Скитания

— Вот тебе и святая простота! — высказался по этому поводу Гербер. Он вспомнил незабываемые времена, когда отбывал трудовую повинность, и рассказал, какая история произошла тогда с этими баварцами.

В бараке раздался оглушительный хохот. История с битвой за белые колбаски молниеносно облетела весь лагерь.

Упомянутое обращение баварского землячества было встречено с «удовлетворением». Вскоре рядом с этой писаниной появился ответ, составленный сочным языком:

«Земляки!

Где находился центр нацистского движения? — В Баварии!

Где родина коричневых? — В Баварии!

Где проходили имперские партийные съезды? — В Баварии!

Где находилась канцелярия НСДАП? — В Баварии!

Ваш берлинский товарищ».

Лагерный комендант отнесся к сепаратистским настроениям баварцев безразлично, и отдельный блок для них не выделил. Поэтому никто не осмелился нашить на рукав вышеупомянутую полоску. Демократический настрой в лагере, однако, сохранился.

За несколько недель до этого происшествия комендант отобрал достойных, по его мнению, людей для прохождения специальных курсов. И вот они вернулись назад и должны были распространять среди товарищей полученные ими знания.

Принцип отбора на эти курсы определить было трудно. Людей, выступавших против фашизма по политическим или по религиозным мотивам, туда не посылали. К примеру, обер-ефрейтора Кройцмана уже через несколько дней после начала занятий на курсах отослали обратно. И все потому, что Кройцман происходил из коммунистически настроенной рабочей семьи, его отец был даже функционером КПГ. И по этой-то причине он, оказывается, не отвечал требованиям, предъявляемым господами на курсах.

Лагерь «Вилтон-парк», в котором находился учебный центр, располагался неподалеку от Лондона. Во главе его стояли люди, проведшие многие годы в эмиграции и принадлежавшие к правому крылу СДПГ или к молодым социалистам. Нескольких представителей Центра, изъявивших желание работать там, отослали обратно. Это было и неудивительно. Ведь в Лондоне правила лейбористская партия, имевшая подавляющее парламентское большинство. «Вилтон-парк» являлся ее вытянутой рукой, с помощью которой лейбористы намеревались политически воздействовать на пленных, а через них и на всю Германию.

США же стремились использовать в своей германской политике христианские круги. Их основным доверенным лицом в английской оккупационной зоне был обер-бургомистр Кельна некий доктор Аденауэр. Но на своем посту он оставался недолго. Начальник английской военной администрации освободил его от этой должности из-за каких-то пустяков. В начале 1946 года Аденауэр возглавил новую партию, созданную в Рейнской области, — христианско-демократический союз

Появление в лагере функционера, окончившего вышеупомянутые курсы, явилось большим событием. Многие надеялись узнать от него некоторые подробности о будущем своей родины. Функционер рассказывал о послевоенных проблемах Германии, описал размеры разрушений и трудности восстановления. В советской оккупационной зоне проводилась земельная реформа. Сельскохозяйственные рабочие и семьи беженцев получали наделы пахотной земли, скот и инвентарь. В других оккупационных зонах также должны проводиться подобные мероприятия. Соответствующие проекты законов и постановлений были уже подготовлены к рассмотрению.

Более же всего — и это было неудивительно после столь продолжительной учебы в «Вилтон-парке» — он хвалил условия, созданные в английской зоне оккупации. Пленные, однако, знали из газет и писем родных, что как раз в Рурской области сложились тяжелые условия и люди голодали. Восстановление разрушенной промышленности? Докладчик вынужден был признать, что в этом направлении делается еще очень немного. Одной из причин такого положения он назвал Потсдамские соглашения.

После его выступления началась дискуссия.

— Почему ничего не делается для того, чтобы ускорить денацификацию? — задал вопрос обер-ефрейтор Кройцман. — Почему члены нацистской партии получили право вступать в новые политические партии?

Гербер тоже решился задать вопрос:

— Как же будет восстанавливаться экономика Германии, если Рурскую область хотят интернационализировать?

Докладчик запнулся, а затем вовсе замолчал. На помощь ему пришел председательствующий, опытный социал-демократ. Он заявил, что время, отведенное на дискуссию, истекло, и на остальные вопросы отвечать уже некогда. И он закруглился, отделавшись несколькими замечаниями общего плана.

Гербер был глубоко разочарован. Не только выступавшим, но и своими товарищами. Молча, безучастно сидели они на скамьях. Было ли им лень поразмыслить или же в них все еще сидело недоверие?

На следующий день к Герберу зашел коммунист Кройцман. Оба во время вчерашней дискуссии спрашивали, по сути дела, об одном, хотя и с разных позиций. А это свидетельствовало о том, что они принадлежали к небольшому кругу людей, интересующихся политикой. Поэтому Кройцман решил познакомиться с Гербером поближе и вместе поискать ответ на волнующие обоих вопросы.

Гербер в свою очередь хотел присмотреться к Кройцману. Фигурой и крепкими кулаками он походил на атлета. Его несколько грубоватое лицо с зоркими серо-голубыми глазами выдавало энергию, резкой была и его манера разговаривать.

Вопрос Гербера об экономическом будущем страны, об интернационализации Рурской области докладчик оставил без ответа. Высказывая свои соображения, Кройцман принимал во внимание конкурентную борьбу между англичанами и американцами. Монополии США стремились к тому, чтобы германская промышленность попала под их влияние, и к распространению этого влияния на английскую и французскую зоны оккупации. Кройцман считал, что это совершенно нормальные противоречия между империалистическими державами.

Предприниматели на Рейне и в Руре снова стали проявлять активность. Поначалу они, правда, оставались за кулисами и посылали своих полномочных представителей во вновь создаваемые организации, поскольку сами в прошлом здорово себя дискредитировали.

— Они финансировали нацистскую партию и помогли Гитлеру сесть в седло, — сказал Кройцман. — Для господ монополистов, фабрикантов оружия и финансовых воротил война является большим бизнесом, они же, собственно, и готовили войну, поэтому их место на скамье подсудимых…

Такой образ мышления был для Гербера абсолютно новым.

И эти два столь не похожих друг на друга человека стали встречаться все чаще и чаще. Харальд Кройцман был родом из Тюрингии, проживал неподалеку от Цейленроды, по профессии столяр, как и его отец. Судьба этой антифашистской семьи была для Гербера поучительна.

Поначалу он терпеливо слушал то, что говорил Кройцман. Многое в его терминологии было незнакомым и звучало наподобие лозунгов. Плутократов он называл капиталистами. Гербер все яснее понимал, что Кройцман пытается напичкать его «пролетарской идеологией».

«Нет, это не для меня, — размышлял он. — Он полагает, что разбирается во всем лучше меня, хотя и окончил-то всего-навсего народную школу и не умеет даже правильно произносить иностранные слова. Рабочий всегда останется рабочим, а крестьянин — крестьянином».

Вскоре пришло еще несколько писем из дому. Бреммель, признанный из-за своей негнущейся ноги негодным к военной службе, был единственным, кто получил в 1944 году аттестат зрелости, и теперь учился в Йене. «Вот счастливчик!» — с завистью подумал Гербер.

Штольт, который после войны был отпущен из английского плена, не мог отвыкнуть от праздной жизни. Ему не хотелось снова садиться за парту, поэтому он предпочел заняться спекуляцией радиодеталями из фондов бывшего вермахта. Они приносили ему приличный доход. Но однажды он погорел, и все его запасы конфисковали. А ему была предоставлена возможность в течение года поразмыслить о том, как начать новый жизненный путь.

Вольфрам Дидерих находился в Геттингене, в английской оккупационной зоне. Его отец, штурмовик, вовремя бежал из советской зоны. Вольфрам проворачивал для какого-то английского офицера небольшие операции на «черном рынке», за что мог учиться, хотя у него и не было официального аттестата зрелости. На жизнь он зарабатывал статьями, которые писал для небольшой газеты, выходящей по лицензии оккупантов.