Душа зла

Джошуа налил себе большой стакан молока с клубничным сиропом и устроился на софе. Многие друзья подшучивали над его любовью к клубничному молоку — особенно этим отличались приятели по академии в Куантико, считавшие любовь к этому напитку своеобразным моветоном, однако эра Джона Эдгара Гувера закончилась, и агентов ФБР вновь восстановили в правах. Никаких сомнений: в империи Большого Шефа в эпоху, когда все только и намекали на существование влиятельной «мормонской мафии в ФБР», подобное было бы запрещено…

«Я могу выбрать между Вагнером, Рики Ли Джонс и Крисом Айзеком или отличной партией в „Обитель Зла“!» — подумал Джошуа, одновременно переключая дорожки на hi-fi магнитоле и телеканалы.

Два самых больших удовольствия. Первое — музыка — позволяло ему расслабиться, а второе — видеоигры — преодолеть стресс, накапливающийся в течение рабочего дня: они полностью затягивали Бролена в свои миры, помогая ему отвлекаться от собственных мыслей и забывать те ужасные образы и воспоминания, которые могли окончательно захлестнуть его. Он купил две приставки — одну отнес на работу, вторую оставил дома; они давали ему шанс бегства от действительности, когда та становилась невыносимой: подобные паузы Бролену были просто необходимы. Некоторым могло показаться, что его зависимость от этого «лекарства» свидетельствовала об одном: Бролен не создан для работы в полиции, но на самом-то деле в нем жила душа настоящего копа просто ему требовалось время от времени «перезагружаться».

В конце концов, он предпочел партию в «Обитель Зла», которую не успел доиграть накануне. Спустя полчаса Бролен с остервенением терзал джойстик, подобно тому, как каторжник пытается разорвать свои оковы. Он постепенно переходил на новые уровни сложности, понемногу приближаясь к концу игры. Неожиданно прозвучавший телефонный звонок грубо вырвал его из той виртуальной вселенной, где он добивался все больших успехов.

Ворча, он снял трубку, твердо намереваясь закончить разговор как можно скорее.

— Джош Бролен, слушаю!

В ответ раздался мягкий и неуверенный женский голос:

— Добрый вечер, это Джульет. Джульет Лафайетт. Надеюсь, ты меня не за…

Удивление сразу же заставило испариться всю прежнюю агрессию, и Джошуа, поставив джойстик на ковер, удобно устроился на софе.

— Джульет! — перебил Бролен девушку, не зная, что сказать. — Вот так сюрприз! Как твои дела?

Джульет удивилась такой теплой реакции.

— Ну… Хм… Да все в порядке.

Тон ее голоса не соответствовал словам, он слишком дрожал, был каким-то чересчур торжественным. Поднимая трубку, Бролен планировал услышать кого-нибудь из друзей или мать, но никак не ожидал, что это будет Джульет.

— Много времени прошло, — начала она.

— Да… Послушай, мне правда жаль, что я не часто объявлялся в последние месяцы, и мне… нет прощения. Меа culpa.[7]

— Нет-нет, это я… ну, то есть я хочу сказать, что тебе не надо извиняться передо мной, ведь я тоже не подавала никаких признаков жизни. Поэтому ничья.

В трубке воцарилось молчание.

— Я… знаю, это странно, но мне захотелось тебя услышать, — неуверенно призналась девушка, так, словно долго собиралась с силами, чтобы произнести это.

Все еще удивленный, Бролен молчал.

— Может, ты занят? — спросила она.

— Нет, вовсе нет.

Бролен схватил пульт и выключил телевизор, отвлекавший его от разговора. Воспоминание о Джульет вызвало в его памяти щемящее чувство.

— Признаться, я не ожидал услышать твой голос, — сказал он, вытягиваясь на софе.

— На самом деле… я… просто хотела позвонить тебе… За последний год у нас не было возможности поговорить… Просто поговорить, не вспоминая о том… происшествии. Ты же знаешь, о чем я.

Она пыталась робко развивать разговор, подыскивая слова, которыми можно было бы описать это странное чувство: нечто среднее между ностальгией и страхом, в котором она сама до сих пор не смогла как следует разобраться.

— Если честно, — продолжила Джульет, — я ведь так и не смогла тебя поблагодарить. Трезво, с ясной головой оценивая случившееся, глядя на то, что произошло, с некоторого расстояния. Когда я пошла на поправку, мы потеряли друг друга из виду… Но только, прошу тебя, не считай это упреком, ладно? Я хочу сказать, что ты видел меня в те моменты, когда я не могла выбросить из головы эту драму… А теперь мне стало лучше, и я хотела бы сказать тебе «спасибо». Сказать искренне… или осознанно — как тебе больше нравится.

От неожиданности Бролен хлопнул себя ладонью по лбу. Он взглянул на календарь, висевший на кухонной двери, и все понял. Вторник, 29 сентября. Всю прошлую неделю его сердце с замиранием ожидало этой даты, а сегодня он постарался так глубоко спрятать это воспоминание, что почти забыл про нее. Прошел ровно год с момента похищения Джульет, и сейчас Бролен упрекал себя: как же он мог об этом забыть! Мозг ведет себя крайне любопытно: наступает годовщина события, перевернувшего чью-то жизнь, серьезная дата забыть про которую просто невозможно, — и все начисто вылетает из головы. Всю минувшую неделю он обещал себе набрать номер телефона Джульет, пригласить ее поужинать, постараться прогнать из ее памяти воспоминания о том ужасном дне… и в итоге, полностью погрузившись в текущие дела, забыл это сделать.

Он не разговаривал с Джульет более полугода, хотя знал, что должен, обязательно должен ей позвонить. Ради нее, ради того, чтобы ее поддержать.

— Не надо, не благодари меня, скорее это я должен просить прощения за то, что не объявился. Как твои дела?

Молчание.

— Кажется, ты не совсем в форме, — добавил он. — Могу я что-нибудь сделать?

— Я хотела просто услышать твой голос. Прошел год, и все случившееся кажется мне таким далеким… и тем не менее это так близко, как будто это произошло вчера.

Бролен положил голову на спинку софы и закрыл глаза.

Вся эта ерунда с оттенком благодарности немного напоминала ему заранее приготовленную речь, бывшую не более чем предлогом для звонка. Но когда Джульет произнесла, что хотела услышать его голос, Бролен вспомнил ее такой, какой она была в те дни, человеком с сомнениями и страхами.

— Если позволишь, я дал бы тебе совет куда-нибудь выбраться вместе с друзьями, — заметил он. — Я знал одну женщину, подвергнувшуюся нападению; много лет подряд, в каждую годовщину этого события, чтобы не впасть в депрессию, она отправлялась в ресторан.

Джульет неразборчиво прошептала что-то, похоже согласие.

— Ты сейчас со своей семьей? — поинтересовался Бролен.

— Нет, родители звонили мне целый день, они все еще в Калифорнии. Мама хотела приехать на несколько дней, но мне удалось отговорить ее, убедить, что со мной все в порядке.

— А это правда?

Прежде чем ответить, Джульет задумалась. Потом тихо произнесла:

— Почти.

— А как твоя подруга? Та, что живет недалеко от тебя. Как ее зовут?

— Камелия.

— Будет лучше, если ты переночуешь у нее, сегодня тебе лучше не оставаться одной.

— Да, наверное.

Джульет не могла объяснить то, что чувствовала. Как сказать ему, что сегодня она хочет быть не с семьей или друзьями, а просто слышать голос того, кто спас ей жизнь? Теперь, ловя его слова, слушая его, она испытывала неловкость оттого, что не поддерживала с ним связь. С человеком, который видел все, что с ней произошло. И спас ее. Внезапно, уже вечером, ей захотелось набрать его номер. Она листала учебник с описанием всевозможных психических патологий, когда ее грудь вдруг что-то сдавило. Всю неделю она беспрестанно уверяла себя: все будет хорошо, страшная дата пройдет так же незаметно, как любой другой день, глупо на этом заморачиваться. И все же чувствовала себя не слишком хорошо: это было не беспокойство за собственную безопасность, а, скорее, ощущение невозможности с кем-либо поделиться. Ни мать, ни Камелия не поняли бы ее, не смогли бы поддержать, ответить на все волновавшие ее вопросы — ведь они не знали ответов. Симпатичное лицо Джошуа Бролена не выходило у Джульет из головы. Поняв, что сможет преодолеть свою робость и набрать номер инспектора, хранившийся в памяти ее телефона вот уже год, она в итоге решилась позвонить ему.

7

Это моя вина (лат.).