Хроника Аравии

Подпустив поближе корабли противника, македонцы обрушили на них всю мощь своих метательных машин, притаившихся на палубе их судов. Получив пусть даже одиночные попадания, корабли сабейцев немедленно ложились в дрейф и пытались сбить пламя со своих парусов и палубного настила. Те же, кого поражали камни и тяжелые длинные копья, дружно разворачивали корабли и дружно молили богов о заступничестве, взирая на серьезные проблемы соседей по строю.

Воспользовавшись возникшей в рядах противника неразберихой и замешательством, наварх двинул корабли своего флота в атаку. Подобно грозным ястребам, налетели моряки Неарха на сабейские корабли, ломая их весла и сокрушая просмоленные борта своими таранами.

Эта атака полностью переломила ход сражения. Корабли сабейцев дружно обратились в бегство, ища спасения в открытом море. Возвращаться в порт Сабы никто из аравийских мореходов не рискнул, и македонские триеры свободно проникли в бухту, не встретив на своем пути никакого сопротивления.

Спустив паруса и осторожно гребя, триеры и пентеры македонского царя, подплыли к пирсам Сабы и стали высаживать имевшихся на своем борту солдат. Для абордажных боев, Александр приказал разместить на кораблях солдат, для отражения возможного нападение врага. По своей численности, это были небольшие отряды, но собранные воедино, они были силой. Желая внести свою лепту в покорение Аравии, Неарх решил ударить по Сабе с моря.

Чтобы облегчить действия воинов под командованием молодого Эврилоха, Неарх приказал обстрелять из метательных орудий пирс и прилегающие к нему постройки. Обстрел носил чисто демонстративный характер, но по вине расчета одной баллисты, был дан залп горшком с «египетским огнем».

Упади этот горшок на пирс или на камни мостовой ничего особого, кроме испуга и паники не случилось бы. Однако по закону подлости горшок упал прямо на крышу склада, доверху набитого различным товаром. Не прошло и пяти минут, как он был полностью объят пламенем, угрожая перебросить огонь на соседние постройки.

Возникший пожар, позволил солдатам Эврилоха быстро захватить порт Сабы, но серьезно затруднил их дальнейшее продвижение вглубь города. Видя, что дело приняло неожиданный оборот, наварх был вынужден отказаться от активных действий. Закрепившись в порту, он приказал бороться с пожаром, уступив лавры покорителя Сабы Деметрию, чьи солдаты пробились с главной городской площади.

Ворвавшись первыми в столицу Аравии, воины Деметрия принялись яростно теснить к центру города, отчаянно сопротивлявшихся арабов. Кривые и узкие улочки были крайне опасны для строя фаланги и поэтому, стратег был вынужден воевать мелкими отрядами.

Не жалея других, Деметрий был безжалостен и к самому себе. Непрерывно являя солдатам личное мужество и храбрость, стратег находился в первых рядах тех, кто рвался к главной площади города, к дворцу правителя.

Страсти и напора, в молодом стратеге было в избытке. Ни один из тех, кто решил скрестить с ним оружие или заступил ему дорогу, не увидел света новой зарницы. Меч Деметрия всегда оказывался проворнее оружия его противника, но чем дальше продвигался его отряд, тем ему становилось труднее это делать.

Главную угрозу для солдат стратега представляли жители города, засевшие в домах. Забравшись на крыши, они с остервенением забрасывали македонцев камнями, стрелами и всевозможными атрибутами домашней утвари. Один из брошенных сверху камней попал в шлем Деметрия, отчего у стратега сильно зазвенело в голове.

Выказывая презрение к врагу, Деметрий остался в строю, но видя какие неоправданные потери несут его воины, приказал жечь дома.

— Огня, огня! Факелы! — моментально разлетелся радостный призыв среди македонцев и вот уже смоляные факелы летят в окна и двери ближайших домов. С радостью смотрели воины Деметрия, языки пламени в считанные минуты объяли жилища упрямых сабейцев. Как в страхе они исчезли с крыш, спасаясь от рыжих огненных клубов. Много, очень много людей задохнулось в дыму пожарищ или сгорело заживо, не сумев убежать из пылающего дома.

Воспользовавшись суматохой, отряд Деметрия продвинулся далеко вперед и неожиданно для себя оказался на главной площади Сабы. Дворец правителя был хорошо виден, но дорогу к нему, загородила личная гвардия правителя. Завидев македонцев, гвардейцы дружно ударили мечами по своим щитам и громко выкрикнули проклятие своим врага. Словно в подтверждение их слов, в воздух взвились сотни стрел, стоявших за ними лучников. Подобно огромной комете понеслись они над площадью и обрушились на первые ряды македонцев, безжалостно сокращая их число.

Сын Антигона явно родился под счастливой звездой. В отличие от стоявших рядом с ним солдат, он остался невредим, хотя смерть и заглянула ему в лицо. Две стрелы вонзились в его щит, которым он закрыл голову и лицо. Третья угодила прямо в большую бляшку, что была поверх доспеха стратега и, не сумев пробить панцирь, отскочила в сторону. Ещё одна стрела, попала в бронзовые поножи, отозвавшись болью в костях голени.

Подобное везение, в бою большая редкость и Деметрий не стал испытывать его снова. Отбежав за угол дома, он стал лихорадочно обдумывать сложившуюся ситуацию. Разумней всего было подождать прихода солдат Лисимаха и ударом с двух сторон разгромить врага. Сколько бы лучников не стояло бы за спиной воинов Сумхуали Иануфа, они не смогли бы противостоять двойному удару. Об этом же говорили Деметрию ветераны гоместы, но молодой стратег был иного мнения. Он не собирался делиться воинской славой с Лисимахом.

— Клин! Стройте клин! — приказал Деметрий, чем озадачил былых воинов. Клин был хорошо в открытом бою, а при штурме города применялся редко.

— Стройтесь! Я сам встану во главе! А тот, кто опасается за свою шкуру, пусть остается. Только пусть потом не претендую на нашу славу! — задорно выкрикнул молодой человек, разом похоронив все сомнения и опасения солдат.

Выстроившись в бронированный клин, по команде Деметрия, гоплиты ринулся на врага, прикрыв голову щитами. Смертоносный дождь вновь пролился на головы македонцев, но не так удачно как прежде. Ведомые Деметрием солдаты уверенно бежали вперед, несмотря на потери от стрел противника. Шаг, другой, ещё пять шагов, теперь десять и вот македонцы с грохотом врубились в толпу гвардейцев.

Вновь окунувшись с головой в рукопашную схватку, молодой стратег разительным образом преобразился. Нанося удары врагам направо и налево, он стал подобен богу войны Аресу, решившему сойти с небес на землю. Охваченный азартом и куражом схватки, македонец неудержимо бросался сразу на несколько врагов и обращал их в бегство. Мечи, копья, стрелы врагов не причиняли сыну Антигона никакого вреда, словно богиня победы Ника, возложила на его плечи незримую эгиду Афины Паллады.

Ведомый Деметрием клин гоплитов, уверенно продвигался вглубь толпы последних защитников правителя Сабы, в очередной демонстрируя превосходство военного мастерства над простой численностью. Крик, стоны, лязганье металла сотрясало воздух над дворцовой площадью. Положение гвардейцев было отчаянным. Прогибаясь под напором македонцев, они вот-вот должны были расколоться на две части но, несмотря на это, сабейцы продолжали упорно сопротивляться, надеясь на подход воинов Али Мансура.

Схватка была в самом разгаре, когда на одной из примыкающих к площади улиц, раздался звон и шум рукопашной схватки. Появившись как слабый гул, он стал стремительно приближаться, даря надежду защитникам дворца на спасение.

— Али Мансур! Это Али Мансур! — радостно закричали сабейцы, но ожидания их оказались напрасными. Вместо великого визиря, на площади показались македонские солдаты во главе со стратегом Лисимахом.

Преодолев стены Сабы, гигант повел своих солдат к центру города напрямик, через лабиринт кривых улочек. Пользуясь их узостью, стражники Сабы попытались сдержать продвижение врага, но Лисимах был неудержим. Вооруженный двуострой секирой, он с легкостью пробивался сквозь ряды противников, подобно кабану, бегущему через заросли камыша.