Страница 111 из 161
Он такой со дня закладки первого камня. Таких городов сотни, скажите вы. Но нет – Петербург такой один. Он вырос вокруг источника силы, о котором строители и не догадывались. Город рос, креп и впитывал дух гибельности этого могильника.
Берсерки не были счастливы, пребывая здесь, но не преклонить колена перед столбами силы не могли. И приклоняли. Площадь перед Исаакием освободили от транспорта и всего, что может помешать паломничеству древних жителей этого мира.
Жители города, что решили остаться, молча наблюдали за нестройным шествием. Кто-то просто смотрел, кто-то фотографировал или снимал видео, немногие шли следом, вглядываясь в одежды, оружие и лица недавних захватчиков, а ныне союзников. Хотя верилось в это далеко не всем. Были те, кто смотрел на «серых» с явной опаской и недоверием. И винить их в этом было нельзя. Многим памятны десятки и сотни трупов, вповалку валявшихся всюду, когда начались те бессмысленные бойни по всему городу.
Отрезвляли лишь воспоминания о том, что тела берсерков лежали среди людских. Бёвульсы не щадили никого. И люди их боялись гораздо больше, без преувеличения, с новой страстью рассказывая детям сказки про других «бурых» волчков, что проглотят их не жевавши, коли те будут себя плохо вести. А так как многие дети успели увидеть таких вот волчков хотя бы в грудах трупов, то методика действовала безотказно.
Берсерки стекались к Исаакиевской площади. Их было не менее полсотни тысяч. Они шествовали в гробовом молчании и, подходя к заветным колоннам, преклоняли колени пред ними. Поднимались по ступеням собора, прикладывали ладони к холодному, несмотря на жару, граниту. Граниту, что помнил касания далёких предков этих берсерков, что чтят и помнят память о нём, что из уст в уста передают повести о былом величии своего народа. Что верят в возвращение и обретение отнятых святынь, ибо для них нет такого понятия как «забытьё» - они будут держаться за свою веру до конца.
Их глаза пламенели лишь при виде священных столбов, руки дрожали, перед тем как коснуться их, и их души вспыхивали, когда их длани касались чуть шершавой поверхности, иссечённой паутиной трещин. Отходя они улыбались, они светились – касание зажигало в них свет новой веры, которая не покидала их, но за время лишений угасла, съёжилась и осторожно тлела, опасаясь гибельного порыва ветра. А теперь огонь внутри возгорался смело, открыто, не опасаясь ветра, который раздувал его только сильнее, усиливая ярость огненных плетей и обжигая на расстоянии.
Оридас с благоговением наблюдал за тем, как его воины проходят мимо столбов, как касаясь их, они радуются и как с нежеланием отпускают их. Он решительно был намерен коснуться их последним. Приложить ладонь к колоннам, когда они вберут в себя достаточно силы и веры, чтобы исполнить обряд призыва самому, не прибегая к силе избранных командующих. Он желает быть один во время призыва вестника, что объявит ультиматум этому миру.
Конечно, это всё лишь для соблюдения определённых Законом мер по вызову Мессии на бой. Всё должно быть по Закону, чтобы никто не мог оспорить их взгляды на место под родным небом.
Наступил вечер, а следом и ночь. Поток берсерков начал редеть, показался конец огромной очереди. Оридас смиренно ожидал. В бесконечном, казалось бы, сером потоке никто не роптал, не возмущался – все точно знали, что их очередь придёт, нужно лишь ждать. И последние ряды, шедшие в хвосте процессии, дождались.
Последний воин коснулся колонн, постоял несколько минут, будучи уже никем не подгоняем. Когда он покинул возвышение и спустился, то Оридас мерно прошествовал к ступеням. Также спокойно поднялся по ним и, коснувшись всех столбов по очереди, развернулся и встал со вскинутыми руками посреди площадки.
Несколько минут он стоял в тишине, обратив взор к небу, где нет-то-нет, но проглядывались звёзды. Как и двумя годами ранее, поначалу ничего не происходило, но шло время и постепенно в темноте промежутка между центральными колоннами начали материализовываться крылатая фигура. Поначалу практически незримая, вскоре она стала более отчётливо проглядываться, а спустя минут пятнадцать стала полностью живой и осязаемой.
Пустые глаза крылатого оглядели мир вокруг. Призрак прошёл вперёд – Оридас освободил ему путь. Спустившись на пару ступеней, крылатый начал взлетать. Как и в прошлый раз, крыльями он не работал, скорее обозначая ими желание взлететь.
Крылатая тень поднялась высоко в небо и начала кружить над замершим городом, слабо подсвеченным фонарями, которые по большей части отключили экономии ради. Берсерки и так видят неплохо в темноте. Тень кружила недолго, не более десяти минут, и направилась на юг города. Преодолев несколько километров над Санкт-Петербургом, крылатый завис около невзрачного дома, около которого собралось около десятка человек.
Оглядев каждого из собравшихся, крылатый посланник произнёс:
- Мессия этой сферы, Я лишь посланник, что принёс тебе и твоим спутникам послание. Согласно Закону Разделённого Мира, Мы, Дети Войны, выдвигаем Ультиматум: Будучи первой волной, Мы вызываем Мессию, который избран Древними для защиты сей сферы, на бой. Один на один. С нашей стороны выступит лок, имени что не имеет. Если Мессия не ответит в трёхдневный срок – бой за эту сферу считается проигранным.
Знаком ли ты с Законом, согласно которому живёт ныне Разделённый Мир?
- Знаком. – Ответил ему юноша лет двадцати по местным меркам. Беловолосый и бледный, кажущийся довольно больным.
- В таком случае мне осталось лишь сказать, что тебя и твоих спутников доставят на место боя, как только вызов тобою будет принят, и ты будешь готов биться.
- Я всё понял.
Крылатый сделал церемонный поклон, взмахнул крыльями, которые совершенно не волновали воздух и, чуть отдалившись, исчез, словно его и не было. Ночь вновь обрела свои тона, из которых пропала доля сказочности вместе с таинственной тенью неведомого крылатого существа.