Страница 92 из 101
Он тяжело вздохнул и опрокинул в рот кубок хмельного мёда.
Вышеслав тоже потянулся к чаше, желая, чтобы хмель избавил от скованности. Однако от выпитого его сразу потянуло в сон, и он задремал прямо в трапезной на скамье.
Рано утром Вышеслава разбудил Игорь: князь торопился в путь.
Ольга огорчилась, узнав, что Игорь уезжает так скоро. Она выскочила из терема на зябкую утреннюю прохладу, чтобы проститься.
Игорь с удовольствием троекратно расцеловался с прелестной золовкой и сунул сапог в стремя.
Улучив минуту, Ольга подскочила к Вышеславу, уже перебросившему поводья через шею коня, и, что-то сунув ему в руку, быстро шепнула:
— От меня Фросе!
Вышеслав машинально стиснул кулак, чувствуя в нём сложенный в несколько раз лоскуток бересты.
Затем Ольга неторопливо поцеловала Вышеслава в щёку и спокойным голосом пожелала ему доброго пути, зная, что Игорь с седла глядит на них.
Едва выехали из ворот Трубчевска, как с осеннего низкого неба стал накрапывать мелкий дождь. Кони шли по дороге, понуро опустив головы. Ветер срывал с деревьев жёлтые и красные листья, трепал плащи всадников.
Вышеслав хмуро молчал, кутаясь в плащ. Не слышно было разговоров и в княжеской свите. Игорь же был весел, несмотря на плохую погоду.
— Эх, хорошо-то на воле! — потягиваясь, молвил он. — Гляди веселей, Вышеслав! Скоро вызволим из неволи Всеволода, Владимира и ещё многих наших, благо деньги теперь есть.
Однако весёлости у Игоря поубавилось, когда он приехал в Рыльск.
Агафья встретила его неласково.
— С чем пожаловал, воитель? — спросила она, демонстративно не приглашая Игоря сесть. — Вижу, отпустили тебя поганые. Так ведь ты Кончаку и друг, и сват!
— Бежал я, — нахмурившись, сказал Игорь.
— Чего же сына моего не прихватил? Иль обременяться не захотел?
— Не мог Святослав со мной бежать: мы с ним в разных кочевьях находились, — ответил Игорь, без приглашения садясь на лавку.
Вошедший вместе с ним Вышеслав остался стоять у двери.
— Ну, княже, давай рассказывай про удальство своё, — язвительно продолжила Агафья, садясь напротив гостя. — Небось зубами верёвки-то рвал, из плена сбегая, а? Поведай, скольких стражей задушил. Как гнались за тобой нехристи, а ты их всех одолел голыми руками, как богатырь былинный! Чего хмуришься? Не так, что ли?
— Угомонись, Агафья, — сурово произнёс Игорь.
— А, так ты успокаивать меня приехал! — притворно-жалобным голосом протянула Агафья. — Сына моего в плену бросил, дружину его погубил вместе с воеводой Бренком и заявился как Христос Спаситель!
— Агафья... — Игорь хотел взять её за руку.
Но княгиня отстранилась:
— Не прикасайся! Гадок ты мне, княже.
— Я же к тебе с чистой душой, Агафья!
— Вон к вдовам рыльским с чистой душой своей ступай! — ледяным голосом проговорила Агафья и указала на городские крыши, виднеющиеся в окне. — Это им ты обещал злато и половецких невольниц, забирая сыновей, мужей и братьев. Из рыльских ратников лишь семеро назад воротились, а уходило их больше шестисот!
Агафья замолчала: её душили слёзы. Молчал и Игорь, опустив голову: справедливые слова жгли ему сердце!
— Заночевать позволишь, а на рассвете я уеду? — несмело спросил он.
— Ночуйте, места хватит, — не глядя на Игоря отозвалась Агафья.
Устраиваясь в небольшой светёлке на два окна, Игорь попросил Вышеслава:
— Потолкуй с Агафьей. К тебе она вроде более милостива. Скажи, что серебро нужно для выкупа её сына из плена. Пусть даст, сколь может. Ну, а не может, скажи, что всё равно я верну ей Святослава.
Когда челядинка пришла звать гостей к обеду, Игорь махнул рукой Вышеславу:
— Ты ступай, а я спать лягу. Нехорошо что-то мне.
Вышеслав понял, что Игорю стыдно показаться Агафье на глаза. Он не стал его уговаривать и пошёл трапезничать один.
За столом Агафья ничего не ела, лишь печально вздыхала и украдкой вытирала слёзы краем платка.
Вышеславу кусок не лез в горло, как будто он присутствовал на тризне.
Неожиданно Агафья произнесла, с нежностью глядя на Вышеслава:
— Как ты сильно на отца-то похож, боярин. Глаза те же и чело...
Вышеслав перестал есть, не зная, что ответить.
— Где могилка-то его? — тихо спросила Агафья.
— Не ведаю, — глухо ответил Вышеслав.
— Засеял Игорь Святославич поле Половецкое русскими костьми, и горя ему мало!
— Игорь тоже скорбит по ратникам и воеводам своим.
— Что-то по нему не видно, — проворчала Агафья, наливая себе вина. — Не исхудал, не отощал. Рожа как вишнёвым соком налита!
Вышеслав хотел заговорить о деньгах, но никак не решался. Агафья сама помогла ему, спросив:
— Страдалец-то наш собирается людей своих из полона вызволять?
Вышеслав торопливо закивал головой:
— Конечно, Агафья Ростиславна. Игорь всюду гривны собирает и злато, какое есть. Много уже насобирал. Были мы с ним и в Чернигове, и в Трубчевске.
— У меня тоже возьмите, — сказала Агафья, поднимаясь из-за стола. — Казну свою вам отдаю и то, что люди принесли. Все хотят верить, что их ладо ненаглядный в сече уцелел и в полон угодил. Веры-то хватит, но хватит ли злата-серебра на всех пленников?
Агафья всхлипнула и покинула трапезную.
Глава двадцать четвёртая
«ЖИВИТЕ В РАДОСТИ!..»
Посланьице Ольги Глебовны Вышеслав передал Ефросинье, прибыв в Новгород-Северский из Рыльска. Он хранил ту бересту в рукоятке кинжала, где было потайное отверстие для яда. Вышеслав снял этот кинжал с убитого половецкого военачальника после освобождения Путивля войском Святослава Всеволодовича.
Вышеслав и не подозревал, что этот жалкий клочок бересты попадёт случайно к Игорю, который прочтёт написанное на ней. Не могла этого предвидеть и Ефросинья.
Вместо того чтобы уничтожить записку, она спрятала её в свой нательный амулет, подаренный той же Ольгой.
Амулет из червлёного серебра с изумрудом можно было открывать и закрывать, как две половинки пустого ореха. Ольга хранила в нём греческие благовония. Вместе с благовониями она и подарила амулет Ефросинье на Рождество. Благовония давно закончились, и Ефросинья положила внутрь берестяное послание...
Однажды — это было в начале зимы — Ефросинья забыла амулет в бане. Игорь, парившийся в тот раз после жены, случайно нашёл его и прочитал запуску.
Весь день Игорь не показывал вида, что амулет у него.
Лишь когда Ефросинья занялась его усиленными поисками, Игорь позвал супругу в светёлку, примыкавшую к их ложнице. Там он достал амулет, вынул злосчастную бересту и вслух прочитал написанное:
— «Любимая Фрося! Остаюсь в печали, узнав о твоей беде. Виделась с твоим Вышеславом. Как я завидую тебе, милая! У него поистине ангельское лицо. Не то, что у моего Всеволода. Поздравь меня с дочкой! Вечно твоя Ольга».
Игорь учинил жене допрос ядовитым голосом, каким обычно разговаривал с проворовавшимися тиунами и мошенниками, взятыми на торжище с поличным.
— Какое трогательное послание, Фрося. От него так и веет извечной женской скрытностью и привычкой — старой, как сей мир! — покрывать грехи своих близких подруг. Ответь же мне, любимая жена, почто Ольга пишет, что завидует тебе? И почто она называет Вышеслава «твоим»?
Игорь глядел супруге прямо в лицо, стоя перед ней с запиской в руке.
Ефросинья накинула себе на шею цепочку с амулетом и смело подняла глаза на мужа.
— Мне говорить правду или искать оправдания для Ольги? — спокойно спросила она.
— Не нужно этих философских мудростей! — рассердился Игорь. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, дражайшая супруга. Молви правду!
— Правда в том, свет мой, что жена и муж — одно и то же, — пожав плечами, сказала Ефросинья. — Так, Ольга часто называет Всеволодовых гридней своими. И я, бывало, называла своими твоих дружинников — ведь они и мне служат. Разве не так?