Страница 28 из 30
Простившись с Григоровичем, прапорщик вернулся на Утес. Первое, что он услышал, подходя к своему крыльцу, был громкий голос Вари, доносившийся из открытого окна комнаты Гудимы.
– Одумайся! Вернись домой, – уговаривала она Шурку Назаренко.
Ответа Звонарев не расслышал.
Когда через четверть часа прапорщик вышел из своей комнаты, он застал в столрвой Шурку, рыдающую на плече Вари, и возмущенного Гудиму.
– Это совершенно вас не касается, мадемуазель. Раз навсегда попрошу вас не вмешиваться не в овое дело.
– Шура – моя подруга, и я считаю ваш поступок по отношению к ней мерзким! – отвечала Варя.
– Вы невоспитанная и грубая девчонка! Сегодня же напишу обо всем вашему отцу и попрошу, чтобы он запретил вам появляться на Утесе! – угрожал взбешенный офицер.
– Пойдемте в комнату, Александр Алексеевич, – тащила Шура своего возлюбленного.
Варя с победным видом вышла на крыльцо.
– Как видите, я умею постоять не только за себя, но и за своих друзей, – хвасталась она Звонареву.
– Едва ли ваши действия будут одобрены дома.
– Что влетит мне-я знаю, но это не впервой, – тряхнула головой девушка.
Белый, узнав о жалобе Гудимы, запретил дочери бывать на каких бы то ни было батареях. Затем он написал Гудиме письмо, в котором, извиняясь за дочь, резко указал ему на неблаговидность его поведения в отношении Шуры Назаренко.
На следующий день на Утесе появились незваные гости: военно-санитарный инспектор крепости доктор Субботин в сопровождении нескольких врачей и интендантов. Жуковский справился о цели их прибытия на батарею.
– Здесь будет устроен лазарет для слабосильных и выздоравливающих после ранений солдат, – ответил Субботин.
– Без ведома Управления артиллерии я вас допустить не могу.
– Вы забываете, капитан, что я почти генерал по своему, положению, – показал на свои погоны Субботин.
– Генерал от дизентерии, – пробурчал подошедший Борейко.
– Кроме того, есть сведения, что у вас имеются излишки продовольствия, не учтенного интендантством. Мне приказано осмотреть ваши склады и погреба, – вмешался интендантский чиновник.
– Без прямого приказя ог генерала Белого я вам ничего не покажу, – сразу взволновался Борейко.
Спор был прекращен приказанием батарее немедленно открыть огонь по сухопутным целям.
– К орудиям! Цель номер тринадцать! – гаркнул Борейко во всю силу своих легких.
Солдаты и офицеры бросились по своим местам. Субботин со свитой хотели было обождать конца стрельбы, но грохот первого же залпа заставил их спешно ретироваться.
По окончании стрельбы Борейко подозвал артельщика, каптенармуса и объявил им о намерении интендантства отобрать продовольствие.
– Не имеют никаких правов этого делать! – вмешался подошедший Блохин. – Мы его так заховаем, что они ни во век его не найдут. Нароем ямы и зацементируем сверху.
Пока Борейко орудовал с солдатами, Жуковский вел дипломатические переговоры с Управлением артиллерии. Белый предложил капитану действовать по своему усмотрению.
– Я об этом ничего не знаю! – ответил он, давая понять, что не хочет вмешиваться в это дело.
Когда разговор кончился, к капитану подошел Борейко.
– Могут приходить искать. Три года будут шарить и ничего не найдут, – объявил он.
На следующий день Субботин снова появился на Утесе. Для подкрепления своего авторитета он пригласил с собой главного инспектора военных госпиталей Квантуиской области генерала Церпицкого. Хотя территория Квантуна уже свелась до размеров крепости, Церпицкий продолжал оставаться в своей, ставшей мифической, должности. Одно время Стессель назначил было его командиром второй бригады в дивизию Кондратенко. Но в первом же бою на перевалах генерал проявил такую «слабонервность», что его немедленно отчислили на прежнюю должность.
Небольшого роста, толстенький, краснолицый, в золотых очках, он производил впечатление добродушного любителя поесть и послушать скабрезные анекдоты. Рядом с ним шествовал высокий, сухопарый, почти совсем седой Субботин с обычной брезгливой миной на лице. За начальством шля врачи и интендантские чиновники.
Стоял солнечный жаркий день. Церпицкий вытирал платком потную физиономию и лысеющую голову.
– Нельзя ли у вас достать стакан воды? – обратился он к Жуковскому.
– Разрешите вам предложить нашего хлебного квасу.
Генерал согласился. Холодный, прямо с погреба, душистый, пенистый квас привел Церпицкого в восторг.
– Судя по квасу, можно думать, что у вас хорошо кормят солдат, капитан! – обернулся он к Жуковскому.
– Это и не мудрено, если тратить на продовольствие много больше положенного от казны, – вступился интендант.
– Это надо еще доказать, – вмешался Борейко. – Зря языком трепать нечего.
– И докажу! – вспылил интендант.
Затем интендант с Борейко направились к погребу, а Церпицкий с медиками пошел в казарму. Бегло осмотрев ее, генерал особенно заинтересовался кухней. Он потребовал пробную порцию обеда. Ботвинья из свежей рыбы и рассыпчатая, сваренная на пару, рисовая каша весьма пришлись ему по вкусу. Приятно улыбаясь, Церпицкий долго смаковал пищу, проявив прекрасный аппетит. Затем он заглянул в казарму и, предложив врачам детально осмотреть ее и определить пригодность для размещения в ней лазарета, отбыл вместе с Субботиным.
Между тем Борейко с интендантом производил тщательный учет запасов в погребе. Излишков почти не оказалось, но это только усилило подозрение интенданта.
– Успели спрятать! – прямо заявил он поручику.
– Все, что найдете, будет ваше, – ответил поручик.
Выйдя из погреба и осмотревшись, чиновник прямо направился к месту, где была зарыта картошка. Внешне яма была так тщательно замаскирована, что, стоя даже рядом, невозможно было ее заметить. Стало очевидно, что кто-то указал и, нтенданту это место.
– Прошу раскопать в этом месте, быть может, и найдем какой-либо клад! – насмешливо проговорил чиновник, заранее предвкушая свое торжество.
Борейко невозмутимо приказал Блохину и еще трем солдатам взять лопаты.
Солдаты принялись за рытье. Сняв верхний слой земли, они натолкнулись на скалу и, как ни долбили ее кирками и лопатами, ничего не могли сделать.
– Сплошной камень. Я надеюсь, что вы удовлетворены? – спросил Борейко у чиновника.
– Не совсем! – И он попытался сам копать. Но скала не поддавалась, и чиновник со вздохом сожаления отошел в сторону.
– Какая-то стерва указала место ямы! Блоха, разузнаешь кто и доложишь мне, – сердито говорил Борейко, направляясь в казарму.
– Не зря, значит, мы вчера разжились у моряков цементом. Недаром они уверяли, что он враз схватывается и через час его и ломом не пробьешь. На кораблях им заделывают мелкие пробоины, – проговорил наводчик Кошелев.
– Но как мы потом сами доберемся до картошки? – усомнился Борейко.
– Не извольте беспокоиться, вашбродь. До своей картошки, да не добраться? Не могет того быть. Буркой взорвем, а достанем, – успокоил Блохин.
Пока интендант тщетно пытался обнаружить скрытые запасы, врачи обсуждали возможность превращения казармы в лазарет.
– Работы по переоборудованию мы сможем произвести сами. У нас есть инженер, только укажите, что и как надо делать, – пояснил Жуковский.
– Кто имеется у вас из медицинского персонала?
– Ротный фельдшер и добровольная сестра Назаренко, – сообщил Жуковский.
– Пришлем еще одну сестру – и хватит, – обрадовались эскулапы. – Можно двигаться и домой. Как у вас дела, господин кладоискатель? Может, присоединитесь к мам? – спросили у подошедшего интенданта.
– Придется приехать в другой раз! По-видимому, все вывезено с батареи в потайное место, – сумрачно отобвался чиновник.
– Приезжайте хоть сто раз, ничего не сыщете! – усмехнулся Борейко.
После отъезда генерала и врачей Жуковский вызвал к себе Назаренко и спросил его напрямки, не он ли сообщил об излишках продовольствия на Утесе.
– Я себе, вашскродие, не враг! Сам из солдатского котла харчуюсь, – даже обиделся фельдфебель.