Скитания

К сожалению, с доктором Феттером они никогда не говорили о профсоюзах. Теперь Гербер, к своему изумлению, узнал, что все это было чистейшей ложью.

— Рабочий фронт является крупнейшим жульничеством всех времен, — сказал один из четверых. — В тридцать третьем нацисты запретили все профсоюзы, присвоили себе до копеечки их законную собственность и скооперировались с предпринимателями. Рабочие были вообще лишены права обсуждать какие-либо вопросы. Этот забулдыга Лей является первым кандидатом на виселицу!

Мужчины в своих разговорах не прикрывались словесной шелухой. Они размышляли вслух о том, каким образом после войны следует вновь создавать профсоюзы, упоминали отраслевую и производственную систему.

Гербер не успевал следить за ходом дебатов. Для него все это было новым. Он даже не знал, для чего, собственно, вообще нужны профсоюзы. Тем не менее этот разговор дал ему пищу для размышлений. Только через несколько дней он понял, что речь-то вели о будущем Германии, исходя из того, что война ею будет проиграна. Это будет Германия без рабочего фронта и без нацистов. Дойдя до этого пункта в своих размышлениях, он внутренне содрогнулся: это ведь государственная измена!

Совершенно неожиданно для всех у ворот лагеря остановилась колонна грузовиков — раненых отправляли в другое место. Дважды Герберу не везло: все спешили занять места получше, а он со своим костылем оказывался в хвосте. Но на этот раз он был в числе первых.

Он прошел уже через два лагеря. И от очередного не ожидал ничего необычного. Но случилось по-другому. После многочасовой езды колонна остановилась не перед воротами нового лагеря, а на побережье, недалеко от сооруженного искусственным путем порта Мальберри. Это было чудо техники! Пленные, среди которых нашлось немало строителей и даже морской инженер, заговорили о его конструктивных особенностях. По всей видимости, отдельные элементы порта были доставлены через пролив на буксирах, а затем затоплены — так была заложена основа для портовых сооружений. У причала стояло несколько судов, неутомимо работали громадные краны. Здесь предусмотрели и противовоздушную оборону: плотная сеть аэростатов воздушного заграждения надежно прикрывала порт от воздушного нападения.

Оживление, царившее в порту, впечатлило. Беспрерывно сновали автомашины. Из чрева десантных кораблей выкатывались целые колонны. Корабли подходили как можно ближе к берегу, открывали аппарель, по которой автомашины выкатывались на сушу.

Движение регулировали военные полицейские. Уже издали видны были их белые шлемы. Блюстители порядка буквально рычали хриплыми голосами и щеголяли грубыми манерами. Как видно, они чувствовали себя хозяевами положения.

Внешне полицейские выглядели одинаково. По-видимому, их подбирали по физическим данным: среди них не было ни одного ростом менее ста восьмидесяти пяти сантиметров. В боксе все они наверняка выступали бы в тяжелом весе. И вот эти-то колоссы, обладавшие мощными бицепсами, напоминали Герберу о Рутше из Экдорфа. Герхард всегда остерегался подобных типов. Когда пленные должны были строиться в колонну по три для совершения марша, он всегда старался стать в середину. Если дело дойдет до тычков и ударов прикладами, то кто получит их? Естественно, те, кто идет с краю. За это он был благодарен школе Рутше.

Багаж не доставлял никому никаких хлопот. Носовой платок да ложка, и к ним еще костыль — вот, собственно, и все, чем располагал Гербер. Как говорили римляне: «Все свое ношу с собой». Эту цитату когда-то записал в его книжечку Хельмут.

— Вперед! — рявкнул ближайший полицейский.

Один из больших десантных кораблей был уже разгружен полностью, и в его трюм, подобно стаду коров, стали загонять сразу несколько колонн пленных. С верхней палубы на лифте туда спустили несколько параш, на чем, собственно, и закончилось обеспечение пленных на дорогу.

Воздушная тревога! Немедленно поднялась беспорядочная стрельба. Десантные корабли были хорошо вооружены. Еще при посадке Гербер заметил несколько счетверенных установок. Кроме них на борту были орудия и более крупных калибров. Десантный корабль сначала вел залповый огонь, однако затем стрельба приняла беспорядочный характер. Через люк, выходивший на верхнюю палубу, можно было видеть три «Хейнкеля-111». «Что за безумие соваться сюда всего одним звеном!» — подумал Гербер.

Немецкие самолеты были сразу же накрыты. Все три загорелись, не успев нанести прицельный бомбовый удар. Тем не менее стрельба продолжалась. Еще самолеты? И только позже выяснилось, что на радостях по случаю уничтожения противника были даны еще несколько залпов. Никто даже не стал этим возмущаться. Боеприпасов-то ведь было более чем достаточно.

Когда дело дошло до выплаты денежных премий за сбитые самолеты, начался ажиотаж. Командиры орудий получили толстенькие пачки банкнот в долларах. И все-таки, по их мнению, сумма была слишком маленькой. Каждый из командиров орудий убеждал, что все три сбитых самолета должны были быть отнесены на его счет. В громких дебатах по вопросу премий приняли участие все американские солдаты. Они спорили и горячились, совершенно позабыв о пленных. Вспомнили о них только тогда, когда речь зашла о немецкой авиации, и тут же, издеваясь, поднесли им под нос кукиши.

Во время перехода морем начались беспорядки. На корабле не было предусмотрено обеспечение продовольствием: питание пленных планировали только после прибытия на английский берег. Пленные, однако, были голодны и все громче выражали свои требования. Наконец появился молодой офицер, который выслушал их претензии с полнейшим спокойствием. Не разжимая губ, он бросил короткое «о’кэй» и ушел.

Никто и не ожидал, что после этого что-нибудь изменится. Но вот восемь человек из числа пленных — естественно, самых горлопанов — отобрали для того, чтобы они принесли в трюм несколько ящиков. Когда их вскрыли, каждому пленному досталась консервная банка весом почти с килограмм. К удивлению всех, в них оказался лосось в масле. Правда, хлеба им не дали. Все с жадностью набросились на деликатес, в результате чего у многих получилось расстройство желудка, Гербера после принятия жирной пищи вырвало.

Американские матросы веселились, бросая сухари и галеты в толпу. Вокруг каждого сухаря возникала дикая свалка.

В чреве громадного корабля было темно, так что в скат или во что-нибудь другое играть было нельзя. Тогда, чтобы скоротать время стали рассказывать истории.

Любовная тема в условиях, когда женщины находились далеко, была особенно актуальной. Смаковали невероятно грязные похождения. Франция в этой области дала больше материала, чем все остальные оккупированные страны Европы, вместе взятые.

Многие пережевывали вопрос о войне:

— Нам необходимо было строить подводные лодки, и только подводные лодки. Тогда Англии уже весной сорок первого года пришел бы конец.

— Ничего подобного! Нам нужно было строить самолеты и никаких кораблей. Четырехмоторные или еще лучше шестимоторные бомбардировщики. Нужно было разнести на куски всю Англию, и это бы решило исход войны!

— У нас было слишком мало танков. На Востоке явно не хватало машин на гусеничном ходу, в том числе для подвоза продовольствия и боеприпасов. Единственно правильным решением было бы производство танков! Еще двадцать танковых дивизий, и Иван капитулировал бы в октябре сорок первого.

— Было вообще грубейшей ошибкой остановить танки у Дюнкерка. Надо было продвигаться дальше, замкнуть кольцо окружения, и тогда томми оказались бы в помойном ведре!

— Роммелю не хватило трех дивизий для выхода к Суэцкому каналу. Тогда англичанам пришлось бы оставить Средиземное море. От этого удара им бы уже никогда не оправиться…

Находясь вдали от поля боя, все считали себя большими стратегами.

— Продвижение к Сталинграду было величайшей глупостью. Решения исхода кампании надо было добиваться на Севере. Ведь столица-то — Москва. Вот и надо было бросить туда все силы и средства! Ленинград все равно был бы нашим. Именно в этом заключалась основная ошибка!