Страница 18 из 31
— Поболе — так лучше.
— Пушкарей у нас нет. Но обучить пушкарскому делу можно. Из тягла[12] многие уйти захотят да стать служилыми по прибору. Кой-кого сразу могу назвать. Уваров Сенька, Лыков Кирей, Морозов Афонька… да и Комаров Антип пойдет…
— Куземка, — подсказал Павлуша. — Что нам на башне подносил ядра.
Павлуша еще тогда, во время стрельбы, приметил шустрого паренька. Куземка был смел: при выстрелах ушей не затыкал, как многие, от вражеских пуль не прятался.
— Куземка, — заметил Фомин, — слуга дворянина Жихарева, человек подневольный.
— Как подневольный! — загорячился Павлуша. — Иван Исаич всем волю дает, ежели кто с нами.
— Тут дело особое, — сказал Фомин, потеребив бороду. — Жихарев был стрелецким сотником, но остался в Калуге, когда князь Шуйский убегал из города.
— Чего так? Не поспел, что ль?
— Думаю, добро свое потерять боялся. Потому и принялся сразу кричать: «Слава царю Димитрию». А до этого все при Шуйском был. Но ты на пирог-то не смотри — отведай.
Павлуша съел пирог, выпил кружку квасу.
— Спасибо. А все же хотел бы я с Куземкой повидаться.
— Чего проще, — проговорил хозяин. — Как от меня вышел, взгляни по левую руку: на холме церковь. На нее бери. По мостку через овраг перешел, увидишь справа дом высокий с теремом. Там и живет сотник Жихарев, а Куземка у него в челяди.
Вскоре Павлуша уже стоял у резных ворот, за которыми виднелся высокий дом под тесовой кровлей. Ворота оказались запертыми.
На его стук подошел человек и, не снимая щеколды, спросил:
— Кто?
Голос был недовольный и настороженный.
— Открой, — произнес Павлуша. — Куземка надобен.
— Нету его.
— А где он?
— Я почем знаю… Сам-то кто будешь?
— Я близкий человек воеводе Ивану Исаичу Болотникову.
За воротами воцарилось молчание. В это время послышался цокот копыт и к дому подъехал на буланой лошади всадник.
— Эй, — крикнул он, — Терешка!
Слуга, сдвинув щеколду, отворил одну створку ворот.
— А ты куда! — напустился он на Павлушу. — Проваливай, покуда цел. — Слуга взял в руки бердыш[13].
— Кто такой? — приостановив коня, спросил всадник.
— Человек Болотникова, — поспешил ответить слуга. — Куземку хочет видеть. — Глаза его из-под низко надвинутой шапки так и ощупывали.
«Пройдоха!» — подумал Павлуша.
— Куземки здесь нет, — сказал всадник, — убег с войском.
— С каким войском? — удивился Павлуша.
— С войском князя Ивана Шуйского. Убирайся.
«Чай, тут неладно», — засомневался Павлуша и проговорил:
— Неужто?.. Быть не может! Не за тем он на башне бился…
— Молчи, холоп! — озлясь, крикнул всадник. — Смеешь мне перечить?.. — И, взглянув на подошедших слуг, приказал: — Всыпать ему батогов. — А сам поскакал к крыльцу.
Но как только слуги подступили к Павлуше, он ловко выхватил у Терешки бердыш.
— Покамест прощайте, — оглянулся Павлуша.
В тот же миг он кинулся к конюху, который собирался было расседлать лошадь, принятую у всадника. Через минуту Павлуша уже летел по двору верхом, а сбитый с ног конюх вопил:
— Стой, ирод!.. Стой! Держи его!..
— Покамест прощайте, — оглянулся Павлуша. — Еще ворочусь.
Под вечер Павлуша вновь прискакал к дому сотника, но теперь был не один, а с пятью оружными конниками.
На стук в ворота опять подошел стражник и затеял было расспросы — кто да зачем? Ему пригрозили: не откроешь, мол, подобру-поздорову, подпустим красного петуха, выкурим.
— Погодь, родимые, — запричитал стражник, — сбегаю, скажу господину. Не то он меня живота лишит.
Однако прошло некоторое время, и болотниковцам стало ясно, что стражник не торопится возвращаться.
— Да он морочит нам голову!
— Поднапрем на ворота.
— Нет, ребята. Держите-ка лошадь. — Павлуша подвел буланую к самому забору.
Пока двое крепко держали ее под уздцы, Павлуша стал на круп лошади и схватился за кромку высокого забора. Подтянувшись и спрыгнув по ту сторону, он подбежал к воротам и откинул щеколду.
В то же время грохнул ружейный выстрел, и пуля пробила одну из досок на воротах. Казаки залегли, малость обождали.
— Вперед! — крякнул Павлуша и метнулся к крыльцу.
За ним побежали остальные. Вновь ахнул выстрел.
— Эй, — крикнул на бегу ближний от Павлуши казак, — кончай палить! Не то худо будет. Выходи по одному.
Дверь на крыльце приоткрылась, и во двор вышли пятеро слуг. Они ступали осторожно, словно вброд переходили реку. Среди них Павлуша приметил и стражника-пройдоху. Сейчас он шел сзади всех.
— Ну вот, — улыбнулся Павлуша, — я же говорил, ворочусь. — И уже строго промолвил: — Кто стрелял?.. Ты? — Павлуша резко шагнул к Терешке, приставил к его груди саблю.
Стражник стал пятиться, пока не ткнулся спиной в бревенчатую стену. С ужасом глядел он на саблю, конец которой не отрывался от него…
— Что, язык проглотил? — Павлуша отвел саблю.
— Смилуйся, батюшка… Не по доброй воле.
— Черт тебе батюшка. И сейчас ты с ним свидишься…
— Пощади, — упал в ноги Терешка, — истинно не по доброй воле… Господин велел.
— Где он?
Стражник трясся весь от страха:
— Утек он. Через задний двор утек. Вот те крест.
— Значит, ты, негодяй, нарочно тянул время. Зато свою жизнь укоротил.
— Побойся бога…
— А ну, ребята, на задний двор! Чай, не ушел еще волк матерый.
Двое казаков побежали, но, скоро вернувшись, сообщили, что за домом только лестница стоит, к забору приставлена.
— Сдается мне, — сказал Павлуша, глядя на стражника, — пришел твой конец.
— Не губи, кормилец, — опять заюлил пройдоха, — я все скажу. И про Куземку скажу. Тут он. В подвале сидит запертый. — Стражник с опаской покосился на челядинцев сотника, понимая, что не ко благу развязал он свой язык.
— Веди! — Павлуша вытянул стражника саблей плашмя по спине.
Когда Куземка услышал, как на двери звякнул замок, подумал: «Вот и смерть моя». Ладно бы принял он ее на воле в бою, при товарищах, а не словно крот слепой во тьме подземелья. Нет подле него ни оружия, ни камня, ни палки.
Тем временем дверь отворилась, и он увидел язычок огня, а затем и лицо человека, держащего свечу. Это был стражник Терешка Сарыч. Как же ненавидел его Куземка…
Именно Сарыч заманил его в подвал — идем, поможешь, мол, бочку отнести. Но едва ступили они под низкие своды, как кто-то хватанул Куземку по темени и он грянул оземь.
— Кончай его, — услышал Куземка.
В голове у него шумело. Руки-ноги были как чужие, не слушались. Встать он не мог.
— Погодь. Хозяин что сказал — связать да замкнуть.
— Все одно не жилец он… Сам кумекай. Кто хозяину пособлял добро прятать?
— Какое добро?
— Да нынче утром. Чай, и мы с тобой на телегу мешки накладали. Тяжелы мешки-то были. Одному не в подъем.
— Стало быть, и нас, как этого…
— Нас-то к чему? Нам неведомо, куда хозяин мешки отвез. А Куземка при нем был. Вдвоем прятали…
Ушли. Куземка поворочался на полу. Спутан крепко по рукам и ногам — не подняться.
То, что он услышал, жгло, не давало ни минуты покоя. Куземка припоминал подробности. Да, вдвоем с хозяином они отвезли три мешка в лес к полуразвалившейся сторожке.
Шагов за сто до развалюхи сотник велел остановить лошадь и послал его вперед — посмотреть, нет ли кого. Куземка шел и прикидывал, что к чему. Оно, конечно, неспроста взял хозяин одного его, лишних глаз не желал. А Куземку господин всегда выделял среди челяди. Иной раз, когда бывал в добром духе, сулил дать вольную, отписать в стрельцы. Но дальше посулов дело не шло.
Вернувшись, Куземка сказал, что в сторожке никого.
— Чего орешь… — зло зашипел на него хозяин.
Потом они, надрываясь, перетаскивали мешки. Упрятали их в подпол. Жихарев отдувался, вытирал со лба пот, но помогал Куземке засыпать мешки слоем земли, притоптать ее да накидать сверху всякого хламья. Видно, торопился хозяин, коли не погнушался руки марать такой работой.
12
Тягло — государственная повинность (в деньгах или натуре), которой облагались посадские люди и крестьяне.
13
Бердыш — холодное оружие (топор с лезвием в виде вытянутого полумесяца, насаженный на длинное древко).