Страница 8 из 36
Почему мы оказались в полицейском участке
Я сидел во дворе и делал вид, что дико устал после тренировки, молча сидел, слушал треп о том, кто презиком Америки станет — телка или нигер. Или пидор. Хорошо еще, что Деяна не было, он бы такого наплел, отмороженный, уши бы завяли. Мне и того хватало, что Ацо и Ади гнали.
— Кого больше, нигеров или баб? Баб! А бабы по любасу будут голосовать за бабу!
— А нигерши за черного будут голосовать? А?
— За черного, ежу понятно!
— По-любому негритоски будут за Нигера. Все они, черномазые, такие.
Ади нигерских членов в порнухе больше видел, чем нигеров в реале. Но все о них знает. Меня эти умники-комментаторы конкретно бесят. Просто слушать их уже не могу. Сыт по горло. Вот сдались им эти нигеры с телками!
— Да фишка в том, что американцы расисты. Так они тебе и побежали голосовать за черного, эти куклуксклановцы, да хорош заливать!
— Дебил ты. В Америке по-любому мексиканцев, китайцев и итальянцев больше. Они стопудово проголосуют за нигера!
— Да америкосы скорей за пидора проголосуют, чем за нигера.
Черт бы побрал эти американские фильмы. Из-за них каждый чефур думает, что все знает об Америке, о гамбургерах и обо всей остальной шняге. Имела вас ваша Америка в зад. Наконец-то — Деян. Мать его строгую, не пускает она его никуда.
— Ты откуда? Мать на работу, что ли, ушла?
— Ушла, блин, наконец… Злая… Отец сегодня опять в «Кубане» зависает до утра! Опять в пять утра будет шарахаться с Терзичем по Фужинам…
Отец Деяна, Душко Митрич, по прозвищу Агент ноль-ноль-три, большой интеллектуал: в университете до третьего курса инженерно-строительного дотянул. А потом нарисовались мамочка Соня и маленький Деян. И пиши пропало. Душко пошел, как полагается, на работу, вкалывал целыми днями и все такое, а потом провозгласили независимость, и тут словенцы прокатили его по полной. Взяли и вычеркнули[61] его. Не знаю, что уж он там мутил, но вычеркнули и его, и Деяна, и сестру Деяна Наташу, только вот Соня, которая словенка из Словенских Кониц, как-то потом все это уладила и для Деяна, и для Наташи. А с Душко ничего не вышло. Агент ноль-ноль-три, оказывается, представлял для страны серьезную угрозу. Вот Душко и запил. Конечно, он и раньше крепко на грудь принимал, а после того случая вообще стал бухать по-черному. Обычно в «Кубане», где все чефурские старперы квасят. А рядом с «Кубаной» — «Лакотник», там надирается чефурский молодняк. Вот такая перспектива. И сразу все понятно становится, как увидишь эти два заведения.
— Ты б на Душко в последний раз посмотрел: он даже дверь открыть не мог. Я ему открываю, и знаешь, что этот кадр мне говорит? Говорит: Найлепша хва́ла![62] Веришь, нет? Большое спасибо. Это как нужно набухаться, чтобы сказать, «большое спасибо»?! Да еще по-словенски! Он по-словенски говорит, только когда совсем в драбадан.
— Ну и, значит, почти все время!
— Ему так и гражданство дадут!
— Ой, мой старикан…
Когда мы вот так трепались о своих отцах (у чефуров это одна из любимых тем), я между делом выдавил из себя, что перестал тренироваться. Мы, конечно, ржали и прикалывались, решили, что баскетбол — это для педиков, что по-любому всю жизнь мяч гонять не станешь, — но мне так было хреново, что я еле держался: прям хоть иди и вешайся. Бесило меня все. И эти дурацкие фишки, и ха-ха, и «круто, чувак», — да валили бы они все! — и пойдем набьем морду этому пидору, и мать-копать. Так меня все это достало, думал, опять разревусь — прямо тут, посреди детской площадки, и уже представлял себя повесившимся на турнике. Грёбаный баскетбол, кто его вообще выдумал!
— Бухнуть тебе надо как следует, чувак! По-любому!
— Нажремся по полной! Погнали, народ!
Тут Ади завыл какие-то народные песни, и нам, в натуре, ничего не оставалось, как надраться. Прямо там же, не отходя от песочницы. Или на баскетбольной площадке. Символично так. Ведь если не напиться — мозг бы точно разорвало, просто летишь с катушек. К счастью, нажраться всегда есть охотники… Мать ее, пьянь эту…
Я никогда не мог понять этой чефурской логики: алкоголь — круто, наркотики — смерть. Скорей всего, потому так, думаю, что наши папаши и мамаши в деревне выросли. И откуда им знать, что такое наркота? Всякие там хиппи, дети цветов там… им на них насрать было. Сексуальная революция, ЛСД! А они на деревенские пьянки ходили, на свадьбы, коньячок «Звечево» попивали да местным певичкам втыкали динары между сисек. Мать их рас-так, с их Миле Китичем![63] Откуда им знать, что такое марихуана? Вот ракия — это другое дело. Наверное, годам к шести все сорта перепробовали. Ракию же на селе все пьют, и много пьют. Когда к нашим приезжаем, видим, как они там наливаются. Пьют — дай боже, стоит только сесть, на столе уже ракия, и все клюкают. Но если бы я им там сказал, что я разок косяком затянулся — сразу бы прибили. Стрико[64] Драган меня бы держал, а Радован дубасил, как по барабану… Потом бы они местами поменялись — и по новой! А если я, скажем, литр ракии засажу, то сразу: «Так держать, паря, сразу видно, что ты Джорджич! Молоток!» Вот почему для нас, четырех гениев, нет ничего проще, чем бухнуть. Ну ладно, травка еще куда ни шло. А вот если кто чё скажет про тяжелую наркоту, не дай бог — героин, — все только таращатся, как бараны. Значит, мы тоже деревня. Те еще чмошники отсталые…
Раньше мы никогда так не нажирались. Как уроды. Вот нам башню и сорвало. Мне больше всех. Что тут началось! И насилие, и национализм, и примитивизм, и шовинизм, и идиотизм, и пошлость — всё, короче. Началось все чинно-мирно, на баскетбольной площадке. Только вот после двух литров меня так поперло, что я бутылкой в щит запулил. Бутылка наполовину полная была, винище разлилось — и по щиту, и везде… И давай все на меня шипеть, особенно Ацо.
— Идиот! Мать твою двинутую! Пошел отсюда, придурок!
— Чё! Сильнее всех, мы сильнее всех! Цыгане мы, цыгане!
— Да иди ты, идиот хренов!
Деяну и Ади показалось прикольно, и они тоже стали бутылками в щит пулять. Но они-то по-любому косые, потому и промазали. Деян вообще был хорош! Почти как я.
— Сербия! Сербия!
Вот всегда он с этими своими националистскими примочками. А я тоже поднажму.
— Босния! Босния!
Счастье еще, что Ади приколист.
— Азербайджан!
— Азербайджан! Азербайджан! Азербайджан!
Какой на хрен Азербайджан, бог знает, есть ли такой вообще. Но это хорошо, что Ади отвлек Деяна от этой его Сербии: тот, когда пьяный, заводит свою четническую волынку и давай грузить всех по полной.
Война в Боснии нас всех напрягла. У Ади в квартире семеро человек родни жило, у нас — моя двоюродная сестра Зорка. Но я ничего не помню, совсем мелкий был… А еще у нас где-то в третьем классе было время, когда мы только и делали, что ругались из-за войны в Боснии. Это ж надо, тупость какая, мы без конца срались и подначивали друг друга на тему национализма, повторяли за предками то, что они дома трындели, а предки у нас тупые, несли всякую ахинею — и мы за ними. Бредятина, дальше некуда. Мы и сейчас можем из-за этого срач устроить, но, по мне, это полный дебилизм. По мне, вообще смысла нет из-за всего этого сраться. Каждый о своем бакланит, и никого ни в чем не убедишь.
— Молдавия! Молдавия!
Тема! Не знаю, как мы оказались в автобусе, помню только, что там была какая-то чувиха. Скромная такая, но симпотная девка. Понятное дело, Деян к ней клеиться начал. И мы тоже. Как иначе, мы ж ужратые.
— Я тебя знаю. Ты из третьего, да? Я слышал, что телки из третьего любят потрахаться. Так, да?
— Эй, малышка! Ты бы мне дала? Если бы ты мне дала, я б тебе сказал хвала![65]
61
Вычеркнули — «Вычеркнутые» («izbrisani») — граждане Союзных Республик Югославии, проживающие и работающие на территории Словении, которые после провозглашения независимости в 1991 году оказались без удостоверений личности, так как своевременно не подали заявление на получение словенского гражданства и лишились всех прав.
62
Найлепша хвала — большое спасибо (najlepša hvala; слов.).
63
Миле Китич — популярный сербский певец.
64
Стрико — дядя (striko; серб., хорв.).
65
Хва́ла — спасибо (hvala; слов., серб., хорв.).