Страница 29 из 30
– Разыщи кто и доложи мне, – распорядился капитан.
Прошел день, другой, а виновный не находился.
Борейко ругал солдат и требовал найти доносчика во что бы то ни стало.
Наконец Родионов доложил, что донес интендантам писарь Пахомов.
– После службы он метит в жандармы, вот теперь и практикуется, – пояснил он.
– Я с ним расправлюсь сегодня же, – объявил поручик.
– Не стоит вам, вашбродь, об него руки марать. Мы сами тишком да миром накажем его так, что всю жизнь помнить будет.
– Чур, только не до смерти, – предостерег Борейко. – А то начнутся суды да пересуды, и командиру роты и мне может нагореть.
В ту же ночь писаря подкараулили, когда он вышел на двор, и устроили ему темную. Борейко сквозь сон слышал приглушенные крики и сопение, но вмешиваться не стал. Наутро, избитый до потери сознания, с переломанными ребрами, Пахомов был отправл-ен в госпиталь, где провалялся больше месяца, но не подмел ничего рассказать о случившемся с ним происшествии.
На Утес неожиданно приехала Рива. Сойдя с линейки, она сняла свои два чемодана и беспомощно стала озираться вокруг.
– Зачем изволили к нам пожаловать, сударыня? – окликнул ее из окна Жуковский.
– Нельзя ли видеть Борейко или Звонарева? Я назначена сюда сестрой.
– Милости просим, сестрица, – приветливо проговорил капитан, выходя на крыльцо. – Позвольте, я поднесу ваши чемоданы. – И он ввел Риву в свою квартиру. – Я сейчас прикажу позвать поручика и прапорщика. Простите, не знаю вашей фамилии, сестрица.
– Блюм.
– Капитан Николай Васильевич Жуковский.
– Очень рада познакомиться. – И они обменялись рукопожатием.
– Ривочка, каким ветром занесло вас сюда? – спросил вошедший Борейко.
– Я назначена на Утес в лазарет для слабосильных, только я ничего здесь не знаю.
– Мы немедленно прикомандируем к вам Сергея Владимировича, он все покажет и расскажет, – улыбнулся Жуковокий.
– Он и без этого станет около Ривочки на мертвые якоря, – заметил Борейко.
– Не смейте обижать Сережу, он славный мальчик и никогда ничего лишнего себе не позволит.
Вскоре появился и обрадованный Звонарев.
– Переселяйся-ка, брат, из своей комнаты ко мне. Она нужна Ривочке, – встретил его Борейко.
Появление Ривы на Утесе – внесло оживление в жизнь батареи. Звонарев под различными предлогами целый день «советовался» с ней. Борейко подсмеивался над Акинфиевым, предсказывая появление у него неких костных новообразований на голове.
Жуковокий целыми вечерами рассказывал ей о своей семье. Гудима усиленно подкручивал усы. Даже Чиж пытался быть элегантным кавалером, но успеха не имел. Шура, вначале стеснявшаяся присутствия Ривы, быстро сдружилась с ней. Солдаты на батарее – и те гадали, кто завоюет благосклонность Ривы.
– Не иначе, как прапорщик, – он за нею вовсю ухлестывает, – предрекал Лебедкин.
– Нет, ребятки, – вмешивался Блохин, – командир женат, у Гудимы – Шурка, у прапора – Варька, один наш Медведь холостяком ходит. Она ему и достанется, помяните мое слово, – уверял он.
Но поручик продолжал, к великому огорчению Блохина, относиться к Риве с чисто дружеской иронией.
Вечером, в день приезда Ривы, Борейко собрал солдат и организовал хоровое пение. В тихом вечернем воздухе понеслись стройные звуки мощного мужского хора.
Поручик перекрывал всех своим могучим басом. На небе мерцали по-южному яркие звезды. В воздухе проносились блестящими точками летающие светлячки, с берега доносился извечный шум прибоя, да по темной поверхности моря ползали бледные щупальца прожекторов. И над всем этим лилась широкая русская песня…
Из-за гор глухо доносилась отдаленная стрельба. Рива сидела как зачарованная рядом с Жуковским.
– Часто у вас бывают такие прекрасные концерты? – спросила она.
– Почти каждый день. Борис Дмитриевич большой мастак по этой части.
Спокойно текла жизнь на Утесе, и только доносившийся издалека глухой рокот стрельбы да рассказы о бомбардировках города напоминали о войне.
Семнадцатого июля японцы подошли к крепости и, освоившись с позициями, двадцать седьмого июля атаковали русских.
Им удалось занять передовые позиции крепости на восточном участке обороны – хребты Дагушань и Сяогушань. В течение первого и второго августа захватили они на Западном фронте горы Трехголовую и Передовую. Таким образом, к трегьему августа на восточном участке они подошли к главной линии обороны и продвинулись по направлению к основным опорным пунктам Западното фронта-горам Высокой, Плоской, Дивизионной и Водопроводному редуту. Все это делало возможным общий штурм крепости.
Утром третьего августа прошел довольно сильный дождь, очистивший и освеживший воздух. На всем фронте было совершенно тихо. Артиллерия молчала, и лишь изредка раздавались одиночные ружейные выстрелы. Н русские и японцы усиленно окапывались на своих позициях
Около десяти часов утра со стороны Волчьих гор появилась группа японских всадников с большим белым флагом и направилась к передовым позициям крепости. Выехавшему навстречу офицеру они объяснили, что майор японского генерального штаба Ямаоки желает передать генералу Стесселю письмо своего командующего.
– Я прошу вас, господии поручик, немедленно сообщить об этом вашему генералу, – любезно улыбаясь, проговорил майор.
– Сейчас же дам знать о вашем предложении по телефону в штаб крепости. Пока же не откажите в любезности подождать здесь. Я прикажу подать сюда чай и кофе.
Японцы низко кланялись. Вскоре подошли еще офицеры и стрелки, и между недавними врагами завязалась дружеская беседа. В наскоро разбитой палатке сервировали стол.
– Должен огорчить доблестных защитников Артура сообщением о гибели русского крейсера «Рюрик» в морском бою у Корейского пролива первого августа. Русская эскадра, как и в бою под Шантунгом, сражалась с таким исключительным мужеством, что адмирал Того счел нужным довести об этом до сведения нашего имлератора, – сообщил по-русски Ямаоки.
– А где наши суда, не вернувшиеся в Артур? – задали вопрос русские.
Майор так же обстоятельно рассказал о судьбе каждого корабля.
– Как велики ваши потери в этих морских боях?
– У нас их нет, – ответил японец.
Ему не поверили.
Вскоре прибыл начальник штаба Стесселя полковник Рейс. При его появлении все офицеры вскочили. Ямаоки представился полковнику и передал ему пакеты. Выпив затем по бокалу вина, русские и японцы разъехались по своим местам. Через четверть часа перестрелка возобновилась.
Стессель сам вскрыл пакет и начал рассматривать присланные бумаги. Они были на японском языке, и генерал мог разобрать лишь подписи.
– Генерал барон Ноги и адмирал Того. Интересно, что могут они писать мне?
– Я сейчас переведу, ваше превосходительство, – заторопился Рейс. – Тут имеется еще пакет морякам и небольшое письмо вашей супруге.
Весть о присылке японского парламентера быстро облетела весь Артур. В штаб один за другим прибыли Фок, Кондратенко, Смирнов, Белый и адмиралы князь Ухтомский и Григорович.
– Вот и отлично, – приветствовал их Стессель. – Не надо никого и созывать. Сейчас же, как только будет сделан перевод, устроим военный совет.
В это время за мужем прислала Вера Алексеевна, которая была весьма обижена тем, что ее супруг даже не зашел к ней посоветоваться перед заседанием.
– В чем дело, Анатоль? Зачем ты так спешишь с обсуждением японских предложений? Сначала мы должны обсудить их в своем кругу, а то этот полоумный Смирнов начудит вместе с моряками.
Их разговор был прерван приходом Рейса. Полковник почтительно приложился к ручке генеральши.
– Я хотел передать вам перевод письма барона Ноги.
– О чем же он мне может сообщать? – заинтересовалась Вера Алексеевна. Она развернула письмо и прочла:
«Миледи! Пользуюсь случаем засвидетельствовать вам мое глубочайшее почтение и осмеливаюсь приложить к сему чек в десять тысяч долларов на „Чосен Спеши банк“. Означенные деньги прошу вас обратить на дела благотворительности по вашему усмотрению.
С совершенным почтением ваш пркорный слуга барон Ноги».