Страница 17 из 24
— Говорят, что тебе всегда бывает попутный ветер, и он дует даже в том случае, когда при полном штиле ты поднимаешь парус, — молвил как-то Рюрик.
— Это легко проверить, если нам по пути, — ответил Одд и добавил: — Впрочем, тот же ветер полнил паруса моего отца и деда.
— Я был бы рад видеть тебя среди своих друзей. Нам предстоит за морем славное дело, но будет пролито много крови. И каждый меч, каждая секира теперь на счету.
— Я обхожусь стрелами, — уточнил Одд. — А если случается сойтись в ближнем бою, лучший мне помощник — дорожный посох.
Рюрик кивнул:
— Стрелы тоже сгодятся! Слышал, твои люди не боятся испытывать судьбу. Найдешь ли для них слова Силы?
— Найду, мне это не впервой. Только сам знаешь, есть особый ряд, который лучше скрепить кровью, — напомнил Одд. — Я заметил на пиру, тебе глянулась моя сестра. Что ты на это скажешь?
— У меня уже есть две жены, — смутился Рюрик. — Согласится ли Едвинда стать третьей? А если я ей не люб?
— Сомнения излишни, — успокоил Одд. — Она тоже положила на тебя глаз. Насколько я знаю, Едвинда куда моложе нынешних твоих женщин, и ей суждено со временем стать первой.
— Если бы она согласилась, я стал бы счастливейшим из смертных. Ведь первую жену из ляхов взял я по глупости и младости, вторую — по обычаю и долгу, как у нас заведено… Но у меня не было женщины по любви. Если ты поведешь свою дружину со мной за море, клянусь, на том берегу я стану мужем Едвинде.
— Да будет так. Но куда лежит наш путь?
— Странно, что ты спросил о том в последнюю очередь. Неужели судьба сестры для тебя важнее собственной?
— Меня ещё зовут Одд Странник, Одд Путник, если ты знаешь. И самим именем Всеотца [7] суждено мне скитаться, с каждым разом все дальше и дальше уходить от родного берега. За морем на закат светила я уже побывал, но ты ведь идешь на восход солнца? Не так ли?
— Да, мой дед, король Гостомысл, окончил дни на той земле и завещал сменить его, ибо не оставил после себя сыновей. Все они погибли, омрачив ему старость. Прежде дед правил в Велиграде, где ныне мой отец Табемысл, но после ушел за море в Алодь, как должно по кровным законам и чтобы принять под руку земли своего тестя.
— Теперь я знаю, о какой стране речь, — догадался Одд. — Наш путь лежит в Страну Кюльфингов.
— Я не знаю, почему вы, северяне, так ее зовете. Там родная земля моих далеких пращуров. Я возвращаюсь туда вслед за дедом, чтобы пролить на их курганы жертвенной руды.
— Лучше будет пролить чужую, чем свою, — задумчиво молвил Одд и добавил: — Но и это почетнее, чем сгинуть от старости или болезни… Мы зовем тот берег Кюльфингаландом, ибо издревле живут там своим особым законом — воины и торговые люди подчиняются лишь звону вечевого колокола, а по-нашему, кюльфы.
— Этот колокол звенел, должно быть, громко и когда призывали на свеев деда. Я был ещё подростком тогда и смутно помню, как он уходил, а с ним дядья. Те дядья помладше меня были…
— Мой отец — хевдинг с острова Храфнисте, а мать родом из Ослофьорда, сам я учился и вырос в Берурьеде. Мне хорошо известны торговцы Алоди. С самого дальнего Востока привозили они к нам и воздушные ткани, и сулеймановы мечи, и серебряные дирхемы.
— …Но скажи мне, Одд, зачем ты взял имя Странник? Зачем сторонишься родины? Неужели ты чем-то прогневил отца или мать?
— О нет! Я чту родичей, и сопровождает меня мой брат Гудмунд, как и сестра Едвинда. С тех пор как вернулся из Ирландии, не расстаюсь с ними. Но место, где я провел детство, таит опасность. Надеюсь, Рюрик, после всего того, что ты обо мне слышал даже из чужих уст, нельзя сказать, что я трус. Но человек по жизни предусмотрительный. Выслушай же мою историю, а потом суди! — предложил Одд и начал рассказ: — Видишь ли, случилось так, что у нас в усадьбе остановилась на ночлег некая вельва. Прознав о том, сбежался не один хутор. Вся округа. И подходили к ней, и каждому она предсказывала, что случится с ним в жизни. И многие были рады пророчествам.
— Кажется, все уже узнали, что должно, — сказала вельва наконец.
— Да, кажется, это так, — ответили ей.
— А кто лежит там, в соседней комнате, под шкурами? — удивилась тогда вельва. — Сдается мне, это бессильный старик.
Но это был, конечно, не старик, а я. Пророчица так бубнила, что прогнала сон. Словом, когда она прозвала меня стариком, я сел на постели и сказал:
— Ты ошиблась, женщина. И я не верю ни одному твоему слову. Если не в силах сказать, старый или молодой спит за стеной, то способна ли ты предсказать судьбу на много лет вперед? Так что лучше помолчи и сама не испытывай терпение Фригг!
— Фригг? Это кто? — не понял Рюрик.
— Она супруга Всеотца, коего мы на своем языке именуем Одином. Ей одной и ведом удел каждого.
— Продолжай, прошу тебя! Что же было дальше?
— Услышав мои слова, вельва, казалось, оцепенела. Сидела и мычала под нос. Я хотел было растолкать женщину, как вдруг она очнулась:
— И все же я сообщу о твоей судьбе, Одд, — сказала мне вельва. — Ты проживешь дольше других людей и объездишь много стран и морей. На всех берегах, куда ни пристанешь, слава о тебе будет идти впереди. Но все-таки умрешь ты здесь — в Берурьеде. В конюшне стоит старый конь по имени Факси, от сего любимца тебя и настигнет смерть.
Тут я не сдержался и за такое пророчество залепил ей пощечину, и столь звонкую, что дядьке пришлось выплатить виру. С тем колдунья и убралась. О пророчестве прознали все местные, и дня не проходило, чтобы не зашел какой-нибудь бонд и не стал бы расспрашивать — а жив ли ещё тот Одд, коему нагадали помереть от коня.
И, чтобы положить сему конец, мы с побратимом отвели сивого Факси на берег за холмы. Там я нанес коню смертельный удар и, вырыв яму в два его роста, спустил туда труп. А сверху завалил все камнями.
Родичи решили, что предсказание вельвы о том, как этот конь причинит мне смерть, уже не сбудется. Но я подозреваю в словах колдуньи некий скрытый смысл, который мне, хотя я с пеленок учился у самого Ингьяльда Мудрого, пока не удается разгадать. И до тех пор я стараюсь держаться подальше от родного мне берега. А потому, Рюрик, охотно поплыву с тобой за море.
— Тогда, чтобы дело удалось, нам следует принести жертвы богам! — предложил Рюрик.
— Не у вас ли, вагров да ругов [8], в ходу пословица, что на богов можно надеяться, но самим бы не оплошать. Жертвы, наверное, достойное и важное дело, но не бывает плохой погоды, если ты хорошо снаряжен. Будем же верить больше в свои силы, чем полагаться на помощь бессмертных, — предложил Одд. — У них и без нас дел полно.
— Но судить все одно им! — заключил князь.
…Вот боги и рассудили тот спор. Но пади на Рюрика хоть вся немилость богов, решения своего не изменит. Он тряхнул головой, стараясь навсегда прогнать эти воспоминания, от которых вдруг защемило сердце. Тувара с Сиваром смерть уже не отпустит, жены и дети давно пребывают в царстве Морены, а он… он должен жить во что бы то ни стало. Боги не прощают слабости, тем более князьям.
Когда одноглазый шагнул в лодку, та заскрипела, закачалась. Добря обеими руками ухватился за борта, беззвучно молил богов, чтобы посудина не перевернулась. Когда в руках Лодочника появилось весло, мальчик не заметил. С великим страхом наблюдал, как этот странный человек с обветренным лицом одним движением оттолкнул лодку от берега, как спокойные воды речушки враз превратились в медленный, но очень сильный поток, понесли.
Водчий стоял спиной, изредка опускал весло в воду, но казалось, не лодкой правит, а рекой. По берегу спешной рысью мчался Сребр. Язык высунут, болтается, как красная тряпица, но морда у волка довольная, радостная. Помощник одноглазого исчез, лишь впереди показалась просторная гладь озера и крики чаек стали оглушающе громкими.
7
Всеотец — бог Один. «Одд» — одно из его многочисленных прозвищ.
8
Руги, они же руяне, — прибалтийская русь, владевшая о. Рюген и примыкающим к нему побережьем.