованной ладьей Поплыл тихо лебедь статный

И сокрылся из очей.

Рыцарь в замок Аллен входит:

Все в нем прелесть - взор и стан; В изумленье всех приводит

Красотою Адельстан.

Меж красавицами Лора

В замке Аллене была Видом ангельским для взора,

Для души душой мила.

Графы, герцоги толпою

К ней стеклись из дальних стран Но умом и красотою

Всех был краше Адельстан.

Он у всех залог победы

На турнирах похищал; Он вечерние беседы

Всех милее оживлял.

И приветны разговоры

И приятный блеск очей Влили нежность в сердце Лоры -

Милый стал супругом ей.

Исчезает сновиденье -

Вслед за днями мчатся дни: Их в сердечном упоенье

И не чувствуют они.

Лишь случается порою,

Что, на воды взор склонив, Рыцарь бродит над рекою,

Одинок и молчалив.

Но при взгляде нежной Лоры

Возвращается покой; Оживают тусклы взоры

С оживленною душой.

Невидимкой пролетает

Быстро время - наконец, Улыбаясь, возвещает

Другу Лора: "Ты отец!"

Но безмолвно и уныло

На младенца смотрит он, "Ax!- он мыслит,- ангел милый,

Для чего ты в свет рожден?"

И когда обряд крещенья

Патер должен был свершить, Чтоб водою искупленья

Душу юную омыть:

Как преступник перед казнью,

Адельстан затрепетал; Взор наполнился боязнью;

Хлад по членам пробежал.

Запинаясь, умоляет

День обряда отложить. "Сил недуг меня лишает

С вами радость разделить!"

Солнце спряталось за гору;

Окропился луг росой; Он зовет с собою Лору

Встретить месяц над рекой.

"Наш младенец будет с нами:

При дыханье ветерка Тихоструйными волнами

Усыпит его река".

И пошли рука с рукою…

День на холмах догорал; Молча, сумрачен душою,

Рыцарь сына лобызал.

Вот уж поздно; солнце село;

Отуманился поток; Черен берег опустелый;

Холодеет ветерок.

Рыцарь все молчит, печален;

Все идет вдоль по реке; Лоре страшно; замок Аллен

С час как скрылся вдалеке.

"Поздно, милый; уж седеет

Мгла сырая над рекой; С вод холодный ветер веет;

И дрожит младенец мой".

"Тише, тише! Пусть седеет

Мгла сырая над рекой; Грудь моя младенца греет;

Сладко спит младенец мой".

"Поздно, милый; поневоле

Страх в мою теснится грудь; Месяц бледен; сыро в поле;

Долог нам до замка путь".

Но молчит, как очарован,

Рыцарь, глядя на реку… Лебедь там плывет, прикован

Легкой цепью к челноку.

Лебедь к берегу - и с сыном

Рыцарь сесть в челнок спешит; Лора вслед за паладином;

Обомлела и дрожит.

И, осанясь, лебедь статный

Легкой цепию повлек Вдоль по Реину обратно

Очарованный челнок.

Небо в Реине дрожало,

И луна из дымных туч На ладью сквозь парус алый

Проливала темный луч.

И плывут они, безмолвны;

За кормой струя бежит; Тихо плещут в лодку волны;

Парус вздулся и шумит.

И на береге молчанье;

И на месяце туман; Лора в робком ожиданье;

В смутной думе Адельстан.

Вот уж ночи половина:

Вдруг… младенец стал кричать. "Адельстан, отдай мне сына!" -

Возопила в страхе мать.

"Тише, тише; он с тобою.

Скоро… ах! кто даст мне сил? Я ужасною ценою

За блаженство заплатил.

Спи, невинное творенье;

Мучит душу голос твой; Спи, дитя; еще мгновенье,

И навек тебе покой".

Лодка к брегу - рыцарь с сыном

Выйти на берег спешит; Лора вслед за паладином,

Пуще млеет и дрожит.

Страшен берег обнаженный;

Нет ни жила, ни древес; Черен, дик, уединенный,

В стороне стоит утес.

И пещера под скалою -

В ней не зрело око дна; И чернеет пред луною

Страшным мраком глубина.

Сердце Лоры замирает;

Смотрит робко на утес. Звучно к бездне восклицает

Паладин: "Я дань принес".

В бездне звуки отразились;

Отзыв грянул вдоль реки; Вдруг… из бездны появились

Две огромные руки.

К ним приблизил рыцарь сына…

Цепенеющая мать, Возопив, у паладина

Жертву бросилась отнять

И воскликнула: "Спаситель!.."

Глас достигнул к небесам: Жив младенец, а губитель

Ниспровергнут в бездну сам.

Страшно, страшно застонало

В грозных сжавшихся когтях. Вдруг все пусто, тихо стало

В глубине и на скалах.

ИВИКОВЫ ЖУРАВЛИ

На Посидонов пир веселый,

Куда стекались чада Гелы [1]

Зреть бег коней и бой певцов,

Шел Ивик, скромный друг богов.

Ему с крылатою мечтою

Послал дар песней Аполлон:

И с лирой, с легкою клюкою,

Шел, вдохновенный, к Истму он.

Уже его открыли взоры

Вдали Акрокоринф и горы,

Слиянны с синевой небес.

Он входит в Посидонов лес…

Все тихо: лист не колыхнется;

Лишь журавлей по вышине

Шумящая станица вьется

В страны полуденны к весне.

"О спутники, ваш рой крылатый,

Досель мой верный провожатый,

Будь добрым знамением мне.

Сказав: прости! родной стране,

Чужого брега посетитель,

Ищу приюта, как и вы;

Да отвратит Зевес-хранитель

Беду от странничьей главы".

И с твердой верою в Зевеса

Он в глубину вступает леса;

Идет заглохшею тропой…

И зрит убийц перед собой.

Готов сразиться он с врагами;

Но час судьбы его приспел:

Знакомый с лирными струнами,

Напрячь он лука не умел.

К богам и к людям он взывает…

Лишь эхо стоны повторяет -

В ужасном лесе жизни нет.

"И так погибну в цвете лет,

Истлею здесь без погребенья

И не оплакан от друзей;

И сим врагам не будет мщенья,

Ни от богов, ни от людей".

И он боролся уж с кончиной…

Вдруг… шум от стаи журавлиной;