Страница 95 из 146
Петя хорошо знал, что проселком двигаться значительно опасней, чем бездорожьем: здесь надо было бояться и встречных и тех, что могли догнать… Опережая друзей на сотни шагов, Петя ложился на землю и прислушивался — не отзовется ли дорога каким-нибудь посторонним стуком, шорохом? Но чуткое ухо улавливало лишь едва слышные перестукивания колес тачки, когда она подпрыгивала на неровностях проселка. Поднявшись, Петя слышал пулеметную и автоматную стрельбу, приглушенную расстоянием и боковым ветром. Стреляли в той стороне, где час назад взрывалось, а теперь горело широко и жарко.
Возвращаясь к Коле и Диме, Петя озабоченно спрашивал:
— Ну, как тут у вас? Как сзади? С боков?.. Ничего. Если будут догонять, вы сейчас же сворачивайте в сторону. Откатите тачку подальше от дороги и спрячьтесь за ней. Спрячьтесь и замрите! А если я впереди наскочу на что-нибудь и закричу: «Ай!» — вы опять же живо сворачивайте и прячьтесь.
Тачка, неторопливо переваливаясь, снова покатилась дальше.
Позади, может быть там, где ребята расстались с Иваном Никитичем, острые снопы света, пробивая ветреную темноту ночи, начали ярко вспыхивать и белыми узкими полосами стремительно заскользили по степи.
— Опять мотоциклисты! Сворачивайте влево! Еще немного! Еще! — командовал Петя, изо всех сил подталкивая тачку сзади. — Дима, Коля, еще хоть немного подальше! Там бурьян будто выше! — снова упрашивал Петя. — Скорей! Скорей!
— Скорей! Скорей! — взволнованно говорили они друг другу, с усилием таща тачку по сухому бурьяну.
Когда стало слышно, как гудят приближающиеся мотоциклы, тачка уже стояла среди каких-то кустиков, сухих и ломких, в темноте нельзя было разобрать, что это было, высокий подорожник или донник, а ребята, вытянувшись, лежали за колесами.
Мотоциклисты двигались с остановками, поворачивая свет фар то влево, то вправо от проселка. Они, наверное, боялись темноты.
— Петрусь, что будем делать, если они наведут на нас свет? — спросил Дима.
— Отбежим под скат. Подождем, а потом разведаем. Все равно на мотоциклах они пшеницу не увезут.
— Лучше было бы, чтоб нас не заметили. Смысла нет нам убегать от тачки с пшеницей, — сказал Коля и, вздохнув, замолчал.
Скоро мотоциклисты остановились недалеко от того места, где была тачка и где, приникнув к земле, лежали ребята. Мотоциклисты долго присвечивали правее и левее этого места, и только один раз острое лезвие света коснулось верха тачки. О чем-то поспорив, они поехали дальше.
— Фу, и здорово! Я чуть не дал команду убегать, — радостно проговорил Петя.
— А я, верно, не сдержался бы: дал бы команду, — облегченно вздыхая, признался Коля и спросил Диму: — А ты?
— Не знаю… Знаю, что надо опять скорей впрягаться в тачку, а то другие мотоциклисты собьют с дороги, — сказал Дима и поднялся вслед за Петей.
Ровно в полночь тачка остановилась в стороне от проселка, в лесной полосе около железной дороги. Она простояла здесь уже больше сорока минут, потому что фашистские часовые вдруг начали пускать ракеты. От их света на ровном месте все было видно, как днем.
Петя и Дима лесополосой пошли на северо-запад. Они решили проверить, нельзя ли глубокой лощинкой, что уходила через оцементированную трубу под насыпь, переправиться на ту сторону железной дороги.
Коля остался дежурить. Петя наказал ему ни шагу не отходить и изредка осторожно постукивать ломиком по концу оси. Коля успел десяток раз легонько стукнуть по оси, десяток раз осенний ветер унес с собой негромкий звук, похожий на треск сучка, а Петя и Дима все не возвращались.
Дубленая шубенка и овчинная треушка еще хорошо грели Колю, но ботинки уже начинали понемногу впускать холодные иголки. Чуть зябла правая рука — рукавица с нее была потеряна, когда, прячась от мотоциклистов, в тревожной спешке закатывали тачку в бурьяны.
Ночь. Ветер. Вражеские ракеты вспыхивают и светят, вспыхивают и светят.
«Не будь ракет, Петя и Димка никуда не ушли бы. По темноте мы давным-давно перетянули бы тачку через насыпь, добрались бы до Богатырской ямы, а там дождались бы утра», — думал Коля. Он вспомнил мать — добрую, преждевременно постаревшую женщину с толстыми стеклами очков на прямом небольшом носу, вспомнил ее постоянные советы: «Петю Стегачева слушайся: он справедливый и умный хлопец».
Коля вздохнул, немного проникся жалостью к самому себе и, будто отвечая матери на ее напутственные слова, думал: «Мама, правду ты сказала, что Петя умный товарищ. И он самый близкий мне друг, но почему он в разведку взял с собой не меня, а Димку Русинова?.. Знаешь, мама, почему?.. Да все потому, что они оба считают меня неповоротливым. Уверены, что я обязательно наделаю много шуму. Но ты же, мама, знаешь, что если я как следует постараюсь, то и трудное могу сделать легко. Помнишь, как я научился на руках кружиться? Сам физкультурник удивился этому…»
И от холода, и от скуки, и от досады ему пришло в голову покружиться на руках около тачки. Он снял треушку, положил ее на землю и, уткнувшись в нее головой, стал на руки. Медленно переставляя руки, балансируя полусогнутыми ногами, он начал кружиться. Описав круг, он напряженно прошептал: «Раз есть. До нормы надо еще два раза». Но нормы сегодня Коля не выполнил. Сделав два поворота, он зашатался и свалился на землю.
— Так это же шуба помешала, — точно оправдываясь перед зрителями, смущенно проговорил Коля. Он засмущался еще больше, когда заметил, что вернувшиеся из разведки Петя и Дима стояли тут же, около тачки. Но они так были заняты своими мыслями, что почти не обратили внимания на его удачи и неудачи.
Петя только всего и сказал:
— Димка, мы Кольку здорово поморозили. И знаешь, Колька, зря мы тебя томили тут одного.
Ракеты вспыхивали и вспыхивали. Коля хорошо видел лица своих товарищей. У Димы треушка сидела на самом затылке, торчащий чубик мягких волос был мокрым и сильно изломанным. Округленные глаза его глубже ушли под большой, выпуклый лоб. Он часто дышал и усиленно покусывал сохнущие губы. Всем своим видом Димка как будто хотел сказать: «Вот я терплю-терплю… но берегитесь, если мое терпение кончится!»
Коля перевел взгляд на Петю, который присел на оглоблю тачки и, сняв треушку со своей темноволосой головы, энергично вытирал платком то волосы, то лицо. Ударяя пальцами по оглобле, Петя тихо-тихо выстукивал: та-та-та! та-та-та! По лицу его видно было, что он хотел до чего-то додуматься, а мысль все время ускользала, не давалась ему.
— Вы той лощинки не нашли? — забыв о своей маленькой обиде, участливо спросил Коля Петю.
— Лощинку, Коля, нашли, да что толку в ней — водосточная труба под насыпью узкая: тачкой ни за что не проедешь. Да и мешочки трудно пронести через нее. Вот и думай, что делать. — И пальцы Пети снова монотонно застучали по оглобле.
— А может, они перестанут ракетами освещать, — неуверенно заговорил было Коля.
Петя резонно ответил:
— Нам надо, чтобы они скоро перестали светить… А я точно не знаю, что у них по программе. Димка вон тоже молчит…
Димка недовольно заметил:
— С этими гадами я не совещался. Знаю, что уж если они начнут что-нибудь делать назло человеку, то не скоро остановятся.
Ребята замолчали. Слышней стало дуновенье северо-западного ветра. Пете и Диме он дул в спину. Коля же стоял лицом к ветру и задумчиво смотрел перед собой. Освещенная ракетами железнодорожная насыпь поднималась на взгорье и была видна ему на большом расстоянии. Не случайно, что именно Коля первым заметил чернеющую цепь поезда. Но он сказал об этом товарищам, только убедившись, что далекий поезд не стоял на месте, а заметно приближался.
— А не ему они присвечивают? — спросил Коля, указывая на приближающийся поезд.
Петя и Дима, повернувшись, тоже заметили поезд.
— Дима, а что, если Колька угадал? — спросил Петя.
— Он иногда может… — повеселев, ответил Дима.
От поезда ребята уже ни на секунду не отрывали глаз. Им почти не верилось, что он идет: неясным был еще шум и стук, а резкий свет горевших ракет обесцвечивал огни паровоза.