Скитания

Гербер был изумлен. Шеллок? Да ведь так зовут их лагерного врача-гигиениста. Фамилия, профессия совпадали. Гербер взял красный карандаш и подчеркнул слова «доктор Шеллок». Ни для кого эта жирная красная черта не осталась незамеченной. Сообщение провисело на доске еще три дня, однако ничего не произошло. Гербер ничего не понимал. Ведь английским службам было бы достаточно просмотреть свою столь тщательно ведущуюся картотеку.

Медленно, очень медленно возобновилась почтовая переписка. Многие пленные долго раздумывали, какой адрес следует указать. Семьи их были эвакуированы во время войны, разбомблены или переселены в соответствии с Потсдамскими соглашениями в новые районы. В качестве последней возможности уточнить адрес оставался Красный Крест с его центральной службой розыска.

Наконец стали приходить первые письма от родных. Их получали с замиранием сердца. Зачастую они содержали плохие известия: отцы или братья убиты в последние месяцы войны, во время непрерывных бомбардировок погибли родственники, при эвакуации простудились и умерли дети, распались семьи, многие размещались во временных убежищах, были безработными, голодали, в городах вспыхивали эпидемии. В Германии господствовал хаос, о котором пленные имели лишь смутное представление. Даже английские газеты, славившиеся точными сообщениями своих корреспондентов, не брались воссоздать полную картину положения дел в Германии.

А жизнь тем не менее продолжалась.

В лагерь поступили музыкальные инструменты какой-то расформированной английской части. На доске объявлений появился аншлаг: «Кто умеет играть на музыкальных инструментах?» Желающие нашлись быстро. Они образовали довольно большой оркестр. Поскольку в их распоряжении имелись лишь ноты английских военных маршей, они исполняли по памяти, в собственной инструментовке известные немецкие мелодии и танцы. Порой это звучало очень своеобразно.

Лучше всех дело пошло у «Дикси ленд ол старз» — группы, состоявшей из восьми человек, придерживавшихся законов классического джаза. Ноты им были не нужны, поскольку музыканты играли на слух. Здесь все решали импровизация и интуиция.

Герхард с удивлением слушал выступление этого джаза с программой, названной «Джемовый сезон». Он впервые воспринимал звуки музыки, которая в нацистской империи была вообще запрещена как «декадентская негритянская музыка». Он слушал музыку, совершенно иную по форме, жизнерадостную, быструю, ритмичную, мелодичную, исполняемую с блеском, полную инструментальных находок и музыкальных идей. Несколько позже в группе появился певец. Своеобразным, глубоким голосом он напоминал Луи Армстронга, которого люди постарше помнили еще по двадцатым годам.

Приближалось рождество, мирное рождество 1945 года. Настроение в лагере из-за продовольственного скудного рациона и мизерного количества угля для отопления было подавленным. За три дня до праздника группа пленных доставила в лагерь из близлежащего леса ветки лиственницы и сосны. Умелые руки разрезали тонкую жесть от консервных банок на узкие полоски и сделали из них нечто вроде гирлянд. Сверкающие звезды, ангелы, снежные хлопья и украшения другого рода были приготовлены с художественным вкусом.

Пришел сочельник. Лагерный оркестр разучил рождественские песни. Но истинно праздничного настроения в нетопленной столовой так и не появилось. Изрядно промерзнув, люди разошлись по баракам.

Красный Крест за счет трофейного имущества вермахта распределил между пленными небольшие рождественские подарки. Каждый получил кулечек конфет, три маленьких кекса и банку консервов. Поскольку содержимое банок было различным, бросали жребий. На банке, доставшейся Герберу, было написано «Тресковое филе полезно для здоровья». Остальные получили кто свиную ногу в желе, кто сардины в масле, а кто и крошечные баночки с томатным пюре или сельдереем, нарезанным мелкими кусочками. Рольфу Ульберту не повезло: в его банке оказалась цветная капуста. Друзья разделили свою добычу по-братски.

Что касается конфет, то в кулечке Рольфа оказалась сливочная карамель с шоколадной начинкой. Герберу же достались конфеты от кашля в обертке с надписью «Сначала надо победить, а потом думать о путешествиях!» Это выражение в то время уже не соответствовало обстановке. О победе никто больше не думал, скорее — о путешествии. Но возвращение на родину казалось делом далекого будущего.

На второй день рождества Гербер обнаружил на своей койке письмо. Оно было написано рукой отца, твердыми четкими буквами. Какое счастье! Родители были живы и здоровы и вполне благополучно пережили окончание войны. Больше всего они беспокоились о судьбе единственного сына, от которого не получили ни одной строчки, разве что запрос об их адресе. На формуляре против слова «ранен» стоял жирный крест.

Соседи по бараку молча пожали Герберу руку. Такие хорошие вести с родины были редкостью.

И только несколько позже, когда улеглось первое волнение, он внимательно перечитал письмо. Вначале он даже не уловил всего содержания. Самое главное — это то, что касалось семьи, вот на это он и обратил внимание. На исписанном листе бумаги говорилось о многом.

Его товарищи по гимназии уже возвратились, некоторые из них были ранены. Кое-кто вновь сел за парту. Никакие справки об ускоренном окончании гимназии во внимание не принимались. Кто хотел учиться дальше, должен был представить полноценный аттестат. По этой причине средний возраст гимназистов выпускного класса составлял двадцать два года.

Гербер-старший продолжал преподавать в гимназии. Угля для отопления в гимназии не было, не было и учебных пособий. Все «коричневые» учебники были запрещены приказом военной администрации. Новые же учебники только готовились.

Доктор Галль не воспользовался случаем пустить пулю в свой аристократический лоб. Теперь он отбывал заключение в лагере под Дрезденом. Компанию ему там составлял доктор Холльман вместе с высокими чинами из СА, а также представителями районного, городского и сельского национал-социалистического руководства. Их жены были обязаны трудиться, многие впервые в жизни.

Во главе районного отдела народного образования встал доктор Феттер. Он работал день и ночь, чтобы наладить систему школьного обучения в городе. В этом ему помогала военная комендатура. Курирующий эти вопросы старший лейтенант до войны был учителем где-то в Донбассе.

«Доктор Феттер! Да, он заслужил это. И все-таки справедливость существует!» — думал Герхард радостно. Жизнь в плену теперь казалась ему значительно легче. Он лежал и думал о будущем, строил многочисленные планы…

Несколько недель на Нюрнбергском процессе вели допрос гражданских лиц. Этим в лагере почти не интересовались и сообщения на доске объявлений почти не читали. И только когда очередь дошла до гросс-адмиралов Редера и Деница, интерес к процессу вновь пробудился.

Когда Редер в 1928 году принял командование имперским флотом, его возрождение только начиналось. После первой мировой войны соответствующие пункты договора установили максимальный тоннаж для всех типов кораблей. Чтобы выйти за рамки этих ограничений, командование имперского, а позднее военно-морского флота стало оперировать ложными данными. Водоизмещение многих вновь строящихся кораблей было на десять — двадцать, а для отдельных типов и на тридцать процентов больше, чем это предписывалось. Редер не только терпимо относился к обману, но и поощрял его.

А что он заявил перед трибуналом? Все это происходило якобы «по недосмотру», никто не намеревался готовиться к наступательным операциям, а только к обороне.

Чтобы пролить свет на истину, генеральный прокурор Великобритании предъявил ему циркуляр, подписанный самим же Редером в 1938 году и обнаруженный в секретном архиве военно-морского флота. Терминология его полностью соответствовала формулировкам, которыми предпочитал пользоваться доктор Геббельс: «…мировое господство… против иностранных колониальных владений… обеспечение морских коммуникаций… направленные против английских и французских интересов… необходимость соответствующей подготовки к войне…»